- Классная закусь!

Жир тек по пальцам. Доедали в машине, хотелось куда-нибудь еще поехать. Олегов потом вспоминал, что в фотоателье напротив сиротливо-пустынного английского культурного центра они требовали у хозяина стакан, потом и вовсе какая-то ерунда в каком-то приличном кабаке, набитом гражданскими, вышла. Люшин вцепился кому-то в свитер, звон стекла у стойки бара и, наконец, патруль...

ГЛАВА 23.

Сознание возвращалось к Олегову порциями, сначала через восприятие твердой и шершавой поверхности, на которой он лежал, затем он воспринял, что вокруг не свет и не тьма, а какая-то грязная серость. Он глубоко вздохнул и по шибанувшему в нос запаху понял, где находится. Только кабульской гарнизонной гауптвахте был присущ этот специфический букет, слагаемыми которого были запахи грязных тел, мочи, хлорки и пыли. Это было омерзительно и он попытался снова отключиться от действительности, задремать. Задремать не удалось. Сначала в голову влез глупый стишок, который он услышал в прошлом отпуске от друга детства, работавшего учителем труда в школе:'' Если выпил хорошо--значит утром плохо, если утром хорошо--значит выпил плохо''. Когда удалось отделаться от навязчивого стишка, в тишине камеры загремел отпираемый замок, распахнулась стальная дверь и кто-то устало произнес:

- Камера, строиться.

Неужели я один в камере, подумал Олегов и только сейчас заметил в противоположном углу на деревянном топчане Люшина. Тот лежал неподвижно, уткнувшись лицом в стену.

- Ну-ка, приподними кореша, - скомандовал худощавый капитан, которому на вид было не меньше тридцати пяти лет. Типичный начгуб, подумал Олегов. Сутки назад, определяя на гауптвахту Ассадулина, он начгуба не видел, вопрос решил через писаря- сержанта, флегматичного и немногословного парня.

- Люлек, рассвет уже полощется, - заботливо потряс его за плечо Олегов.

Тот не шелохнулся. Капитан подошел к Люшину, нагнулся, ухватился покрепче за край топчана и в один миг перевернул его. То, как ловко это у него получилось, явно говорило, что за простым с виду движением стоит большая практика.

- Фамилия?

- Олегов.

- Фамилия?

- Люшин, - хмуро ответил тот, глядя исподлобья.

- Скажи спасибо, что свитер ты вчера порвал советскому консулу, а не иностранному,--с усмешкой сказал капитан.

- Кому сказать спасибо, тебе? - невинно хлопая длинными ресницами спросил Люшин.

- Придержи язык. Бутылку ''Фанты'' ты в бар бросил?

Люшин ничего не ответил.

- Чего молчишь? - лицо у капитана налилось кровью, это было заметно даже при тусклом свете, едва пробивавшемся сквозь маленькое окошко под потолком, наглухо заделанное стеклоблоками.

- Так вы же сказали ему придержать язык, - рассудительно произнес Олегов. Язык у него шевелился с трудом, во рту с перепоя было гадко, - Я все видел, бутылку бросил пьяный консул, он, кстати, в свитере был, а Люлек, то есть Люшин, попытался его задержать...

- Заткнись! После завтрака - оба на строевую!

Капитан повернулся кругом и пошел к выходу, где в коридоре с любопытствующим видом торчал часовой. Люшин встрепенулся и закричал вслед:

- Не положено! Нам топать не положено, мы же не слоны!

- А вы не топать будете, а проводить занятие по строевой. Шесть часов на плацу, - усмехнувшись, сказал капитан и захлопнул дверь. Снова заскрежетал замок.

- Откуда такой козел взялся? - зевнув, спросил Олегов.

- Из Баграма, - вздохнул Люшин и сел на топчан, - Новый комендант Кабула его сюда перетащил.

- Так где же нас замели? - Олегов сел на низенький топчанчик и стал массировать лоб и затылок, именно это советовал Штирлиц Мюллеру от головной боли.

- Кажется, в '' Ариане''. Консул какой-то, - пожал плечами Люшин, пытаясь выудить из памяти подробности происшествия.

Еще час они тщетно пытались задремать на жестких топчанах, пока их не отперли и перевели в офицерское отделение гауптвахты, где вместо топчанов были обычные солдатские койки, правда без простыней. Завтракать они отказались, на овсянку с кусками сала смотреть не хотелось, остывший чай сильно отдавал хлоркой. Олегов отхлебывал его мелкими глотками и думал о том, что солдаты хлоркой на форме обычно пишут свои фамилии, на защитной ткани остаются белые несмываемые буквы. Чай с хлоркой , наверное, тоже оставляет на стенках желудка и кишках такие же белые следы.

После завтрака пришел разводящий и сказал:

- Товарищи офицеры, вас на построение зовут.

Небольшой плац окружала высокая стена, увитая по вершине колючей проволокой. Плац примыкал к стене гауптвахты, на крыше которой горбился под тяжестью снайперской винтовки, каски и бронежилета часовой, он неподвижно стоял и глядел вниз, ему не хотелось делать лишних движений. Несмотря на утренний час, на крыше было уже настоящее пекло, ни клочка тени.

Олегов стоял у стены и глядел на построившихся арестантов и не видел, как часовой на крыше пытался плюнуть ему на голову, но промахнулся. На второй плевок у того не хватило слюны.

В строю стояло около восьми десятков солдат без поясных ремней. Олегов с Люшиным и еще пяток арестованных офицеров стояли пока в стороне, ожидая своей очереди. Начальник гауптвахты обходил строй, держа перед собой картонную папку.

- За что посадили? - спрашивал он у каждого.

- За нарушение формы одежды, - бормотал очередной.

- Сука, правду говори! - приходил в бешенство комендант.

- Правду говорю, и в записке об аресте так написано...

Олегов усмехнулся, комендант наконец дошел до рядового Ассадулина, которого Олегов вчера сдал за сон на посту.

- За что сидишь?

- За нарушение распорядка дня, - нагло вытаращив глаза, отвечал Ассадулин.

- Тебя - на работы, - махнул рукой комендант, определив судьбу Ассадулина на день. Комендант и сам понимал наивность попыток выяснить истинные причины нахождения на гауптвахте кабульского гарнизона целой сотни солдат. Командиры рот и батальонов постоянно стояли перед проблемой: как наказать проворовавшегося или нахулиганившего солдата, чтобы не испортить свою служебную биографию. Каждое ''грубое'' нарушение воинской дисциплины со стороны солдата ложилось черной кляксой на документы офицера. Ежеквартальная прокурорская проверка перебирала записи об аресте, выуживая '' грубые'', чтобы потом сверить в полках - приняты ли меры к офицерам, допустившим нарушения в подразделении.