Однако, когда сюда прибыла оперативная группа, ни свидетелей, ни очевидцев не нашлось. И не потому, что люди не хотели брать на себя обременительный труд, не желая иметь дело с бесконечными вызовами на опросы и очные ставки, а потому что и на самом деле никто из стоящих здесь ничего не видел и ничего не знал.

А двое пареньков, Нифонтов и Семенов, которым кое-что было известно, потолкавшись на перекрестке, торопливо исчезли в темноте ближнего переулка.

И тут Федька Тарасов совершил поступок, из-за которого на свет появилась версия номер два, которая была версией основной и отрабатывалась следователями долго и тщательно.

Заметив идущего от кинотеатра Борьку Шварца, парня хулиганистого и сквернослова, Федька растолкал стоящих и кинулся ему навстречу, растерянно говоря окружающим, что это вон тот ударил Василия.

У Федьки были стародавние счеты со Шварцем, который, как он твердо знал, никогда на улицу не выходил без ножа и был скор в его применении.

И знай Шварц, что произойдет дальше, не стал бы он, при виде бегущего к нему Федьки, вытаскивать нож, пытаясь блеском его остановить и напугать Тарасова. Но все это произошло, и чуть позднее, когда он увидел, что на помощь к Федьке спешат еще десятка два парней, Борька струсил, развернулся и кинулся бежать по Садовой, понимая, что его крепко могут побить и, как ему казалось, ни за что.

Вид бегущего с ножом в руке воодушевил толпу, она взорвалась криками и ругательствами. Борьку быстро настигли, вывернули ему руку с ножом и злого, ошалевшего от боли и неожиданности, доставили обратно к перекрестку.

Обследование места происшествия ничего не дало. Кровь у Василия Квочкина хлынула неожиданно и как-то разом после того, как он упал.

Таксисты и удачно пойманный предполагаемый убийца Шварц были порознь доставлены в отделение милиции, где дали первые и, как оказалось впоследствии, самые путанные показания.

Неудивительно, что в убийстве никто из них не признался, негодуя и возмущаясь, ругая друг друга и изумляясь происшедшему.

Когда на другое утро начальник городского управления милиции полковник Кусмангалиев вызвал к себе одновременно двух следователей по особо важным делам майора Александра Морковкина и старшего лейтенанта Владимира Шумейко, те уже догадывались, к чему это. Кабинеты управления гудели разговорами о происшествии на улице Садовой, у каждого были свои предположения, но толком никто ничего не знал.

Кусмангалиев, человек высокого роста, уверенный и энергичный в движениях и поступках, выслушал рапорты двух следователей, которых он ценил за свой подход к делам, и определил задачу - раскрыть преступление на Садовой.

Когда следователи вышли из кабинета Кусмангалиева, к ним подошел молоденький капитан, недавно перешедший в угрозыск из отдела по борьбе с хищениями, и, завистливо поблескивая чуть желтыми белками выпуклых глаз, намекнул на то, что особое задание, которое они получили, для него не секрет и что долго возиться не придется, убийца уже под замком, остается только подвести его к той психологической черте, за которой почти у любого преступника происходит внутренний перелом, вынуждающий его искать спасение в признании.

- Не части, - хмуро остановил его Морковкин, который всегда глубоко переживал поручаемые ему дела об убийстве.

Капитан замолчал, но не обиделся. С Александром Григорьевичем он не был близко знаком, но слышал о нем, как об опытном следователе, и не сомневался, что если тот что имеет на уме, то значит не понапрасну.

Кабинет особистов Морковкина и Шумейко все управление в шутку называло кельей. Узенький, почти полностью загороженный двумя столами-трудягами, он походил на тысячи таких же учрежденческих комнат, отличаясь от них только тяжестью решеток на окне и прочностью входной двери.

Морковкин и Шумейко давно и хорошо сработались, их удачное содружество ускоряло решение трудных дел. Разве что Шумейко так и не приучился к табаку, а майор заваливал стеклянную пепельницу искуренными до пальцев сигаретами "Прима", приговаривая при этом, что концентрация табачного дыма способствует концентрации мысли. На этой почве у них частенько были разлады. Шумейко демонстративно распахивал дверь, требуя от Морковкина оперативно покинуть кабинет и курить в коридоре, где, кстати, и походить можно вдоволь. А это, по словам Шумейко, более способствовало концентрации мысли.

Однако такое расхождение во взглядах на природу раскрытия преступлений не рассорило их. Оба были люди серьезные, обстоятельные, считавшие свою работу разновидностью психологической науки.

- Ну, что, Владимир Гаврилович, - сказал майор, усаживаясь за свой стол и привычно нащупывая в кармане кителя изрядно опустошенную за время разговора с полковником пачку "Примы". - Давай для начала поговорим с таксистами. Отработаем версию первую. Как этот пункт звучит в уголовном кодексе? Убийство при обоюдной ссоре. О нанесении тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть пострадавшего, видимо, речь вести не будем, поскольку Квочкин скончался почти мгновенно после нанесения ему смертельной раны.

Протрезвевшие на утро таксисты ничего нового припомнить не могли. Их привезли в сквер, где еще вчера вечером они задиристо горланили, задевая прохожих. Сейчас, когда их выводили поодиночке, они стояли понуро, не узнавая места, показывая то в одну сторону, то в другую. Ничего не добившись, от таксистов, следователи отпустили их домой, взяв с каждого подписку о невыезде. Оставили только Федьку, который уже неуверенно продолжал настаивать, что это дело без Шварца не обошлось.

...К следователю Шварц вошел хмурый, невыспавшийся. Видно, всю ночь трясла его мысль о том, что "шьют" ему явную "липу", а он - пацан, кому он нужен, кто за него заступится, и милиции главное закрыть дело побыстрее, ведь их за это тоже ругают, у всех ведь начальство имеется. Его тревоги подтверждались тем, что одежду с него сняли, дав взамен серую тюремную, тем самым мгновенно переведя из разряда подозреваемых в обвиняемые. А это уже существенно меняло его положение.