- Слушай, вот он про Эдика вашего хочет написать очерк в окружную газету, а мы не советуем, - Забельский кивнул головой в сторону лейтенанта, тот глянул круглыми карими глазами на Олегова.
- В общем-то, вы правы, - пожал плечами Олегов.
- Но почему? - с досадой спросил лейтенант.
- Честно скажу, сам не знаю, - солгал ему Олегов и невольно улыбнулся.
Он вспомнил, как Эдик, старшина разведроты, экзаменовал Найденова в знании английского языка, а тот все недоумевал, чего это прапорщик привязался. Эдик потом по секрету спросил у Олегова, надежный ли парень Найденов, можно ли его взять с собой в качестве переводчика в публичный дом. Олегов посоветовал взять, но Эдик сам отказывался от затеи, до него дошел слух, что в Кабуле свирепствует трудноизлечимый гонконгский триппер.
- И все вот так, - со злостью сказал лейтенант, допил свой стакан и обратился к своим коллегам по перу. - Ладно, мужики, вы мне за три дня много чего рассказали, но мне нужен негатив. Иначе меня в Ташкенте, когда вернусь из командировки, не поймут.
Компания примолкла, обернулся даже мужик в штатском, которого Олегов не сразу заметил. Тот все это время пытался рисовать портрет старшего лейтенанта, тот спал на стуле, уронив голову на баян, лежащий на коленях. На картине старлей с баяном не спал, а задумчиво глядел вдаль.
- А нету негатива, у нас все классно, - зевнув, ответил толстенький капитан.
- Тогда я пойду и найду сам. Да вы и сами кое-чего по пьяни наболтали, - злорадно сказал темноглазый лейтенант.
- Ты ведь на боевые собираешься с полтинником? - как бы между прочим спросил Забельский.
- Да при чем тут это?
- А ведь по одному ходить нельзя. Тебе сопровождающих дадут, человека два.
- Ну и что?
- А ты не боишься, что тебя на мину посадят?
- Как?!
- А вот так, - Забельский сделал мечтательное лицо и нараспев, как учат в школе на уроках художественного чтения, произнес: ''..Внезапно из-за скалы громыхнул взрыв. Все бросились туда, но мужественного журналиста, истекавшего кровью, спасти уже не удалось...''
- Мужики, да вы что, серьезно?! - жалобно спросил лейтенант, про подобного рода трудности в сборе материала в училище не рассказывали.
- Шутим, конечно, не принимай всерьез!
Все смеялись. Улыбался и лейтенант. Согласно училищного курса марксистско-ленинской философии второй стороной основного вопроса философии являлось: познаваем ли мир. За эти три дня в Кабуле этот вопрос заслонил для него все остальные. Замполит дивизионной разведроты с усмешкой рассказал, как они привезли пленного ''духа'' в роту, заставили выучить наизусть обязанности дневального на русском языке, кормили кашей из столовой - тот был счастлив, получая каждый день бачок перловки, а когда надоело забавляться, отвели на пустырь за автопарком и посадили на ящик с тротилом, предварительно связав.
- Мы ему сказали, Али, спроси у Аллаха, какая погода завтра, после чего подожгли огнепроводный шнур...
- Неужели правда?!
Тот замполит внимательно посмотрел в глаза корреспонденту окружной газеты, поскучнел и ответил:
- Уж и пошутить нельзя! У кого хочешь спроси, не было такого.
Он не поверил, пошел в разведроту, пытался вызвать солдат на задушевный разговор. Те охотно рассказывали о героизме товарищей и коварстве ''духов'', делая удивленные лица, когда он пытался перевести разговор на тему трофеев, наркотиков, обращения с пленными. Он уже имел блокнот, наполовину заполненный рассказами четвертых лиц о том, что они слышали от третьих лиц о происходящих событиях. Он был в отчаянии, так как летел в Кабул с конкретным планом: столкнуться с мерзостью и грязью войны, после чего разочароваться в родной стране и советских людях и насладиться собственной чистотой и непорочностью. Однако афганская война ему не давалась, он видел пока ухоженную территорию, слышал рассказы, которым вряд ли можно верить.
- А со спекуляцией как у вас обстоит, неужели бакшишников у вас нет?
- Отчего же, есть, - Забельский широко улыбнулся и ногой вытолкнул из-под кровати мешок.
- Деньги?! - вскрикнул лейтенант, он не раз слышал разговоры о том, что те, кто ходит на боевые, имеют кучу денег.
- Сигареты. Мне через неделю в Ташкент за бумагой, новым шрифтом на ваши, кстати, склады. Там ведь, сам знаешь, бакшиш не дашь, ничего не получишь. А у меня линотип на ладан дышит. Я начальнику политотдела это объяснил, а он тут же ко всем сотрудникам и обратился: давайте скинемся по червонцу. Я говорю - там не деньги, а подарки нужны, а их только на афошки купить можно. Он, значит, рукав поправил, чтобы ''Ориент'' не светился, и говорит, что не знает, где афошки берут. Кто-то предложил: собрать и сдать в дукан сигареты. Однако опять никто не признался, что знает, где можно продать сигареты. В общем, собрали все в один мешок и дали мне, как самому молодому...
Лейтенант приуныл. Из этого разоблачительный очерк не получится.
- Миша, может, ты где спихнешь? - с надеждой спросил Забельский.
- Даже и не знаю где? - тяжело вздохнул Олегов. - Ладно, давай, сколько там?
- Ровно двести пачек...
Вякнула гармонь, это очнулся натурщик на стуле.
- Отлично, Витя, так и сиди, на той же ноте, - оживился мужик в джинсах.
Только сейчас Олегов разглядел, до какой степени пьян художник и его модель. Дружное оживление обоих развеселило компанию. Олегов решил под шумок уйти.
- На воротах наша машина стоит, помоги мешок дотащить, - попросил он Забельского.
- Давай в коридор вынесем, я солдата найду, - предложил тот.
Оставшись в коридоре модуля один на один с мешком, Олегов задумался. И тут же заметил на табличке противоположной двери фамилию того человека, которого он искал. Он приподнял мешок и, качнув им, ударил по двери, на которой в списке из трех фамилий одна была искомая - майор Орлов. Ударив по двери, он снова поставил мешок у стены. Дверь открылась, из нее выглянул круглолицый майор.
- Чего шумишь?
- Я нечаянно. Мешком задел.
- Заноси, - полушутливо сказал майор.
- Да я мимо...
- А в мешке что?
- Да так, сигареты на сдачу.
Майор внимательно посмотрел на Олегова.
- Где-то я тебя видел.
- Исключено.
- В городе, на посту? - с легкой тревогой спросил майор.