Самое обидное было для Веселка, что она его не распознала, спутала с самым банальным западником. Его страданий она не распознала, не поняла их чудовищную уникальность. Дура! Замарашка! Она не поняла трагедии его жизни, она не поняла, что он парализован незнанием истинной природы вещей, он как бы пока живет без сердца, ничто не разгонит его кровь, пока он не узнает истину. Истина - его сердце, истина - его жизненная сила.

Как же замарашка опошлила основную трагедию его жизни! А он еще хотел остаться, жениться, уже облюбовал кресло у окна и фарфоровый бокал на кухне. А она его публично поджарить собралась. Во имя народного счастья. Коммунистка проклятая!

Веселок уже надел ботинки и застегнул пальто, когда зазвонил телефон. Он подошел, снял трубку. Ее голос.

- Спасибо за гостеприимство, - сказал Веселок и пошел прочь, забыв зашнуровать ботинки. В подъезде он споткнулся и упал.

От тети Веры он узнал, что Стас повесился. Така сильная у него оказалась привязанность к греху, что когда грех собрал чулки и платья, честный Стас не выдержал разлуки. Боль затопила его младенческое тело. Невинным он был.

Веселок весьма тепло попрощался с тетей Верой. Прямо у порога, когда они сели согласно ритуалу "с местечка", он прочитал ей притчу о блудном сыне. Ее так любила старая женщина за хороший конец.

Веселок тоже любил, когда все благополучно, но в такой стране он никогда не жил. Он жил там, где все кончается крахом, пылью и ужасным разложением, вырождением. Все поглощает стихия ада.

Тетя Вера перекрестила его на дорожку. И, бесполезно осененный христианским жестом, он отправился на железнодорожный вокзал. Зачем? Чтобы уехать домой! А у него есть дом? В этом месте можно пожать плечами.

Веселок, у тебя есть дом? Веселок не знает. Вообще-то есть запыленная квартира с тремя парами стоптанных тапочек для гостей. Но и этого количества много. Бесценная Таня иногда воспользуется, но она после той ночи перестала ходить. Разочаровалась. А он чего хотел: не восемнадцать же ему лет!

Есть ли работа у тебя, Веселок? Есть, но Веселок к ней даже отвращения не питает, ничего не питает, приходится рано вставать по утрам.

Есть ли у тебя любимое занятие, Веселок? Разве что философскую книгу почитать перед сном. Но все они написаны людьми, ограниченными людьми, поэтому истину в них не обнаружишь. И Веселок обречен на незнание. Это огорчает, это бесит, это вносит в человеческое существование унылость, тщету. Веселок иногда воет перед сном.

Одним словом, Веселок, кроме как на женщину, ни на что больше не реагирует, так и то в середине процесса иногда ему вдруг становится скучно, и у него опадает желание. А чтобы этого не случалось, ему необходима молодая, красивая, как Таня, или женщина с изюминкой, как Замарашка, женщина-палач. Или такая, чтобы стала половиной. Но такой не бывает.

Не бывает, Веселок, и женщина-палач тебя не любит, раз задумала тебя сжечь, как представителя бесполезной интеллигенции, отвлекающей людей от счастья. Так что поезжай, Веселок, домой. Забудь о Тане. А поезжай, Веселок, домой и женись на Ольге Петровне. Будешь вести регулярный мужской образ жизни - подумаешь без радости, лишь бы оргазм был стабильный для здорового обмена веществ. Будешь скучать в мягком кресле, от этой же скуки листать Диогена или какой-нибудь детектив, который тебя тоже не занимает. Ну, иногда надо будет дров поколоть или в теплице поковыряться, но это же для здоровь полезно.

В унылом состоянии перешел Веселок широкую дорогу, красный огонек светофора два раза прерывал ему путь. Покорно пережидал двойной поток машин. Полы пальто поднимались от устроенного машинами ветра, которые чуть не задевали Веселка, не мяли и не топтали.

Старое пальто, разбитые ботинки, рюкзачок за спиной. Он сильно напоминал странника, у которого нет ничего, кроме самого себя, уставшего от самого себя и не способного от себя избавиться. Разве только броситься в этот железобетонный поток машин. Но некрасиво с разбитым носом и вышибленными мозгами (какое облегчение!) предстать перед Господом Богом.

И пожить охота. О, великий инстинкт!

Веселок осторожно ставил ноги, было скользко, гололед. Наконец он добрался до станции метро. Теперь без пересадки до самого вокзала.

Она ждала его. Едва он вышел из мраморной преисподней на грязный, одурманенный бензиновыми парами свет Божий, как был схвачен ее руками.

- Вот, - поспешно сказала она, заглядывая в глаза. Веселок уловил тревогу. - Купила на дорогу.

Она приоткрыла целлофановый пакет. Веселок увидел яблоки, мандарины, коричневую кожу колбасы.

- Ты же любишь колбаску-ту, - улыбнулась она.

Веселок любил колбасу, он любил все, что запрещалось монахам и людям высокой морали. Он не протестовал, он был человеком обыкновенной, средней морали. В высокую он не шел, не мог, не было сил, он очень любил вареное мясо в кожурках. Поэтому он был благодарен Замарашке, с удовольствием взял из ее рук пакет, тепло поблагодарил.

До отхода поезда времени было навалом, они поднялись в купе. Чистота и опрятность встретили их. Даже пепельница стояла на белой скатерти, хотя курить строго запрещалось.

- Это для кожурок, - улыбнулась она и грустно положила в казенное стекло пушинку от своей теплой перчатки.

Какой-то родной-родной грустью повеяло от этого жеста. Веселок прислушался, но память промолчала, аналогов не было. Веселку еще никогда в жизни не удалось испытать то, что он сейчас испытывал: удивительную нежность к женщине, сидящей с ним. Наверное, потому, что она пришла скрасить его дорожное пожизненное одиночество. Жаль только, она не поняла до конца всю глубину его отношения с миром. Он не пижон, он жертва обыкновенной любознательности, зараженной раковой опухолью.

- Прощай, - сказал Веселок.

- До свидания, - робко улыбнулась она.

Соседи по купе оказались совсем уж серые. Веселок поел, поскучал, забрался на свою вторую полку и задумался о самом кровном, о своей жизни. Почему-то из него вообще ничего не вышло, даже отца, даже такого природного чутья лишен, даже в этом святом вопросе оказался беспомощен.

Перестук колес навевал грусть. Куда он едет? Зачем?