Якушин, проследив падение вражеского самолета до самой земли, некоторое время еще "покрутился" в воздухе, но никого больше не обнаружил и пошел на снижение. Скорей бы узнать результаты ночного патрулирования!

Не успел он выйти из кабины, как попал в объятия Анатолия. Объятий Серова все немного опасались. Смирнов писал, например, что "похрустел" в объятиях Серова. Друзья, правда, радовались его радости и ласке, но охали и разминали кости, вырвавшись из его добрых рук.

- Вот ты черт какой, - шутливо упрекал Серов своего друга. - С виду тихий, мушки не обидит, а сбил такую "корову", да еще ночью! А я ни с чем вернулся. Думал, он, подлец, полетит пониже. Да разве это люди? Летчики? Шакалья порода. Шакалья тактика.

- Ничего, осталось и на твою долю, подожди до завтра.

- Мишка, ты сам не понимаешь, как я рад за тебя! Ну, поздравляю! - и он опять раскрыл объятия, но Якушин благоразумно увернулся от вторичного испытания этих тисков.

Якушин потом писал, что Серов радовался не меньше его самого, если не больше. Ведь это победа его идеи.

Летчиков по телефону поздравил командующий воздушными силами Идальго де Сиснерос, а на другой день Якушина и Серова вызвали в Мадрид, где их поздравило республиканское правительство, а премьер-министр Хуан Негрин наградил их именными часами и легковыми автомобилями.

"Перед встречей с министрами нас вызвали в штаб авиационной группы. Там начальник штаба Павел Александрович Котов показал нам карту штурмана со сбитого прошлой ночью самолета. Эта карта получила несколько пулевых пробоин. В развернутом виде она оказалась изрешеченной пулевыми отверстиями и имела неприглядный вид. Рассматривая ее в лупу, П. А. Котов в шутку сказал: "Полюбуйтесь на свою работу! Неужели нельзя было стрелять поаккуратнее, чтобы не портить карту и другие документы?" Мы тоже в шутку обещали выполнить его просьбу".

- Якушин получил за работу. А я за что? - вернувшись, говорил Серов.

- Да ты пойми - это твое дело, твоя работа. И за одну ночь об этом узнало и все командование, и правительство. Значит, то, что ты задумал и чего добивался, имеет громадное значение.

- Еще бы! Но сам я еще должен оправдать. Этой же ночью! Только в этот раз, Мишка, ты летишь на двух, а я - на трех тысячах. Идет?

- Согласен. Ужасно хочу успеха для тебя. А для тебя первое удовольствие - найти и сбить врага. Только, знаешь, он возьмет и полетит в этот раз на двух тысячах. Что тогда?

Серов забавно нахмурился, потом рассмеялся.

- Нет уж, я убедился: это настоящие трусы. Но если попадется посмелей, я найду его и на двух тысячах. Да ведь нынче в таком случае тебе опять повезет. Мы должны сегодня закрепить успех, чтобы не говорили, что это вышло случайно.

...Оставив Якушина на меньшей высоте, Анатолий набрал три тысячи и с бьющимся сердцем всматривался в ночную мглу. Знал: упусти он врага - и его предложение о ночных воздушных боях будет похоронено или отложено на неопределенное время, и тогда трудно будет добиться широкого развития этого опыта. Примером, только примером нужно убедить сомневающихся.

Сам Серов рассказывал об этой знаменательной ночи.

- Темная ночь. Луна то и дело скрывается за облаками. Обыскиваю небо в надежде, что противник снова придет на прежнюю высоту. Могут, конечно, и изменить маршрут после вчерашней катастрофы. На этот случай внизу дежурит Миша... Но почему-то кажется, что непременно встречусь с противником. Ведь там не подозревают о вчерашней стычке. Наверно, объясняют гибель своего бомбардировщика техническими причинами... Вот луна выплыла из облака. На ее фоне я приметил, точь-в-точь как тогда на Дальнем Востоке, маленькую движущуюся точку и отблеск лунного света на ней. Сразу беру курс на сближение и вижу перед собой огромный бомбардировщик. Черной тенью идет к нашей территории. Значит, вчерашнее поражение их ничему не научило, и они не ожидают вторичного нападения. Ну, авось новый урок подействует! Погоди же, гадина фашистская... Зашел сзади снизу и дал из всех пулеметов.

Смотрю, валиться начинает. Вспыхнуло пламя и погасло. Это что? Мало ему дал? Настигаю его снова и вдруг скорей прочь от него: из всех его баков разом вырвались такие столбы огня, что я еле успел отвернуть. Отошел подальше, смотрю, как он "гремит" на землю. А ведь намеревался "пахать" ее своими бомбами. Пусть теперь пашет ее носом. Пламя на несколько секунд стихает, потом вновь разгорается и уже на земле превращается в далеко видный костер.

Из рапорта А. К. Серова командованию:

"...Было очень трудно обнаружить в ночной темноте самолеты противника. Наконец мне повезло: внезапно я заметил отблеск луны на крыльях одного из вражеских пиратов. Я приблизился и увидел, что это "юнкерс-52"; открываю огонь, фашисты мне немедленно ответили, но так как я летел ниже их, то они меня не видели. Я приблизился к их самолету с правой стороны и снизу и примерно с расстояния в тридцать метров открыл огонь из всех четырех пулеметов, попал в бензобаки и увидел языки пламени, которые представляли прекрасную мишень; я выпустил еще несколько очередей и увидел, как "юнкерс" клюнул носом, вошел в пике и разбился о землю..."{8}.

Анатолий Константинович рассказывал дальше, как он, вернувшись в исходную позицию, почти тотчас же увидел второй бомбардировщик!

"Эта "корова" следует в том же направлении, что и первая. Но пилот, видно, заметил, что случилось с первым, развернулся и пошел назад, да еще набирает скорость, черт! Я - вдогонку за ним. Иду вот так довольно порядочное расстояние, как вдруг обращаю внимание, что зашел на территорию врага и еще, пожалуй, не хватит горючего на возвращение. Но, как нарочно, появляется третий бомбардировщик. Эк их сегодня повалило на разбой! Пошел за ним, обстрелял, он повернул обратно. Я опять за ним, догнал и снова обстрелял. Но луна скрылась за тучу, "корова" пропала, что с ней - не знаю. У меня бензин кончился. Приходится садиться на "вынужденную". Неприятно! Где я? Куда садиться?

Надо, пожалуй, сесть неподалеку от того места, где еще догорает сбитая машина. Но это не так просто...

...На аэродром вернулся Якушин. Он видел, как падал зажженный самолет.

- Но он горел не так, как сбитый мною. Этот то вспыхивал, то погасал и только у самой земли запылал вовсю.

- Анатолий сдержал слово!

- Но его до сих пор еще нет!

- Сейчас прилетит.

Но как накануне Серов волновался за Якушина, так теперь Михаил с беспокойством подумал: "Может быть, это горит самолет Анатолия?". Кто-то рядом сказал:

- Или столкнулся с противником. Увидеть врага ночью можно только в момент столкновения с ним. Нелепая и слишком уж рискованная затея.

- Неправда, - вскричал Михаил, - вчера мы доказали...

- А, случайность!

- Это ум и смелость такого человека, как Анатолий. Не хороните его прежде времени.

Якушин зашагал к штабу. Если с Анатолием несчастье... об этом даже страшно подумать... то конец нашим ночным полетам. Трусы заговорят громче всех.

В штабе было получено сообщение, что самолет Серова летел в сторону противника. Товарищи стали еще больше тревожиться. Якушин вызвался лететь на поиски, но до утра ничего сделать было невозможно.

...Вынужденная посадка в незнакомой местности да еще на линии фронта дело не шуточное. Анатолий тревожно и напряженно всматривался в землю. Трепетный лунный свет изменял и причудливо искажал земные очертания. Поля и лощины мерещились там, где были вершины скал. Тени облаков ползли по земле. Очень далеко догорал сбитый самолет. Там должна быть местность, занятая республиканскими отрядами.

Надо ориентироваться на догорающий самолет. В то же время снижаться как можно осторожнее. Серов просматривает землю, все снижаясь и снижаясь, пока навстречу не выскочила, по-видимому, удобная посадочная площадка, окруженная черными тенями бугров или скал... Выбора нет. Сажусь!

Колеса "чатос" коснулись земли. Машина послушно остановилась почти сразу...