– Не совсем, – ответил он. – Роберт живет на улице Вольдсенвег. Ты голодная?

– Умеренно голодная, – заявила она. – Что, он уже нашелся?

Между лопатками Йона возникло холодное пятно, словно к спине приложили пузырь со льдом. На секунду.

– Нет, – вздохнул он и прокашлялся. – Даже не представляю, где он. Вероятно, играет в гольф, где-нибудь на юге. Ну что, макароны? В «Мамма Леоне»? Для разнообразия. – Он обнял ее за плечи и, не дожидаясь ответа, повел на Эппендорфер-Вег.

– Если тебе не скучно. – При каждом шаге она слегка касалась своими бедрами его бедер. – Значит, ты больше не волнуешься? Я имею в виду, оттого что ты давно ничего о нем не слышал?

– В конце концов, я ему не нянька, – ответил Йон. – Возможно, у него завязался новый роман и он улетел со своей дамой в Лас-Вегас или в Шотландию, в Гретна-Грин, чтобы попытать счастье в четвертый раз.

– Он такой? Прямо-таки Синяя Борода?

– Ну, если мужик был три раза женат… И помимо жен, у него были другие побочные связи. – Шарлотта, к примеру, но сейчас ему не хотелось об этом думать.

– А ты? Только не рассказывай мне, что у тебя никогда не было любовных увлечений. При твоей-то внешности. В «Буше» ты уж точно самый видный мужчина.

– Самый видный? Среди кого? Сколько нас там? Полторы калеки?

– Ну-ну, не скромничай, – сказала она и вскинула голову. – Кто в гимназии может с тобой соперничать? Шредер? Штрунц? Мейер-англичанин или кто еще? Впрочем, в каждом из них есть своя изюминка. Даже в Концельманне, если приглядеться.

– Ах, этот молокосос! И его мы берем в поездку с десятыми классами? Вот будет весело. Ты будешь покупать ему мороженое, а я менять памперсы.

Она засмеялась.

– На твой взгляд, он слишком изнеженный, я знаю. Но некоторым женщинам это нравится.

– Надеюсь, тебе нет? – Спросил он с комическим ужасом.

– Угадал, – ответила она. – Не нравится.

26

Разумеется, в «Мамма Леоне» в такой час было не протолкнуться. Но сегодня, по-видимому, был действительно удачный день – свободным оказался именно «их» столик. Они заказали вино и pasta mista на двоих. За соседним столиком перед раскрытым ноутбуком сидел худой, бритый наголо мужчина. Его возраст Йон не смог определить, возможно где-то под сорок, но, не исключено, что и под пятьдесят. Сам Йон не терпел таких истрепанных, безвозрастных типов; не понравились ему и взгляды, которые этот Череп бросал на Юлию. Два молодых парня, которые сидели вместе с ним за столом, тоже посматривали в их сторону; у обоих под носом висели дурацкие густые усы. На столике стояла бутылка граппы, к которой все трое регулярно прикладывались.

Он попросил Юлию пересесть, но она не захотела сидеть спиной к залу и лишь засмеялась.

– Я их не замечаю. В конце концов им надоест глазеть.

Тогда он сел рядом с ней и смотрел на неприятных соседей до тех пор, пока они не опустили глаза. Ну ладно, так еще терпимо, подумал он. Юлия опять вытащила сигарету. Он поднес ей зажигалку.

– Сегодня ты довольно много куришь.

– Да. – Она улыбнулась и задула пламя зажигалки. – Тебе это мешает?

Ему вспомнился визит к Ковальски, комната ужасов в подвале клиники.

– Мне не хочется, чтобы ты умерла от рака легких, – заявил он.

Она затянулась и выпустила дым через ноздри. Одновременно прижалась под столом бедром к его бедру.

– Знаешь, от кого я часто слышу этот аргумент? От моей мамы.

– Извини. Кстати, ты дозвонилась до нее?

– Зачем?

– Ведь ты пыталась ей позвонить.

– Ах да! Нет, там никто не подошел.

Принесли вино. Они сделали по глотку, потом она спросила:

– Что теперь будет с садовой фирмой твоей жены? Тебе не нужно каким-то образом распорядиться ею? Я в том смысле, что ты окажешься довольно далеко от нее, когда переедешь сюда, в Эймсбюттель.

Йон рассказал ей про старшего садовника Кёна. Она поинтересовалась, велика ли фирма, и, когда услышала, сколько там сотрудников, вытаращила от удивления глаза.

– С ума сойти! Я всегда думала, что у твоей жены совсем маленький питомник, а тут, оказывается, целое предприятие. Как ей это удалось?

– Основу заложил ее отец, старик Пустовка, – ответил Йон. – Тесть вкалывал как сумасшедший. Он родился в двадцатом году, сама понимаешь, какое поколение. Чистая сталь, а уж второго такого жмота еще поискать. Да и прочих неприятных качеств целый букет. Если б он узнал, сколько стоит сегодня его недвижимость в Ниндорфе, он бы от радости выпрыгнул из могилы.

– Ты имеешь в виду дом на Бансграбене и фирму?

– Еще дом, в котором жили сами старики, с большим земельным участком. Уже много лет он сдается в аренду. И очень приличная сумма в банке. Короче, ты вполне можешь отправиться со мной в кругосветное путешествие.

Она посмотрела ему в глаза:

– Пожалуй.

Он чокнулся с ней.

– Юлия, только давай не будем ждать этого слишком долго.

– Ты опять кокетничаешь своим возрастом?

– Допустим, – ответил он и тут же обратил внимание, что бритый с соседнего столика снова поглядывает на них. – Согласно статистике, мне остается восемнадцать лет.

– Завтра утром ты можешь попасть под машину. Вспомни, как ты перебегал сегодня Эльбское шоссе. Или я попаду. Что мы можем знать наперед? Как можем загадывать?

Она права, подумал он. Подали макароны. Вот, скажем, думал ли он год назад, что будет сегодня сидеть тут со своей самой большой любовью? Что неожиданно окажется на пороге совсем новой жизни? Где не будет Шарлотты, постылого ниндорфского дома, Роберта. Что станет новым человеком, мужественным, решительным, отметающим ненужные сомнения? С тем лысым он тоже сейчас разберется, если тот немедленно не отведет от Юлии свои масляные глазки. Теперь все трое снова смотрели в их сторону, перешептывались и ухмылялись.

– Впрочем, так даже лучше, – продолжала Юлия и наполнила свою тарелку. – Если бы мы все знали заранее, жить стало бы ужасно скучно.

– Я не согласен с тобой, – возразил Йон, не сводя глаз с Черепа. – Если бы лично я знал все заранее, то многого в своей жизни постарался бы избежать. Я бы целенаправленно стремился к тебе. – «Какого черта парни так нагло ухмыляются?» – Эй, мы что, знакомы с вами? Что вы пялите на нее глаза? – грубо крикнул он и демонстративно обнял Юлию за плечи.

– Слушай, Йон, брось, – сказала она.

Череп ухмыльнулся:

– С каких это пор запрещено смотреть на похотливых бабенок, если они сидят перед носом?

Йон вскочил, его бокал опрокинулся, красное вино выплеснулось на белый пуловер Юлии и разлилось по столу.

– Заткнись-ка, ты!

– Почему? Разве она не похотливая? Что ты возникаешь, приятель? – Череп откинулся на спинку стула, криво усмехнулся и скрестил руки на груди. Его молодые дружки загоготали.

Юлия посыпала солью пуловер.

– Перестань, – равнодушно сказала она. – Просто не обращай на них внимания.

Йон вцепился пальцами в край стола.

– Я уже сказал, заткните поганые пасти! – Он произнес это излишне громко, несколько посетителей оглянулось. Но ему было уже наплевать, он не собирался спускать такую наглость.

– Ладно-ладно. Она больше для нас не существует, – насмешливо проговорил Череп. – Пускай даже мы случайно взглянем на нее: все равно мы ее не видим, идет? Мы глядим на стену. Только на стену. – Он повернулся к дружкам и пошевелил руками, словно гладил округлые формы. – Типа, похотливая стенка, а?

На долю секунды ухмыляющаяся физиономия расплылась перед глазами Йона, но тут же он увидел ее перед собой с преувеличенной резкостью и отчетливостью, словно в лучах прожектора. Он разжал пальцы, отпустил край стола, прыгнул, выставив кулак вперед, целясь бритому между глаз, так, чтобы у него осталась метка на память. Такая, которую он так быстро не забудет.

– Немножко расшалился сегодня, а?

Голос донесся до Йона словно сквозь ватную стену, ужасная боль пронзила правое предплечье. Оба парня зажали его в тиски, один из них заломил его руку так, что Йон едва не закричал.