На этом кончаю краткое описание взятия Казани, великого города басурманского.

А на третий день после той преславной победы царь наш, вместо благодарности воеводам и всему воинству своему, отрыгнул нечто неблагодарное, на одного мужа разгневался и такое слово изрек: "Ныне, сказал, защитил меня Бог от вас!" Как бы говоря этим: "Не мог я вас мучить, пока Казань была не побеждена, поскольку нужны вы мне были всячески; а теперь ничто уже не мешает мне злобу и жестокость свою вам показать". О слово сатанинское, объявляющее несказанно злую долю человеческому роду! О продолжение и умножение кровопийства отцовского! Следовало нам, христианам, от всего сердца человеческого, между благодарственными молитвами к Богу всемогущему, сказать таковое слово: "Благодарю тебя, Господи, что защитил ныне нас от врагов наших!" Но использовал сатана человеческий скверный язык как орудие и поклялся губить роды христианские со своим сообщником, как бы отмщая христианскому воинству за то, что воинов его, скверных измаильтян, мужеством храбрости своей с Божьей помощью победили они.

Устроил царь совет о судьбе новоприсоединенного города, и советовали ему все мудрые и разумные, чтобы остался он тут на всю зиму, аж до весны, со своим воинством (поскольку запасов всяких было множество из Русской земли на галерах доставлено, также и в той земле бесчисленное было богатство всяких припасов), и до конца разгромил бы воинство басурманское, и царство то себе покорил бы, и усмирил землю навеки. Ведь кроме татар в том царстве еще пять особых народов: мордовский, чувашский, черемисский, вотяки, или арский, и пятый - башкирский. А живут те башкиры в лесах, в верхнем течении великой реки Камы, что впадает в Волгу в двенадцати милях ниже Казани. Он же совета мудрых воевод своих не послушал, а послушал совета шуринов своих, которые шептали ему в уши (к тому же и других ласкателей направили к нему с попами), чтобы поспешал он к царице своей, к сестре их.

Он же, простояв там неделю и оставив в городе часть войска и пушек, сколько может потребоваться, сел на суда и поехал к Новгороду Нижнему, который является окраинным русским большим городом и лежит от Казани в шестидесяти милях. А коней наших всех послал не той хорошей дорогой, которой сам шел к Казани, но вдоль Волги по труднопроходимым тропам, через большие горы проложенным, на которых чувашский народ обитает, и от того погубил у всего воинства своего тогда коней: у кого было сто или двести коней, едва три или два дошло. Вот он первый плод совета человекоугодников! Когда же приехал в Новгород Нижний, то пребывал там три дня и распустил по домам все воинство, сам же промчался на подставах сто миль до главного города своего Москвы, поскольку родился у него тогда сын Дмитрий, которого (впереди я вкратце об этом расскажу) он из-за своего безумия погубил. А через два или три месяца после возвращения в Москву заболел он таким тяжким огненным недугом, что никто уже не надеялся, что выживет. Но, немалое время спустя, начал он понемногу поправляться.

Вскоре после болезни той, когда уже выздоровел, замыслил он и дал обет поехать за сто миль от Москвы в некий монастырь, называемый Кириллов. И на третьей или четвертой неделе после великого дня Воскресения Христова выехал он сперва в монастырь Троицы живоначальной, называемый Сергиев, что лежит от Москвы в двенадцати милях на большой дороге, которая идет к Студеному морю. А поехал он в столь дальний путь не один, но с царицею своею и с новорожденным младенцем. И пробыл он в Сергиеве монастыре около трех дней, дав себе отдых, поскольку еще не до конца поправился.

А в том монастыре обитал тогда Максим преподобный, монах святой горы Афонской, из Ватопедского монастыря. Грек родом, муж очень мудрый, и не только в риторском искусстве изощренный, но и философ искусный. Пребывал он уже в годах достойной старости и терпением исповедническим украшен был от Бога - много претерпел он от отца его: многолетнее заточение в прегорчайших темницах в тяжких и многолетних оковах и другого рода муки изведал он безвинно из-за зависти Даниила митрополита, прегордого и лютого, и от лукавых монахов, называемых иосифлянами. А он его из заточения освободил по совету некоторых синклитов своих, поведавших о том, что совсем неповинно страдает такой блаженный муж. И вот этот самый монах Максим начал убеждать его, чтобы не ехал он в столь дальний путь, особенно же с женой и с новорожденным младенцем.

"Хотя, - говорил он, - и поклялся ты ехать туда, чтобы упросить святого Кирилла помолиться Богу, однако обеты такие не в согласии с разумом. И вот почему: когда завоевывал столь прегордое и сильное басурманское царство, тогда и воинства христианского храброго, того, что сражалось стойко за Бога и православие, немало там от рук поганых пало, а тех убитых жены и дети осиротели, а матери лишились детей своих, и все они в слезах многих и в скорби пребывают. Так насколько же лучше, - говорил он, - тебе тех пожаловать и пристроить, утешить их в бедах и скорби, собрав в своем царственнейшем городе, нежели такие обещания неразумные исполнять. А Бог, - говорил он, - везде присутствует, все наполняет и все видит недреманным оком своим, как сказал пророк: он не задремлет, не уснет, охраняя Израиль; а другой пророк говорил: очи у него в семь раз солнца светлее. Так что не только святого Кирилла дух, но и написанные на небесах всех древнейших праведников духи, которые предстоят ныне у престола Господня, а богатые все в аду, и с высоты своей очами духовными все видят и молятся Христу за всех людей, на земном кругу обитающих, особенно же за кающихся в грехах и по доброй воле, беззакония свои отвергая, обращающихся к Богу. Ведь Бог и святые его не за место моления нам внимают, но за добрую волю нашу и за самовластие. И если, - говорил он, - послушаешься меня, то здоров будешь и многолетен, с женою и ребенком". И иными словами многими, воистину слаще меда, каплющими от уст его преподобных, наставлял его.

Он же - гордый человек - заупрямился: только ехать да ехать, твердил, к святому Кириллу; к тому же льстили ему и подогревали его монахи, любящие лишь богатство и все мирское, - расхваливали они решение царское, как богоугодный обет. А те монахи корыстолюбивые не заботятся о богоугодном и, как велит разум духовный, не советуют, что должны были бы делать более нежели в мире живущие люди, но всячески и настойчиво стараются угадать, что угодно царю и властям, другими словами, только и думают о том, как бы выманить имения к монастырям или богатство многое, и жить в сладострастиях скверных, подобно свиньям питаясь и, можно было бы сказать, в грязи валяясь. О прочем же умолчу, чтобы не сказать чего-либо еще более горького и скверного, а к тому, о чем прежде речь шла, возвращусь и расскажу о том добром совете. Когда увидел преподобный Максим, что не принял царь его совета и в путь бесполезный готов устремиться, то, исполнясь духа пророческого, начал предвещать ему: "Если, сказал, не послушаешь меня, богоугодное советующего тебе, и забудешь кровь тех мучеников, погибших от рук поганых за правоверие, и отвернешься от слез сирот тех и вдов и поедешь из упрямства, то знай, что сын твой умрет и не возвратится оттуда живым. Если же послушаешься и возвратишься, то здоровы будете, как сам ты, так и сын твой". И повелел передать ему эти слова нам четверым: во-первых, исповеднику его пресвитеру Андрею Протопопову, во-вторых, Иоанну, князю Мстиславскому, в-третьих, Алексею Адашеву, постельничему его, а в-четвертых - мне. И те слова, что услышали от святого, пересказали мы ему полностью. Он же не принял их во внимание и поехал оттуда до города, именуемого Дмитров, а оттуда до монастыря одного, называемого Песношским, что лежит на реке Яхроме, где были у него и суда приготовлены к плаванию.