- Вот сейчас бога забыли, - веско проговорила тетя Вера, кутаясь в шинель, как будто теперь посмертно пыталась найти защитное супружеское тепло, - и какое хулиганство творится. Романовна ведь у детей щенка отняла, глаза ему выкалывали. Безобразное преступление. Дети же... Христос в этом возрасте с богословами мог беседовать.

"Так-то все так, - подумал Веселок, - но ведь безбожница и матершинница Романовна отняла щенка, выкормила, вырастила. Тетя Вера только помолилась за него. Она не переносит запахов посторонних в доме. Терпит вот меня, но и только!"

Пока Веселок пил третью чашку чая, тетя Вера постелила ему на диване. Веселок с удовольствием лег подремать. Старушка поверх простыни укрыла его пледом. Веселок с благодарностью принял этот жест. Почему-то с этой старушкой, влюбленной не в людей, а в Христа, ему хорошо. Правда, в каждый приезд приходится ей Евангелие читать. У тети Веры зрение не очень.

С ощущением, что ему хорошо и покойно (постель чистая, грех не засчитан на небесах), Веселок уснул подобно младенцу. Перед ним лежал чистый лист судьбы, будто предложили попробовать начать жизнь по новой. И в первую очередь приснилась ему симпатичная женщина с приятными уютными грудями, свято не допускающая и мысли о том, что у ее мужчины могут быть недостатки. Она любила его, как Христа, только все больше с человеческим уклоном. Она понимала: хоть он и Христос, а все человеческое ему не чуждо.

Как жалко, что у нее во сне не было плоти, хотя Веселок и проснулся с ощущением женских касаний. Проснулся в хорошем настроении, потому что подумавшаяся мысль не огорчила его, а подумалось следующее: душа может существовать в нескольких мирах, но тело принадлежит только одному миру, который по этой причине и называют реальным. Из этого следует только одно, что сожитие с призраком или вымыслом невозможны из-за отсутствия плоти.

Попив чаю с рыбным пирогом (рыба в этом доме не переводилась), Веселок засобирался в центр. Он не забыл, конечно, почитать старушке немного из Евангелия. То место, где блудница омывала мирром ноги Христа. Эту картинку тетя Вера особенно любила. Плакала.

Старушка, когда кончилось животворное чтение, полила свои искусственные розы, а Веселок, надев ботинки с шерстяными носками, пошел морозной дорогой, под сопровождение ледяного хруста, искать себе новую судьбу. Он пошел искать призрак женщины, которая сегодня приснилась. Ее присутствие вдохновило его. Так хорошо было после сна, как будто в трех водах умылся.

Подойдя к театру, Веселок почувствовал, что у него в жизни начинается стеснительный период. Во-первых, поношенных до срамоты своих стеснительных ботинок со стружкой в подошве он начал стесняться еще дома, сейчас на него нашел стыд за старомодное драповое пальто, до ужаса тяжелое от влажности. Он почувствовал большое облегчение, когда сдал его в гардероб, свитерок-то на нем был ничего. Но все же, увидев свое отражение в зеркале, он отвернулся. Что зеркало может утешительного поведать Веселку? Только какую-нибудь гадость: о некрасивом полненьком теле, нищете одежды... Лицо, правда, более-менее интересное у Веселка. Сытого хамского жлобства нет, лицо страдающего за человечество интеллигента. Какая ложь, господи!

Веселок с неловкой рассеянностью отыскал свое место в свободном ряду и сразу повернулся лицом ко входу, затылком к пустой темной сцене.

Пришел дворник. Один.

- А где подруга? - спросил его Веселок.

- Это не для ее мозгов, - проворчал он в свою густую бороду.

- Так зачем водишься с такой? - машинально упрекнул Веселок. - Еще и Апину слушаешь?

Веселок ожидал, что дворник переспросит: "Кого-кого?" Но он, оказывается, знал и Апину, и Кузьмина, и всех звезд эстрады.

- Чувствуется женское влияние, - засмеялся Веселок.

- Только не надо смеяться, - огрызнулся дворник. - Всё в этом мире относительно.

- Ну уж! - даже присвистнул Веселок. - Не будешь же ты спорить, что Моцарт совершеннее Добрынина?

- Совершеннее, - нехотя ответил дворник, - но это ничего не доказывает. Под куполом бескрайней Вселенной они одинаковые.

- Это тебе твоя пассия сказала? Не узнаю тебя, Стас.

- Тебя это же ждет!

- А чем ты занимаешься, Стас?

- Развратом.

Веселок рассмеялся, кажется, азартно. Женщина, сидевшая впереди, оглянулась. Оглянулась всего на секунду, на долю секунды, но этой песчинки времени хватило Веселку, чтобы разглядеть, узнать в этой женщине свою судьбу.

Стас, заметив реакцию Веселка на женщину, сочувственно вздохнул, потрепал за плечо.

- Извини, старик, помочь не могу. - Он имел в виду стеснительность Веселка, вдвоем было бы легче найти с женщиной язык. - После спектакля сразу на такси домой.

- Да что за спешка? - удивился Веселок.

- Понимаешь, такая любовница ждет, что сейчас уже охота.

- Поздравляю, хотя я удивлен.

- Мы давно не виделись, - уклончиво ответил бывший богослов Стас, а ныне обыкновенный грешник по женской линии.

- Мог и не приходить, - сказал Веселок, - раз так прижало.

- Да спектакль нахвалили. Говорят, много нового, может служить учебником жизни. Любопытно. Может быть, под сводом философских знаний есть что-то новенькое.

На сцене вдруг загорелся свет. Спектакль начался. Но прежде чем заняться им серьезно, Веселок украдкой посмотрел на женщину, которую он назвал своей, правда, она об этом еще не знала. И узнает ли!

Хороша...

На сцене силуэт горы: один склон крутой, другой пологий. К скале приставлен здоровый камень. На нем цепи. Камень и цепи, каторжный союз.

За скалой высветился большой занавес. Бог мой, какими только он сюжетами не расписан. Здесь и женщины, ждущие любви, и женщины, продающие любовь, и натюрморты с кувшинами вина, жареными фазанами. Изумительные пейзажи, на каждом по стогу сена. А как все выписано - так натурально, что если бы в театре оказались птицы, они набросились бы на виноград. А Веселок бы набросился на смуглую фламандку, она уже напомнила ему, что он мужчина. Но женщина, которую он назвал своей судьбой, опять обернулась и посмотрела на Веселка, ему показалось, укоризненно. Он сразу отвел глаза от фламандки и уставился на яблоню. Яблоки на ней были сочные, и у Веселка скоро вытекла слюна. О, волшебная сила искусства.