Дюбост: Утечка информации военного характера?

Дюпон: Да.

Дюбост: Видно ли было со стороны, что заключенные подвергались плохому обращению и были в очень плохом состоянии?

Дюпон: Это уже другой вопрос, конечно.

Дюбост: Вы ответите на него позднее?

Дюпон: Да. Я упустил одну подробность. Заключенные в некоторой степени использовались даже после их смерти. Пепел из крематория вместе с содержимым выгребных ям служил для удобрения полей по соседству с Бухенвальдом. Я привожу эту деталь потому, что она меня очень поразила в свое время.

Наконец, работа, какова бы она ни была, являлась для заключенных единственным шансом остаться в живых, потому что с того момента, как они ничего не могли делать, - они были обречены.

Дюбост: Скажите, использовали ли заключенных, как "доноров крови", разумеется, не по их собственному желанию?

Дюпон: Я забыл об этом сказать. Заключенные, которые употреблялись на легких работах и производительность труда которых была низкой, использовались как доноры. Представители из армии неоднократно приезжали в лагерь, и я видел два раза, как они брали кровь у заключенных. Это делалось в помещении, которое называлось СР-2.

Дюбост: Это, безусловно, делалось по приказу свыше?

Дюпон: Я думаю, что иначе это не могло быть.

Дюбост: Может быть, по инициативе лагеря?

Дюпон: Это происходило не по инициативе лагерной администрации. Приезжавшие военные не имели никакого отношения к лагерю. Я повторяю, те, кого я видел, были представители вооруженных сил, а нас охраняли эсэсовцы, принадлежавшие к дивизии "Мертвая голова".

Наконец, в самое последнее время заключенных использовали самым необычным способом.

В начале 1945 года в Бухенвальд приехали гестаповцы, забрали все документы умерших для того, чтобы использовать их для других людей, изготовив подложные документы. Один еврей специально занимался ретушированием фотографии и переделкой документов мертвецов для кого-то, кто для нас остался, конечно, неизвестным. Потом этот еврей исчез, и я не знаю, что с ним случилось. Мы его больше не видели.

Но использование этих документов не ограничивалось документами умерших. Несколько сот заключенных французов были вызваны в учреждение, называемое "авиационное управление", и их подвергли подробному допросу для установления их личности, связей, убеждений и биографии.

Затем им было сказано, что они ни в коем случае не должны получать никакой корреспонденции и посылок. Они были вычеркнуты из списков, и всякий контакт с внешним миром для этих заключенных был исключен еще в большей степени, чем для всех остальных. Их дальнейшая судьба нас очень беспокоила. Вскоре после этого мы были освобождены и поэтому я не могу просто сказать, как использовали заключенных, отбирая у них удостоверение для изготовления фальшивых документов.

Дюбост: Каковы были последствия такой жизни в лагере?

Дюпон: Последствия такой жизни для человеческой личности?

Дюбост: Для человеческой личности.

Дюпон: Результатом такой жизни являлось человеческая деградация, вызванная ужасными условиями жизни, о которых я говорил. Эта деградация происходила систематически. Казалось, что действует какая-то неумолимая воля, преследующая цель низведения всех этих людей до самого низкого уровня.

Первым методом для осуществления этой деградации служило смешивание. То, что все нации смешивались - было вполне допустимым, но недопустимым было произвольно смешивать различные типы заключенных - политических заключенных; тех, кого я назвал бы военными, так как участники движения Сопротивления были военными; тех, кто был арестован по расовым признакам и обыкновенных уголовных преступников.

Уголовные преступники всех национальностей содержались вместе со своими соотечественниками, и все нации перемешивались вместе, это создавало чрезвычайно тяжелые условия для существования.

Кроме того, люди жили скученно, в антисанитарных условиях, работа была чрезвычайно тяжелой. Здесь я приведу еще несколько примеров, указывающих на такое смешение различных категорий заключенных.

Я видел, как в марте 1944 года умер французский генерал Дюваль. Весь день он был со мною вместе на земляных работах. К вечеру он совершенно обессилел, весь был покрыт грязью и умер через несколько часов после возвращения с работы.

Французский генерал Верно умер в 6-м бараке, куда помещали умирающих. Он умер на соломенном тюфяке, покрытом экскрементами, окруженный другими умирающими.

Я видел, как умер господин Тессан...

Дюбост: Можете ли Вы пояснить Трибуналу, кто был господин Тессан?

Дюпон: Это бывший французский министр, женатый на американке. Он умер точно так же на соломенной подстилке, покрытой гноем, от болезни, называемой септико-пиоэмией.

Я также был свидетелем смерти графа Липковского, который в течение войны показал себя блестящим военным. Ему были оказаны воинские почести от немецкой армии. Характерная деталь - его пригласил в Париж генерал Роммель, чтобы показать, как он его ценит с военной точки зрения. Зимой 1944 года он умер в лагере.

Еще одно имя - бельгийский министр Жансон, который находился в лагере в таких же условиях, которые я вам обрисовал и о которых вы, несомненно, уже много слышали. Он умер самым жалким образом, он был физически и морально совершенно угнетен и даже частично утратил разум. Я привожу вам наиболее разительные примеры, в частности, говорю о генералах, для которых, как утверждали, были якобы созданы особые условия, чего я не наблюдал.

Наконец, укажу последний способ, каким людей доводили до потери человеческого облика. Заключенных восстанавливали друг против друга.

Дюбост: Пожалуйста, скажите нам, прежде чем перейти к этой теме, о тех условиях, в которых Вы встретили Вашего бывшего преподавателя, профессора медицины Леона Киндберга?

Дюпон: Я был учеником профессора медицины Леона Киндберга, работавшего в госпитале Божон.

Дюбост: В Париже?

Дюпон: В Париже. Это был человек очень высокой культуры и блестящего интеллекта.

В январе 1945 года я узнал, что он прибыл из Моновитца и нашел его в бараке 58. В этом бараке, где нормально могло поместиться 300 человек, жило 1200 человек: венгры, поляки, русские, чехи и значительное количество евреев. Они находились в ужасающем состоянии. Я не узнал профессора Леона Киндберга, настолько он был похож на типичных обитателей этих бараков. Уже не заметен был его интеллект и просто трудно было узнать в нем черты человека, которого я раньше знал. Нам удалось добиться его перевода из этого барака, но, к несчастью, его здоровье так пострадало, что он умер вскоре после освобождения.