Бабель: Как Вы можете охарактеризовать "капо"? Как они вели себя по отношению к другим заключенным?

Буа: Иногда они были достойны быть эсэсовцами. Чтобы быть "капо", надо было быть арийцем. Это значило, что у них был воинственный вид и, наравне с эсэсовцами, они имели на нас все права. Они имели право обращаться с нами, как звери. Эсэсовцы предоставляли им право делать с нами все, что они хотели. Поэтому, после освобождения, пленные убили всех "капо", которых они смогли обнаружить.

Незадолго до освобождения, "капо" попросили разрешения вступить добровольно в части СС. И они ушли с частями СС, так как они знали, что их ожидает. Несмотря на это, мы везде искали их и уничтожали на месте.

Бабель: Вы говорите, что они вели себя как звери. На основании чего Вы заключаете, что они могли это делать?

Буа: Нужно было быть слепым, чтобы не видеть этого. Можно было видеть, как они себя держали. Мы предпочитали умирать как люди, чем жить как звери, а они предпочитали жить, как звери, как дикари, как преступники. Такова их природа. Я прожил там четыре с половиной года и очень хорошо знаю, что они делали. Среди нас были многие, которые могли быть назначены "капо" за свою работу, так как они были специалистами в какой-либо области, но они предпочитали, чтобы их били или даже убивали, чем стать "капо".

Бабель: Спасибо.

Председатель: Хочет ли еще кто-нибудь из защитников задать вопросы свидетелю? Господин Дюбост, может быть, Вы хотите задать еще несколько вопросов?

Дюбост: Нет, у меня больше нет вопросов, господин председатель.

Председатель: Очень хорошо. Вы хотите что-нибудь еще сказать генерал Руденко?

Руденко: Господин председатель, свидетель сообщил о том, что в его распоряжении есть фотодокумент 30 советских военнопленных, оставшихся в живых из нескольких тысяч, заключенных в этот лагерь. Я бы просил, господин председатель, предъявить этот фотодокумент, чтобы он подтвердил суду, что на фото именно та группа советских военнопленных, о которой он говорил.

Председатель: Конечно.

Руденко: Господин свидетель, Вы можете показать эту фотографию?

(Свидетель показывает фотографию членам Трибунала)

Председатель: Эту фотографию Вы имеете в виду?

Буа: Я могу утверждать, что эти 30 человек из группы военнопленных были еще живы в 1942 году, но, имея в виду условия лагеря, очень трудно сказать, жив ли кто-либо из них сейчас.

Председатель: Скажите нам, когда была снята это фотография?

Буа: Это было в конце зимы 41-42 года. В это время было еще 10 градусов мороза, и можно видеть на фотографии, как они выглядели от холода... Я бы хотел заметить, что были случаи, когда совершались массовые убийства советских офицеров, надо это особо отметить, так как речь идет о военнопленных. Мне хочется, чтобы меня прокуроры внимательно выслушали.

Председатель: Что именно Вы хотите сказать относительно массовых убийств русских военнопленных?

Буа: В 1943 году пришел эшелон с офицерами. В самый день прибытия их начали истреблять всякими способами. Но потом по-видимому сверху был получен приказ об этих офицерах. В нем говорилось, что с ними следует поступать по особому.

Их поместили в лучший блок в лагере. Им дали одеть новую одежду русских военнопленных, им даже выдали сигареты. На их постели постелили простыни. Им давали есть все, что они хотели. Их осмотрел офицер медицинской службы, штурмбаннфюрер - доктор Бресбах.

Они спустились в каменоломню, но переносили только небольшие камни, причем по 4 человека. А в это время начальник документального отдела обершарфюрер Пауль Риккен беспрестанно фотографировал все это своей "лейкой" Он снял приблизительно 48 кадров. Они были проявлены мною и пять экземпляров каждой, размером 13 х 18, с негативами, были посланы в Берлин. Жаль, что я не украл эти негативы, как другие.

Когда все было окончено, у русских была отнята одежда и все остальное. Потом их повели в газовую камеру. Комедия была закончена. Все могли видеть на фотографиях, что с русскими военнопленными офицерами, и особенно с политкомиссарами, обращались хорошо, что за ними ухаживали, что они почти не работали и что они были в хорошем состоянии. Это надо отметить, потому что, как мне кажется, это необходимо.

Есть еще один вопрос. Был один так называемый 20-й барак. Этот барак находился внутри лагеря и, несмотря на электрифицированные проволочные заграждения вокруг всего лагеря, вокруг этого барака была дополнительная стена, по которой проходила проволока с электрическим током.

В этом бараке находились русские военнопленные - офицеры и комиссары, несколько славян, французов и даже, как говорили, несколько англичан. Никто не мог входить в этот барак, кроме двух начальников - коменданта внутреннего лагеря и коменданта внешних лагерей. Эти заключенные были одеты как мы, каторжники, но они не имели никаких номеров и никаких знаков. Отдел документов их, наверное, сфотографировал. На грудь им вешалась бляха с номером. Номера начинались с 3000 с чем-то. Был один номер, который напоминал номер 11 (две синие черточки). Итак, номера начинались с 3000 и кончались приблизительно около 7000. Фотографом в это время был унтершарфюрер СС Герман Шинлауер. Он был родом из района севернее Берлина, не помню названия местности. Ему было приказано проявить фотопленку и сделать все остальное самому. Но, как все эсэсовцы из внутренних отделов лагеря, этот человек ничего не умел делать. Таким людям всегда нужны были заключенные, чтобы последние выполняли их работу. Поэтому я ему был нужен для проявления фотопленки. Я увеличивал фотографии до формата 5 х 7. Их передавали оберштурмфюреру Шульцу из Кельна, руководителю политотдела. Он сказал мне, чтобы я никому ни о чем не говорил о том, что мы проявляли фото сами, иначе с нами бы немедленно расправились. Но, не боясь последствий, я обо всем рассказал товарищам для того, чтобы, если одному из нас удалось выйти из лагеря, он бы рассказал об этом всем... Поэтому я знаю подробно, что происходило в этом бараке. Это был как бы внутренний лагерь. Размеры этого барака были, как размеры других - 7 метров в ширину и 50 - в длину. В нем находилось 1800 человек, которые получали менее одной четвертой того рациона пищи, который получали мы. У них не было ни ложек, ни тарелок. Из котлов им выбрасывали испорченную пищу прямо на снег и выжидали, когда она начинала леденеть. Тогда русским приказывали бросаться на пищу. Русские были так голодны, что дрались, чтобы поесть, а эсэсовцы этим пользовались как предлогом, чтобы избивать их резиновыми палками.