- А если житейское, чего ж не выметаем? Дряни накопили...
- А ты не копи.
- Совет принял. Но для меня что копить, что мести - все еще впереди. А сами-то вы как?
- Я, тезка, не копил. И сына тому учил, вот только...
- Не усек науку?
- Похоже на то.
- Почему?
- Понимаешь, тезка, мы в ваши годы такими же были - ну, сказано, распахнутыми. И Вовка мой, и Вовкины сверстники - тоже. Да только время штука страшная, сопротивляться ему - большая сила нужна. Тебе сейчас сколько?
- Семнадцать.
- Немало.
- Что вы! Нас детьми считают.
- Дураки считают. Но я не к тому. За семнадцать лет сколько заборов тебе понаставили? С первых шагов: туда не ходи, этого нельзя, сюда не садись, там не стой, того не делай, сего не моги - целый лабиринт из "нельзя", мудрено выбраться. Вот ты и привык осторожничать: как бы чего не вышло...
- Не привык я!
- И молодец, вижу! А другие вон привыкают, еще и обживаются... Меня раз в школу позвали, как ветерана войны и труда: мол, расскажите, Пал Сергеич, о вашем героическом прошлом. Сидят передо мной пионерчики - чистые, глаженые. Рассказываю я им о чем-то, а сам подмечаю: они меня-то слушают, а сами нет-нет да на учительницу косятся. Та в ладоши захлопает, они следом. Та сидит смирно - и они сидят. Дай, думаю, расшевелю, пусть посмеются. Война, она хоть и страшная гадина, а смешного тоже много было. А чего? Жизнь!.. Вспомнил я, как в сорок третьем, под Барановичами, фашист на нашу роту напал, когда мы спали. Не ждали нападения, разведка ничего не донесла, разлеглись кто как: кто одни сапоги снял, а кто и штаны с гимнастеркой. Лето, жара. Ну, фрицы и вмазали. Ротный орет: "Тревога? В ружье!" Мы - кто в чем был - автоматы в руки и в атаку... Так, босиком да в подштанниках, фашиста и отбросили. Вот ты рыгочешь сейчас, а пионерчикам тогда тоже весело было. Они - в смех, а учительница им: "Прекратить сейчас же! Как не стыдно! Война - это героизм, это каждодневный подвиг, и ничего смешного в истории товарища Коновалова я не вижу". Понял: она не видит. Значит, и они видеть не должны. И что ты думаешь? Стихли, заскучали... Жалко мне их стало - ну, до боли. Вырастут, что про войну нашу знать будут? Что она - каждодневный подвиг? Что мы - не люди, а какие-то каменные истуканы с памятников?.. Опять я не о том... Я к чему? Эти пионерчики уже застегнуты на все пуговицы. А дальше - больше. И их застегивают, и они ручонками помогают: так, мол, надо. Кому надо? Учительнице этой, мымре?.. Меня вон батька всего и учил: никогда не ври. Заставлять будут, а ты все одно не ври. Он сам по правде жил, да и я вроде... А тут - ты уж извини, тезка, - твоего деда назвать хочу. Может, не помнишь, давно дело было, чинил я Андрею Андреевичу его тачку, он рядом пасся. А тут ты бежишь: "Деда, деда, тебя к телефону". Ну, он и скажи, сердито так: "Я же тебя предупредил: всем говорить, что меня нет дома". Мелочь вроде, а тоже, знаешь, кирпичик...
- В стену? - Павлик молчал-молчал, слушал коноваловский монолог, а сейчас прорвался с репликой.
- В нее, родимую! Я про заборы сказал, которые мы вашему брату ставим вот они-то в стены и вырастают. Вы - ребятки умные, уроки на лету схватываете, со временем такие стены выкладываете - только на цыпочках через них видать. Да и куда видать? Только вдаль, только в светлое будущее. А что рядом, по ту сторону стены - и на цыпочках не увидишь...
- Опять мы виноваты!.. Я ж вас так понял, что молодым стены - не помеха.
- Как не помеха? Помеха. Но фокус в тем, что вы их видите, а значит, и сломать поможете. И уж, конечно, новых не строить! Но для этого, тезка, молодым надо всю жизнь оставаться. Ты оглянись кругом: разве только твои дружки дело делают? Я вот с тобой. Вон еще моих ровесников сколько! И, как говорится, среднее поколение тоже в наличии... Да и сам посуди: не одни молодые страну нашу выстроили. Страна - не стена, ее построить куда тяжелее. А ведь стоит...
- И стена стоит.
- Точно! - Коновалов любовно поглядел на стену, почти законченную уже, - ну, может, метров в пять просвет посередине остался, там Сенька Пахомов со стариком Подшиваловым в четыре руки трудились. - Вон она какая...
Стена и вправду впечатляла. Массивностью своей, аккуратностью _штучной_ кладки, апокалипсической бессмысленностью впечатляла. Двери подъездов выходили в глухие кирпичные тупички, наглухо отрезавшие жильцов от мира. Разве что через стену - в мир, но для этого каскадерская подготовка требуется... И что характерно, с удивлением отметил Павлик, все строители оказались по одну сторону стены - как сговорились. У них-то _выход_ имелся: на набережную и - на все четыре стороны...
- А как же в школу? - праздно поинтересовался Павлик. - Ни пройти, ни проехать.
- Школа на сегодня отменяется, - сказал Коновалов. - Считай, каникулы.
- Вряд ли. Из соседних дворов ребята придут. По набережной.
- Откуда ты знаешь: может, в соседних дворах такие же стены стоят...
- Верно! - Павлик аж поразился столь простой догадке, почему-то миновавшей его суперумную голову.
И в это мгновение кто-то крикнул:
- Смотрите: пожар!
Из трех окон второго этажа школьного здания валил густой сизый дым. Вопреки здравому смыслу он не подымался к небу, не улетал к Москве-реке, сносимый ветром, - медленно и неуклонно сползал вниз, струился по земле, заполнил весь школьный двор, выплыл из ворот, из щелей в заборе, потек по асфальту к стене. Его прибывало все больше и больше; казалось, что он рождается не только в недрах школы, а конденсируется прямо из воздуха. Все во дворе стояли по пояс в дыму, и Павлик подумал, что кричавший ошибся: это был не пожар. Дым не пах гарью, он вообще не имел никакого запаха, он скорее походил на тот, который используют в своих мистификаторских фокусах падкие на внешние эффекты цирковые иллюзионисты. И еще туман - он походил на обыкновенный ночной туман, обитающий на болотах, в мокрых низинах, а иной раз и на кладбищах. Туман этот легко перевалил через стену, вполз в раскрытые настежь двери подъездов, а там - можно было догадаться! - вором проник в замочные скважины, просочился в поддверные щели, обосновался в квартирах. Вот он уже показался в форточках, в открытых окнах, но - опять же вопреки здравому смыслу! - не потек дальше, не завершил предписанный физическими законами круговорот, а повис на стене дома перед окнами множество уродливых сизых нашлепок на крашенной веселенькой охрой стене.