- Написать, что у лошади вятской породы "какой бы ни был цвет, а по спине - темный ремешок", может только человек, который очень внимательно слушает...

И еще один наш с ним разговор я хорошо запомнил.

- Значит, вы теперь православный? - спросил он.

Я это подтвердил.

- А как с напитками? Выпиваете?

- Бывает, что пью. Бывает - и не пью.

- Да, - сказал Нилин, - а вот как бы нашего Сашу тоже вовлечь в Православие...

- Павел Филиппович, - отвечал я, - если тут цель - покончить с выпивкой, то тогда лучше его вовлечь в Ислам. Это будет надежнее.

И тут он мне ничего не ответил, на этот раз я его, что называется, переюродствовал.

XVI

В конце октября 1941 года Анна Ахматова и Л. Чуковская с дочкой Люшей, племянником Женей и няней по имени Ида уезжали из Казани в Ташкент. В дневнике Лидии Корнеевны читаем:

"Посадка была трудная. Часа четыре мы сидели в полной тьме на платформе, на своих вещах, ожидая состава, который могли подать каждую минуту. Анна Андреевна все время молчала - тяжело молчала, как в тюремной очереди. Нас часто навещал Самуил Яковлевич. Видя нашу слабосильную команду, он предложил, что внесет в вагон Женю. Ида должна была внести вещи, а я - помочь Люшеньке и Анне Андреевне. Ожидая поезда, Самуил Яковлевич ходил с Женей на руках по платформе. Я спросила Женю:

- Ты знаешь, кто это? Это - Маршак... "Пожар", "Почта"... Ведь ты помнишь эти книги?

- Что ты, Лида, с ума сошла? - ответил мне очень отчетливо Женя. И прокартавил: - Магшак давно умег!"

Эта запись приводит меня в восторг. Выясняется, что мой старинный приятель Евгений Борисович Чуковский уже в трехлетнем возрасте проявлял характерный для него интерес и к самой литературе, и к ее истории, к тем личностям, которые книги создают.

Я уже не помню, кто именно привел на Ордынку Женю Чуковского. Скорее всего это был Саша Нилин или Илюша Петров - его товарищи по Переделкину. Но он в нашей компании появился и пришелся ко двору.

Его отец погиб во время войны, и он вырос в доме деда Корнея Ивановича и бабки Марии Борисовны, которые жили в писательском поселке. В Переделкине о Жене ходили легенды. Лет с двенадцати он великолепно водил мотоцикл, а с четырнадцати и автомобиль. (Корней Иванович разрешал внуку ездить на своей "Победе".)

Разумеется, водительских прав у Жени в те годы быть не могло, и езда происходила лишь по аллеям писательского городка. Но даже в те времена у него возникали конфликты с милицией, и весьма острые, поскольку поймать юного лихача было практически невозможно - он с детства знал все проулки и все лесные дороги...

Свои автомобильные приключения Женя облекал в форму занимательных историй. И, помнится, мой отец даже пародировал эти устные новеллы: кроме самого рассказчика там обязательно участвовали еще два персонажа - "Дед" и "милиционег" и кто-то кому-то непременно ударял "по могде"...

Существовала и другая пародия - на речь Корнея Ивановича. Тут с характерными интонациями Чуковского произносилось:

- Женя, весь грязный, на мотоциклете...

Вот, например, один из трюков, которым он пугал переделкинских водителей. Вообразите себе: по дороге быстро движется автомобиль, а из левого переднего окна свисают голова и руки шофера - как видно, он потерял сознание (на самом деле машиной управляет другой человек).

Я до сих пор помню, как Женя цитировал нам замечательное место из тогдашнего пособия для автолюбителей:

"Дорожные происшествия делятся на две категории: аварии и катастрофы. Авария - это такое происшествие, после которого водитель остается жив, а во время катастрофы он погибает.

Если с вами случилось дорожное происшествие, прежде всего убедитесь авария это или катастрофа".

У Жени было изумительное чувство языка, безусловно унаследованное от Корнея Ивановича. Я вспоминаю его юношеское рассуждение о многозначительности русского глагола "лупить":

- Ведь можно сказать не только "мать лупит ребенка", но и "это ружье еще как лупит"... Или "машина лупит по шоссе"... Это вроде английского глагола to get, который имеет уйму разных значений...

Корней Иванович внушил внуку любовь к поэзии Некрасова, и в этой связи мне вспоминается вот что. Как известно, электрички в Переделкино уходят с Киевского вокзала... И вот Женя заметил, что названия железнодорожных станций ритмически повторяют известное место из поэмы "Кому на Руси жить хорошо".

У Некрасова:

Заплатово, Дырявино,

Разутово, Знобишино,

Горелово, Неелово,

Неурожайка тож.

А вот остановки по Киевской дороге:

Аэропорт, Апрелевка,

Алабино, Селятино,

Рассудово, Бекасово,

Зосимова Пустынь.

Женю отличала и наследственная любовь к Чехову. Как известно, один из героев этого писателя, мальчик Ванька Жуков, послал письмо своему деду, а адрес на конверте вывел такой: "На деревню дедушке". Потом почесался, подумал и прибавил: "Константину Макарычу".

В отроческом возрасте мой приятель Евгений Борисович подверг советское почтовое ведомство своеобразному испытанию: он опустил в ящик письмо с таким адресом:

"На деревню дедушке, Корнею Ивановичу".

А поскольку популярность Чуковского была велика, конверт был доставлен адресату в "деревню" Переделкино.

Женя - мой ровесник, родился в 1937 году. И по этому поводу он в юности сочинил стихотворение, по форме это была "онегинская строфа". К сожалению, я запомнил лишь начало:

Итак, родился наш Евгений

Увы! - в тот самый страшный год,

Когда из лучших побуждений

Пересажали весь народ.

В те далекие времена за Женей никто из взрослых толком не следил, а потому выглядел он не лучшим образом. Грязные сатиновые штаны, нестираная ковбойка, обувь на босу ногу... Руки вечно в машинном масле, голова нечесана... Но ни он сам, ни мы, его товарищи, не придавали этому ровно никакого значения.

Однажды у Жени был примечательный разговор с Матильдой Иосифовной, матерью нашего товарища Саши Нилина. Она посетовала:

- Ну нельзя так ходить... Приведи себя в порядок!

На это он отвечал с характерным для его речи рокотанием: