Это верно: служивший у Насиба Разиня Шико, сын доны Арминды, сказал ему вчера, когда приносил из дома завтрак, что старуха велела предупредить, что уезжает. Но это повторялось почти каждую неделю; Насиб пропустил слова Шико мимо ушей и ничего не ответил.

— Я ждала вас всю ночь… До рассвета… А вы бегали по девчонкам… Такой человек, как вы, уже давно должен был жениться и сидеть дома, а не болтаться после работы где попало… В один прекрасный день, хоть вы и крепкий с виду, вы ослабеете и умрете…

Ее худой палец указывал на грудь Насиба, видневшуюся через вырез длинной рубашки, вышитой красными цветочками. Насиб опустил глаза и увидел следы губной помады. Ризолета!.. Старая Филомена и дона Арминда любили нападать на него за то, что он все еще холост, постоянно на что-то намекали и подбирали Насибу невест.

— Послушай, Филомена…

— Ничего не поделаешь, сеньор Насиб. На этот раз я действительно уезжаю. Висенте мне написал, что женится и что я ему нужна. Я уже уложила вещи…

И надо же было ей уехать накануне банкета автобусной компании «Сул-Баияна», назначенного на следующий день… Попробуйте приготовить и подать обед на тридцать персон, а старуха будто нарочно выбрала этот день для отъезда.

— Прощайте, сеньор Насиб. Пусть господь вас хранит и поможет вам найти хорошую невесту, которая возьмет на себя заботы о вашем доме…

— Но, Филомена, сейчас только шесть часов, а поезд уходит в восемь…

— Я поездам никогда не доверяю, дело ненадежное. Уж лучше я приду заранее…

— Давай я хоть расплачусь с тобой…

Все это походило на нелепый сон. Он стал шагать босиком по холодному цементному полу гостиной, чихнул, тихонько выругался. Теперь только простудиться не хватает… Вот сумасшедшая старуха…

Филомена протянула костлявую руку и подала ему кончики пальцев.

— До свидания, сеньор Насиб. Будете в Агуа-Прете, милости просим.

Насиб отсчитал нужную сумму и добавил немного — как бы там ни было, она это заслужила, — помог Филомене поднять баул, тяжелый сверток с многочисленными изображениями святых, которые прежде украшали ее комнатку окнами во двор, и, наконец, зонтик. Через окно лился радостный утренний свет, а с ним врывался легкий морской ветерок, слышалось пение птиц, и солнце ярко сияло на безоблачном после долгих дождливых дней небе. Насиб посмотрел на пароход, к которому подходил катер лоцмана, и махнул рукой, решив больше не ложиться. Лучше он поспит в час сиесты, чтобы к вечеру быть в форме: он обещал Ризолете вернуться. Чертова старуха, весь день испортила…

Он подошел к окну и посмотрел вслед Филомене.

Ветерок с моря заставил его вздрогнуть, его дом на Ладейре-де-Сан-Себастьян находился почти напротив входа в бухту. Хорошо хоть, что дожди кончились. Они продолжались так долго, что еще немного — и погубили бы урожай, ведь если бы дожди не прекратились, молодые плоды какао могли загнить на деревьях. Полковники уже начали беспокоиться.

В окне соседнего дома появилась Арминда, подруга старой Филомены, и помахала ей платком. — С добрым утром, сеньор Насиб.

— Сумасшедшая эта Филомена… Ушла от меня…

— Да… Подумать только, какое совпадение! Еще вчера я сказала Шико, когда он пришел из бара: «Завтра Филомена уедет, сын вызвал ее письмом…»

— Шико мне говорил, но я не поверил.

— Она сидела допоздна, все поджидала вас. Подумайте, какое совпадение, мы обе сидели и беседовали на пороге вашего дома. Только вы так и не пришли… — Она засмеялась, и смех ее выражал то ли осуждение, то ли понимание.

— Я был занят, дона Арминда, у меня много работы…

Она не спускала с него глаз. Насиб встревожился: неужели Ризолета измазала ему губной помадой и лицо? Возможно, очень возможно.

— Да, я всегда говорила: таких трудолюбивых людей, как сеньор Насиб, мало в Ильеусе… Работаете ночи напролет…

— И вот как раз сегодня, — пожаловался Насиб, — когда нужно готовить обед на тридцать персон, заказанный на завтра…

— Я и не слышала, когда вы пришли, а ведь я легла поздно, не раньше двух…

Насиб что-то проворчал. Эта дона Арминда была воплощенным любопытством.

— Что-то около того… Кто теперь приготовит обед? Это дело нелегкое… На меня вы лучше не рассчитывайте. Дона Элизабет вот-вот разродится, срок уже подошел. Поэтому я и не ложилась, ее Пауло мог прибежать за мной в любую минуту. Да я и не умею готовить эти изысканные блюда…

Дона Арминда, вдова, мать Разини Шико, мальчишки, служившего в баре Насиба, была весьма остра на язык и увлекалась спиритизмом. Как акушерка она пользовалась известностью, и за последние двадцать лет многих ильеусцев приняли ее руки, причем первыми ощущениями новорожденных в этом мире становились сильный запах чеснока и яркие румяна на лице доны Арминды.

— А дона Клоринда уже родила? Сеньор Раул не пришел вчера в бар…

— Да, она родила вчера вечером. Но они позвали доктора Демосфенеса. Ох уж эти мне новшества. Вам не кажется неприличным, что врач-мужчина принимает ребенка и видит чужую жену совершенно голой? Это же бесстыдство…

Для Арминды это было жизненно важным вопросом: врачи начинали конкурировать с нею; где же было видано раньше подобное безобразие: врач смотрит на голую чужую жену, да еще во время родовых схваток?.. Но Насиб был озабочен завтрашним обедом, а также закусками и пирожными, — у него в связи с отъездом кухарки тоже возникли серьезные проблему.

— Это прогресс, дона Арминда. Однако старуха поставила меня в дьявольски затруднительное положение.

— Прогресс? Бесстыдство это, вот что такое…

— Где я теперь достану кухарку?

— Придется пока обратиться к сестрам Рейс…

— Они, жадюги, ведь три шкуры сдерут. А я-то нанял двух девчонок помогать Филомене…

— Так уж создан мир, сеньор Насиб. Чего меньше всего ждешь, то и случается. Меня, к счастью, покойный муж предупреждает. Вот только на днях, вы и представить себе не можете… Это было во время сеанса у кума Деодоро.

Но Насиб не был расположен выслушивать историй из области спиритизма, который — являлся второй специальностью акушерки.

— Шико уже встал?

— Что вы, сеньор Насиб! Бедняга вернулся после полуночи.

— Пожалуйста, разбудите его. Мне нужно заблаговременно обо всем позаботиться. Сами понимаете, обед на тридцать персон в честь открытия автобусной линии. Приглашенные — все люди с положением…

— Я слышала, какой-то автобус перевернулся на мосту через реку Кашоэйра.

— Чепуха! Автобусы ходят туда и обратно набитые до отказа. Прибыльное дело.

— Подумать только, чего теперь не увидишь в Ильеусе, сеньор Насиб! Мне рассказывали, что в новой гостинице будет даже какой-то «лифт» — ящик, который сам подымается и опускается…

— Так вы разбудите Шико?

— Иду, иду… Говорят, что вообще больше не будет лестниц, ей-богу!

Насиб постоял еще немного у окна, глядя на пароход компании «Костейра», к которому подходил лоцманский катер. В баре кто-то говорил, что с этим судном должен прибыть Мундиньо Фалкан. Конечно, он привезет ворох новостей. Прибудут, наверное, и новые женщины для кабаре, для заведений на улицах Уньан, Сапо, Флорес. Каждый пароход из Баии Аракажу или Рио привозил партию девиц. Возможно, на этом судне будет также доставлен автомобиль доктора Демосфенеса — врач зарабатывал кучу денег, у него лучший в городе кабинет. Стоит, пожалуй, одеться и пойти в порт посмотреть, как будут высаживаться пассажиры.

Наверняка он встретит там обычную компанию. И, как знать, может быть, ему порекомендуют хорошую кухарку, которая справится с работой в баре? Кухарки в Ильеусе нарасхват, они нужны и в семьях, и в гостиницах, и в пансионах, и в кабаре. Чертова старуха…

И как раз тогда, когда он нашел эту прелесть Ризолету! Когда он не должен волноваться…

Он не видел иного выхода, по крайней мере на ближайшие несколько дней, как очутиться в когтях сестер Рейс. Сложная штука жизнь: еще вчера все шло хорошо, у него не было забот, он выиграл подряд две партии в триктрак у такого сильного противника, как капитан, отведал поистине божественную мокеку^[21] из сири^[22] у Марии Машадан и обнаружил эту новенькую Ризолету… А сегодня с самого раннего утра ему пришлось столкнуться с трудностями… Вот свинство! Сумасшедшая старуха… По правде говоря, он уже жалел об ее уходе, вспоминая ее чистоплотность, утренний кофе с кукурузным кускусом, сладким бататом, жареными бананами и бейжу^[23]. Ему будет тоскливо без ее материнской заботы, без ее внимания, даже без ее воркотни.