Конечно, Толя не целиком ушел в изучение своего дела. Он был живым, озорным, веселым и общительным парнишкой и участвовал во всех играх и затеях молодежи вне занятий в цехе и в классах ФЗУ. Во всем он стремился выйти вперед, сделать лучше, раньше, чем другие. В постоянном соревновании с ровесниками не забывал помогать им, тянуть вперед, приходил на помощь по первому слову.

Мечта об авиации не затухала в его душе. Бережно хранил он первые книжки о полетах, вырезки из журналов, еще ранее собранные им. Физически тренировал свое тело, чтобы сбить лишний жир, - он был толстоват, а знал, что в авиации нужны легкие, мускулистые парни. Он знал, что в авиацию берут лучших, и стремился быть одним из передовых во всем.

Когда-то, еще маленьким (хотя и теперь он еще был не взрослым), видел он пролетающий самолет. Помнил его все время, снова переживая свое тогдашнее волнение, будто он сам летел. Но ему довелось теперь близко увидеть агитсамолет, который пролетел над Надеждинском и приземлился неподалеку от города. Первыми заметили его ребята и гурьбой понеслись на место посадки. Потом прибежали и взрослые, беспокоясь, не случилось ли беды, не нужна ли помощь экипажу.

Летчик провел митинг, посвященный молодой советской авиации. После митинга он позволил желающим подойти ближе к машине, объяснил ее устройство. Вот он собрался в обратный путь. Слушатели пожелали ему счастливого полета и обещали послать в авиацию кого поумней среди молодежи. Толя бросился к летчику:

- Мне можно научиться?

Летчика пленили доверчивые, ясно лучившиеся глаза паренька.

- А ты хочешь?

- Да!

- Ну, забирайся, покажу тебе машину.

Толя не стал ждать вторичного приглашения. В несколько минут облазил самолет, посидел в кабине пилота, подержался за ручку управления! Вот было счастье - испытать это первое прикосновение к ручке, впоследствии ставшей как бы слитой с его существом! Наконец, летчик приказал ему покинуть самолет. Толя выпрыгнул, переполненный чувством радости и надежды: объясняя устройство машины, пилот расспрашивал его, с интересом слушал о первом "полете" на самодельных крыльях, об учебе в ФЗУ, о занятиях спортом и по этой части дал и свои советы. Потом он крикнул окружающим, чтобы отошли от машины подальше. Завертелся винт, поднялся вихрь, летчик высунулся из кабины, помахал рукой, а Толе крикнул:

- Серов! До скорой встречи!

Самолет покатился по земле, набирая скорость. Вот он оторвался от земли и потянул вверх, выше, выше!..

Ребята бежали по полю, махая руками и возбужденно крича из всех сил. Самолет скрылся.

Толя возвращался в город, слыша еще голос летчика: "До скорой встречи" и веря его словам, как клятве. В душе он уже давал клятву - летать, летать!

Комсомольский билет

Стояли безветренные морозные январские дни. Толя после работы, уже к вечеру, шел на лыжах к лесу - до Ауэрбаховского рудника. Сзади послышался лыжный скрип. Нагонял Виктор, донбассовец-металлист, с которым Анатолий завел уже крепкую дружбу. Они пошли рядом. Виктор впервые стал на лыжи на Урале: в Донбассе этот спорт не был развит.

- Где ты был вчера? Я искал тебя на собрании.

- С ребятами. Ходили по улицам почти до утра, кидались в снежки, в снегу валялись, не скучали. На собрание не пустили. Ведь я не комсомолец еще.

- А я-то считал...

- Я ходил на собрания и делал, что поручали. А вчера было закрытое. Я даже обиделся немножко. Хотя понятно. А что было, какой вопрос?

- Так я тебе и выложил сейчас! - засмеялся Виктор. - Тебе самому пора вступать в комсомол.

- Все ясно. Завтра же вступлю. Мне Никола Сухоруков дает рекомендацию.

- Завтра еще не примут. Потолкуй с вашим секретарем ячейки.

- Непременно. И пускай мне работы дают побольше. Ты им скажи, Виктор.

- Да уж навалим, только неси. Тебе и полезно. На другой же день Толя говорил со Свиридовым, идя с ним по узкому деревянному тротуару вдоль снежных сугробов.

- Я тут написал, - застенчиво проговорил Серов, доставая бумагу. Возьми заявление.

- Что ж на улице-то? - улыбнулся Свиридов. - В комитет приходи, поговорим как следует.

- Нет, давай здесь.

Шли некоторое время молча. Анатолий сказал:

- Я всегда считал себя комсомольцем.

- Для комсомола ты, пожалуй, мало подготовлен. Правда, учишься неплохо, в цехе на хорошем счету. Да вот слишком уж спортом увлекаешься, а газет не читаешь.

- Хорошо, я почитаю. Отвечу на все вопросы. Только, знаешь, я не один. Есть в цехе еще ребята - молодые рабочие, не фабзавучники. Бузотеристые тоже, как я когда-то - не знают, куда силу девать. Даже хулиганят некоторые. А присмотрись, ничего, из них получится, знаешь, какой славный" народ? Только их больше тянет после завода на воздух, на лыжи... А ведь можно их через это самое - через спорт, и организовать?

- А что, мысль правильная. Подумаем. Может, тебя и возьмем в работу по этой части.

Свиридов загляделся на чистое зимнее небо, усыпанное сказочно-яркими звездами.

- Тошка, а ведь ты собираешься в авиацию? Верно?

- Откуда ты узнал?

- А кто этого не знает? Я вот что думаю: не зря ты увлекаешься физкультурой. Для тебя это имеет определенный смысл.

- Ну, вот, сам понимаешь.

- И вообще надо развиваться всесторонне.

- Это правда, я понял. Я тебя теперь еще больше уважаю, чем раньше. Смотрю на тебя как на своего руководителя - с этой минуты.

- Зайдем-ка.

Они подошли к библиотеке. Прошли в читальню. Там сидело несколько человек в шапках и полушубках: читальня плохо отапливалась. Свиридов отобрал газеты, указал Анатолию, какие статьи нужно прочесть. Толя, не откладывая дело в долгий ящик, тут же принялся за чтение. Он нашел здесь те же вопросы, которые обсуждались и в цехе, и дома, попал в знакомую атмосферу политической борьбы 1926 года.

На другой день он снова занимался в читальне. Часто бывал со Свиридовым, расспрашивал его, увлеченно беседовали они о будущем Надеждинского завода. В свободные минуты он так же увлеченно втягивал в разговор Ивана Алексеевича.

Домой Толя приходил, переполненный впечатлениями, и щедро делился ими с отцом и матерью. Родители с надеждой смотрели на своего старшего. Какая-то обещающая, радостная сила сияла в его глазах. Мать подкладывала ему на тарелку. Он ел с аппетитом, на который никогда не мог пожаловаться. У него был отличный аппетит и к еде, и к работе.

- Вы только мускулы потрогайте, - говорил он отцу. - Мало у меня работы: я бы в три раза больше сделал.

Состоялось комсомольское собрание, которого с таким волнением ждал Анатолий.

Небольшой зал. Одинокая электрическая лампочка на потолке освещала стол президиума, покрытый кумачом, молодые лица за столом и в зале. Словно впервые Толя увидел давно знакомых товарищей по работе, по лыжам, по ФЗУ. Когда его вызвали, он вышел к столу.

Рассказал биографию, отвечал на вопросы. Спрашивали об индустриализации, о том, что знает по истории партии и комсомола, о дисциплине.

- Расскажи, как принес в цех картошку, чтобы испечь ее в мартене.

Грохнул смех.

- Как в газогенераторной коробке отсыпался!

- Почему в газетах читаешь только про физкультуру и спорт?

- А что такого? Он собирается в авиацию.

- В авиацию принимают развитых не только физически, а и умственно, идейно. Вот расскажи, Серов, как ты спорт понимаешь.

Толя, краснея от смущения, откровенно говорил все о себе, о своих недостатках. Потом стал слушать. Ребята разбирали его ошибки, но каждый заканчивал выступление тем, что рекомендовал Серова в комсомол. За него выступила и девушка-библиотекарь, сказав, что он очень думающий парень, в последнее время читает газеты и книги, интересно говорит о прочитанном и у него хорошая душа. Свиридов дал слово Серову. Тот поднялся, вышел к столу и с такой подкупающей искренностью сказал:

- Досталось мне сегодня. Я понимаю, конечно. Это все верно. Очень трудно стать дисциплинированным. Но все-таки я своего добьюсь и обещаю, что одолею все это.