В письмах тех лет Адамс сетует, что друзья не хотят возвращать ему «Воспитание»: «Подчас такие разбойники, как Теодор Рузвельт, даже говорили мне, чтобы я и не надеялся получить обратно книгу». Через два года в письме к своему бывшему ученику Г. О. Тейлору 22 ноября 1909 года Адамс делает весьма характерное замечание: «Все экземпляры книги должны были вернуться ко мне для исправлений, но по мере того, как проходит время, я все больше сомневаюсь, надо ли делать эти исправления. Ведь единственная цель этой книги состояла в том, чтобы воспитать самого себя…»[871]

И все же к 1915 году Адамс подготовил новое, переработанное издание «Воспитания», которое должно было выйти после его смерти. Он написал в 1916 году и новое предисловие, а подписать его согласился Генри Кэбот Лодж — его друг и ученик. 27 марта 1918 года Адамс умер, а осенью того же года Массачусетское историческое общество выпустило издание с предисловием Адамса, подписанным Лоджем. С тех пор «Воспитание Генри Адамса» стало классикой американской литературы.

Что понимал Адамс под воспитанием? Прочитав книгу, можно сказать, что воспитание в понимании Генри Адамса — это опыт всей его долгой жизни, история его сердца и ума. Вместе с тем он говорит, что практическая ценность воспитания, длившегося семьдесят лет, весьма сомнительна, как все ценности, о которых люди не перестают спорить.

Продвинувшись в автобиографическом повествовании от 1838-го года своего рождения — до 1892 года, когда после двадцатилетнего перерыва Адамс возобновил свой рассказ (пропущенной оказалась история семейной трагедии Адамса — самоубийство его жены после тринадцати лет супружеской жизни), писатель вновь обратился к своему пониманию воспитания.

В понятие «воспитание» Адамс вкладывает особый смысл — науку понимать смысл жизни и политики с трезвых, реалистических позиций. Как будто новый американский Франклин во всеоружии науки и философии XIX века взялся продолжить неоконченную автобиографию столетие спустя. При этом Адамс не без иронии замечает, что пример подобного «воспитания» преподал ему английский канцлер казначейства Уильям Гладстон.

Правящие круги Англии — премьер-министр Пальмерстон, министр иностранных дел лорд Расселл, Гладстон — поддерживали мятежных южан во время Гражданской войны в Америке лишь с одной целью: содействовать разделению США на два государства, поскольку единый Союз был постоянной угрозой могуществу Англии. Они жаждали провозгласить Конфедерацию «нацией», хотя даже сами лидеры Юга не питали на это никаких надежд.

Уроки политического воспитания, преподанные ему Гладстоном, Расселлом и Пальмерстоном, были горьки, но необходимы. «Все поименованные джентльмены принадлежали к высшей знати — выше некуда. Если нельзя верить им, правда в политике — химера, которой незачем придавать значение».

Исследователь творчества Адамса литературовед Роберт Спиллер считал, что «Генри Адамс поставил центральный вопрос века и бился над ним с неиссякаемой энергией. Почему человек снова потерпел крушение? Какие новые условия вновь предопределили тщетность мечты о совершенстве?»[872]

Очевидно, дело не сводилось лишь к разочарованию в плодах американской демократии как в самой стране, так и во внешней политике. Подобные разочарования испытали еще писатели-романтики. Для Адамса все обстояло гораздо сложнее. Ему показалось, что человек вступил в сверхчувственный мир, что человеческий разум дошел до своих пределов, ибо недавно открытые рентгеновские лучи или идею расщепления атома он объять не может.

Адамс один из первых заговорил о «кризисе» современного естествознания. И один из первых оказался в плену идей, порожденных этим кризисом. Растерявшись перед открытиями естественных наук на рубеже XIX–XX веков, он попытался осмыслить новое в науке в любимых им понятиях и представлениях прошлого. Вскормленному на идеях XVIII века Адамсу было нелегко освоиться с новой действительностью. Свой идеал он видел в «универсуме Фомы Аквинского» и в сочетании современного естествознания с «простотой и единством» средневековья.

С глубоким пониманием читал Адамс книгу немецкого естествоиспытателя Э. Геккеля «Мировые загадки», о значении которой в борьбе материализма с идеализмом и агностицизмом в те годы писал В. И. Ленин: «Сотни тысяч экземпляров книги, переведенной тотчас на все языки, выходившей в специально дешевых изданиях, показали воочию, что книга эта „пошла в народ“, что имеется масса читателей, которых сразу привлек на свою сторону Э. Геккель. Популярная книжечка сделалась орудием классовой борьбы».

Адамс пытался примирить различные философские мировоззрения. Прямо от материализма Геккеля он переходит к эмпириокритицизму Эрнста Маха, который, по его словам, «пошел еще дальше: он вовсе отказался от материи». Истинный смысл подобной эклектики в философии (одним из выразителей которой был и Адамс), как известно, рассмотрен и определен В. И. Лениным в книге «Материализм и эмпириокритицизм».

Еще в 1859 году Адамс прочитал «Происхождение видов» Дарвина. Много лет спустя в обращении к Американской исторической ассоциации он заявил, что Дарвин дал мощный толчок к развитию естественных наук и он надеялся, что историкам это послужит стимулом для создания науки истории. «Но годы проходили за годами, и мало что делалось в этом направлении».[873] История оставалась во власти эмпирических описаний.

Для позитивизма Адамса вполне логична попытка объяснить историю с помощью биологии и физики. Он находился как бы между двумя полюсами: динамо-машина, которую ему довелось увидеть на Чикагской всемирной выставке в 1893 году, а позднее на Парижской выставке 1903 года, стала символом множественности и бесконечности энергии XX столетия; с другой стороны, Мадонна как символ единства в XIII веке, человечность которой представлялась даже выше единства святой Троицы.

Динамо-машина виделась Адамсу как воплощение целой эпохи. Доживи он до конца XX века, он избрал бы другой символ, возможно, атомную энергию, но смысл символа остался бы тот же: множественность.

В начале XX века Г. Адамс был близок к группе Т. Рузвельта, Г. Лоджа, Дж. Хея, Б. Адамса, определявшей теорию и практику американского экспансионизма. Генри Кэбот Лодж выступал ведущим оратором экспансионистов в сенате, требовал строительства сильного флота. Инициатором агрессивной доктрины «открытых дверей» в Китае стал друг Г. Адамса, государственный секретарь Джон Хей. Теоретиком, обосновывающим принципы и планы внешнеполитической экспансии США, был Брукс Адамс, брат Генри. Всех их связывала тесная дружба и даже родственные отношения (Лодж и Брукс Адамс были женаты на сестрах друг друга).

В сентябре 1899 года Дж. Хей обратился к великим державам с нотой, провозглашающей политику «открытых дверей» в Китае. Америка требовала для себя «равных возможностей» в Китае, чтобы, опираясь на свое финансовое и экономическое превосходство, занять на китайском рынке монопольное положение. Политика России, сохранявшей после подавления в 1901 году «боксерского восстания» в Китае свои войска в Маньчжурии, вызвала обострение отношений между США и Россией, которую Соединенные Штаты считали своим главным соперником в Китае. США примкнули к англо-японской группировке и вместе с ней выступили против России на Дальнем Востоке. Душой этой политики был госсекретарь Джон Хей.

Как пишет исследователь дальневосточной политики США А. Добров, заключение англо-японского договора 1902 года, направленного против России, было встречено в Вашингтоне с одобрением, о чем сообщал русский посол А. П. Кассини. «Президент Т. Рузвельт и госсекретарь Хей были готовы присоединиться к этому союзу. Но дружественные отношения, давно существовавшие между русским и американским народами, а также сильное изоляционистское крыло в американском конгрессе делали затруднительным заключение формального союза США с Англией и Японией против России».[874]