Короче говоря, речь идет о массовом подвижничестве, о желании быть там, где жизнь определяется прежде всего высоким общим интересом. И вот когда не учитывается подобная тяга, общество несет не только громадные, трудно исчислимые нравственные потери, но и прямые материальные убытки. Александр Черешнев, отец мальчика, которого жестоко и бессмысленно убили в таежном поселке двое подростков, убили от духовной пустоты, от полного отсутствия навыков человеческой культурной жизни, писал, собравшись с духом, о глубинных истоках этого преступления: «Нет ли в удобных и привычных разговорах „о плане“ лишь попытки отмахнуться и заслониться от вещей, от которых никак нельзя заслоняться и отмахиваться? Сама жизнь не прощает нарушения гармонии между материальным и духовным. За пренебрежение к „философии“, пренебрежение к нашему советскому закону, к нашей морали она мстит жестоко и беспощадно. Мстит пьянством и цинизмом взрослых, хулиганством подростков, непослушанием детей. Мстит немотивированными убийствами, избиениями случайных прохожих, боем стекол в клубах и в квартирах. Мстит в конечном счете развалом трудовой дисциплины, производственным травматизмом, провалом в добыче и вывозке тех самых кубометров леса, ради которых и приносится в жертву „философия“. Местью за это была и смерть моего сына Андрея».
Да, духовное находит выражение в материальном, и бездуховность — это убытки со всех точек зрения. В публицистической книжке Леонида Жуховицкого «Костер по четвергам» автор приводит привычную формулу: материальный стимул плюс моральный стимул равен устойчивости кадров. И доказывает, что сегодня эта формула не срабатывает из-за своей недостаточности. Появился третий стимул, весьма существенный: духовный. Люди хотят, чтобы им в городе было интересно. Любимый город — это место, где тебе есть до всего дело и где тебе интересно жить. Это место, где уровень общения по-настоящему высок, где душа человеческая получает высокую «норму» культурных ценностей.
Во что обходится недооценка этого духовного стимула, Леонид Жуховицкий показывает на примере некоей громадной стройки, можно сказать — стройки века: за три года состав рабочей силы на ней обновился на 100 %. Если выразить эту текучесть рабочей силы в деньгах, она составит миллиарды рублей… Вот тебе и цена «философии»!
Поэтому, мой сын, на тот случай, если когда-либо, в отдаленной перспективе (а вдруг у тебя откроется такой талант?), тебе доведется стать руководителем, человеком, от которого зависят судьбы хоть нескольких людей, не забывай о том, что, казалось бы, невесомые гуманистические категории ощущение людьми неполноты своего духовного бытия могут обернуться в наше время, помимо прочего, весьма весомыми, реальными материальными потерями, могут обернуться замедлением нашего общего движения.
ПОЧЕМУ ТАК СКАЗАЛ АРХИМЕД ПЕРЕД СМЕРТЬЮ?
Когда Архимед, один из самых великих людей в истории человечества, один из немногих, кому посчастливилось реально раскрыть ту внутреннюю исполинскую энергию, Которая, практически нетронутая, дремлет в каждом человеке, когда Архимед увидел тень занесенного над ним меча, он гневно закричал: «Не тронь моих чертежей!» И римский воин — самодовольный тупица, животное в образе человека, оторопев вначале от этой дерзости, зарубил Человека мечом.
В неожиданной ситуации человек проявляет то, что составляет его обычно скрытую суть. Заметив рядом с собой тень угрожающего смертью оружия, великий житель Сиракуз кинулся защитить прежде всего не свою жизнь, но дело своей жизни.
Почему Архимед так сказал перед смертью?
Почему во все времена люди ценили мужество, дерзание, благородство, приоритет дела над сытым довольством, Даже над собственной жизнью? Чтобы ответить на этот вопрос, чтобы понять, почему с тонущего корабля сильные мужчины спасают в первую очередь детей и женщин, а не самих себя, надо еще и еще раз вернуться к тому, что жизнь человека и счастье человека — это человеческая жизнь и человеческое счастье.
Что это категории, выделившие человека из животного мира с его уровнем собственно-биологического благополучия.
И когда мы говорим о необходимости реализовать себя, мы имеем в виду прежде всего необходимость реализовать в себе общественно значимую особь. И в формуле «счастье — в полноте человеческого бытия», выверенной множеством гуманистов многих эпох, приоритетом, первенством обладает категория «человеческого», т. е. общественно значимого.
Если выйти за каноны строгих формулировок и сказать попросту, то истинно по-человечески может быть счастлив лишь тот, кто способен отдавать больше, чем брать. И представь себе, здесь не нарушается всемирный закон сохранения энергии, потому что речь идет о раскрытии внутренних потенций человека и человечества в целом. Этот закон: отдавать больше, чем брать, я думаю, и есть тот основной закон человеческой эволюции, благодаря которому человечество и движется вперед в нравственном отношении, хоть и с зигзагами, подчас гораздо медленнее, чем хотелось бы.
Обрати внимание на слова Ф. Энгельса, помещенные им в проекте «Коммунистического символа веры». Этот документ предшествовал созданию знаменитого «Манифеста Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса и был обнаружен историками совсем недавно. Проект составлен в виде вопросов и ответов. Вот некоторые из них.
«Вопрос. Какова цель коммунистов? Ответ. Преобразовать общество так, чтобы каждый его член мог совершенно свободно развивать и применять свои способности и силы, не нарушая при этом основных условий этого общества. Вопрос. Что это за положения, которые, являясь результатом всего исторического развития, не нуждаются в доказательстве? Ответ. Например: каждый человек стремится к тому, чтобы быть счастливым. Счастье отдельного человека неотделимо от счастья всех…»
Энгельс, как ты видишь, очень отчетливо определяет непоколебимые принципы, которые являются результатом исторического развития человечества. Этими убеждениями руководствовались основоположники марксизма-ленинизма и в повседневной жизни. Известно, например, с какой горькой иронией говорил Маркс: «Вряд ли приходилось кому-нибудь писать о „деньгах“ при таком отсутствии денег!» А ведь он не раз — при его-то данных! — имел возможность и поступления на высокооплачиваемую службу, и работы на весьма выгодных условиях для буржуазных издательств.
Драматизмом пронизано его письмо Зигфриду Мейеру, которое он написал после завершения работы над первым томом «Капитала»: «Итак, почему же я вам не отвечал? Потому что я все время находился на краю могилы. Я должен был поэтому использовать каждый момент, когда я был работоспособен, чтобы закончить свое сочинение, которому я принес в жертву здоровье, счастье жизни и семью. Надеюсь, что этого объяснения достаточно. Я смеюсь над так называемыми „практичными“ людьми и их премудростью. Если хочешь быть скотом, можно, конечно, повернуться спиной к мукам человечества и заботиться о своей собственной шкуре. Но я считал бы себя поистине непрактичным, если бы подох, не закончив полностью своей книги, хотя бы только в рукописи».
И если уж мы заговорили о К. Марксе, то я напомню тебе, что это писал человек, для которого представление о счастье определялось словом «борьба» (помнишь наш разговор о карасе-идеалисте, готовом впадать в панику при первом же сколько-нибудь серьезном препятствии?). Напомню также, что любимым изречением Маркса были слова Теренция: «Ничто человеческое мне не чуждо». Этот принцип: сочетание всемерной полноты бытия («Ничто человеческое мне не чуждо») с готовностью пожертвовать всем ради счастья других людей, вырабатываясь и кристаллизуясь на протяжении многотрудной истории человечества в качестве наиболее целесообразного принципа морали, принципа, обеспечивающего не просто сохранение, но общий прогресс человечества, стал осознанным принципом коммунистической нравственности.
Доктор Павловский, которому довелось лечить Николая Островского, записывал свои беседы с ним. Записал он и такие слова: «Вы что же думаете, говорил Островский, — на нас солнце не светило, или жизнь не казалась нам прекрасной, или для нас не было привлекательных девушек, когда мы носились по фронту и переживали боевые бури? В том-то и дело, что жизнь нас звала. Мы, может быть, больше других чувствовали ее очарование, но мы твердо знали, что самое главное сейчас — уничтожить классового врага и отстоять революцию. Это сознание подавляло все». Не правда ли, эти слова «мы чувствовали очарование жизни, но знали, что главное сейчас — другое» не просто объясняют нам Островского как самоотверженного участника гражданской войны, как писателя, совершившего героический подвиг, но, больше того, раскрывают нам его в качестве человека, находящегося на самом стержне подлинно человеческих представлений о счастье.