-- Зато у союзниковъ дeла лучше, чeмъ у насъ. У нихъ фронтъ крeпкiй.

-- Да, да, конечно... Хоть и не такiя ужъ у нихъ блестящiя дeла. Да и снарядовъ, и аэроплановъ у союзниковъ не то, что у насъ, какъ котъ наплакалъ. У нихъ могучая промышленность, флотъ, американская база, а у насъ ничего...

Послышались звонки, свистокъ кондуктора. Поeздъ покачнулся, вокзалъ медленно поплылъ назадъ.

-- И живемъ однако,-- сказалъ, устало глядя въ окно, Браунъ.

-- Дивны дeла Твои, Господи, живемъ! Вотъ только долго ли проживемъ?..

-- Вы думаете, недолго?

-- Увы, не я одинъ думаю: всe мы смутно чувствуемъ, что дeло плохо... И, замeтьте, большинство очень радо: грацiозно этакъ, на цыпочкахъ въ пропасть и спрыгнуть.

-- Мнe все-таки нeсколько странно это слышать отъ представителя власти.

-- Я, Александръ Михайловичъ, не такъ ужъ типиченъ для представителя власти. Разумeю нашу нынeшнюю, съ позволенiя сказать, власть,-- сказалъ Федосьевъ, ускоряя рeчь въ темпъ ускоряющемуся ходу поeзда.

-- Вотъ какъ: "съ позволено сказать"?

-- Да, вотъ какъ... Такого правительства даже у насъ никогда не бывало. Истиннымъ чудомъ еще и держимся. Кто это, Тютчевъ, кажется, сказалъ, что функцiя русскаго Бога отнюдь не синекура?.. Впрочемъ, что-жъ говорить о нашемъ правительствe,-- сказалъ онъ, нахмурившись.-- О немъ нeтъ двухъ мнeнiй. А я отъ нашей лeвой {158} общественности тeмъ главнымъ образомъ и отличаюсь, что и въ нее нисколько не вeрю... У насъ, Александръ Михайловичъ, военные по настроенiю чужды милитаризму, юристы явно не въ ладахъ съ закономъ, буржуазiя не вeритъ въ свое право собственности, судьи не убeждены въ моральной справедливости наказанiя... Эхъ, да что говорить! -- махнулъ рукой Федосьевъ.-- Расползается русское государство, всe мы это чувствуемъ...

-- Я, признаться, не замeчалъ, чтобы в?с?e это чувствовали въ Петербургe. Напротивъ...

-- Я говорю о людяхъ умныхъ и освeдомленныхъ... Умъ, конечно, отъ Бога, а вотъ освeдомленности у людей моей профессiи, конечно, больше, чeмъ у кого бы то ни было. Намъ все виднeе, чeмъ другимъ, и многое мы такое знаемъ, Александръ Михайловичъ,-- или хоть подозрeваемъ,-- вставилъ онъ,-- о чемъ другiе люди не имeютъ понятiя. Тe же, которые понятiе имeютъ, тe не догадываются, что мы это знаемъ...

Оба вздрогнули и быстро оглянулись на окно: по сосeднему пути со страшной силой пронесся встрeчный поeздъ... Прошло нeсколько мгновенiй, ревъ и свистъ оборвались. Сверкнули огни, телеграфная проволока быстро поднялась и, подхваченная столбомъ, полетeла внизъ. Впереди простоналъ свистокъ.

-- Да, многое мы видимъ и знаемъ,-- повторилъ Федосьевъ.

-- Жаль однако, что ваше вeдомство не даетъ болeе наглядныхъ доказательствъ своей проницательности,-- сказалъ Браунъ.

Федосьевъ посмотрeлъ на него и усмeхнулся.

-- Дадимъ, дадимъ.

-- Исторiи оставите?

-- Исторiи мы уже оставили.

-- Это что же, если не секретъ? {159}

-- Теперь, пожалуй, больше не секретъ. Я разумeю записку, года три тому назадъ поданную н?а?ш?и?м?ъ человeкомъ "въ сферы", какъ пишутъ лeвыя газеты. Вы, вeрно, о ней слышали: записка Петра Николаевича Дурново. Не слыхали? Объ этой запискe начинаютъ говорить -- и не мудрено. Въ ней, Александръ Михайловичъ, все предсказано, рeшительно все, что случилось въ послeднiе годы. Предсказана война, предсказана съ мельчайшею точностью конфигурацiя державъ: съ одной стороны, говоритъ, будутъ Германiя, Австрiя, Турцiя, Болгарiя, съ другой Англiя, Россiя, Францiя, Италiя, Сербiя, Японiя,-- онъ еще, правда, указываетъ Соединенные Штаты, пока въ войну не вмeшавшiеся. Предсказанъ ходъ войны, его отраженiе у насъ, тоже совершенно точно. А кончится все, по его словамъ, революцiей и въ Россiи, и въ Германiи, причемъ русская революцiя, говоритъ Петръ Николаевичъ, неизбeжно приметъ характеръ соцiалистическiй: Государственная Дума, умeренная оппозицiя, либеральныя партiя будутъ сметены и начнется небывалая анархiя, результатъ которой предугадать невозможно... Вотъ какъ, Александръ Михайловичъ, предсказываетъ человeкъ! Насчетъ войны сбылось... Вдругъ сбудется также о революцiи, и будемъ мы вздыхать по плохому государству, оставшись вовсе безъ государства. Плохое, какъ никакъ, просуществовало столeтья...

-- Это всегда говорятъ въ такихъ случаяхъ. Доводъ, извините меня, не изъ самыхъ сильныхъ.

-- Будто? По моему, въ политикe только одно и нужно для престижа: продержаться возможно дольше... На этомъ пролетe, Александръ Михайловичъ, между Петербургомъ и Царскимъ, два вeка дeлается исторiя... Не скажу, конечно, чтобъ {160} она дeлалась очень хорошо. Но вeдь еще какъ ее будутъ дeлать революцiонеры? Я, слава Богу, личный составъ революцiи знаю: есть снобы, есть мазохисты, преобладаютъ несмысленыши.

-- А то, вeроятно, есть и убeжденные люди?

-- Да, есть, конечно, и такiе. Родились, можно сказать, старыми революцiонерами... Немало и чистыхъ карьеристовъ: революцiя -- недурная карьера, разумeется, революцiя осторожная. Въ среднемъ, немного опаснeе ремесло, чeмъ, напримeръ, военная служба, зато насколько же и выгоднeе: вeдь повышенiе идетъ куда быстрeе. Вы, напримeръ, съ молодымъ княземъ Горенскимъ не знакомы? Его всe знаютъ...

-- Да, я съ нимъ встрeчался.

-- Значить, незачeмъ вамъ доказывать, что это далеко не орелъ. А какую карьеру сдeлалъ! Его общественное положенiе: лeвый князь. Вeдь не будь онъ лeвымъ, быть бы ему секретаремъ миссiи гдe-нибудь въ Копенгагенe или корнетомъ въ гвардейскомъ полку. А теперь всероссiйская величина!

-- Тогда мнe не совсeмъ ясно, отчего вы опасаетесь революцiи. Что-жъ такой мелкоты бояться?

-- Да вeдь съ обeихъ сторонъ мелкота! -- быстро, съ силой въ голосe сказалъ Федосьевъ. -- Мнe бы, пока не поздно, дали всю власть для послeдней схватки, я не очень боялся бы, ужъ вы мнe повeрьте!..

Онъ раздраженно сунулъ папиросу въ углубленiе подъ стекломъ окна и тотчасъ закурилъ другую. Браунъ съ любопытствомъ на него смотрeлъ. Синiй огонекъ спички пожелтeлъ и расширился, освeтивъ блeдное лицо Федосьева.

-- Я, Александръ Михайловичъ, своей среды не идеализирую, слишкомъ хорошо ее для этого {161} знаю. Но многое намъ какъ будто и вправду виднeе. Вы, вeрно, больше моего читали,-- много ли вы знаете въ исторiи такихъ предсказанiй? Согласитесь, это странно, Александръ Михайловичъ. Умные люди, ученые люди думали о томъ, куда идетъ мiръ: думали и философы, и политики, и писатели, и поэты, правда? И всe "провидцы" попадали пальцемъ въ небо. Одинъ Марксъ чего стоитъ съ его предсказаньями, вы ихъ вeрно помните?.. А вотъ не ученый человeкъ, не мыслитель и не поэтъ, скажемъ кратко, русскiй полицейскiй дeятель все предсказалъ какъ по писаному. Согласитесь, это странно: въ мiрe слeпыхъ, кривыхъ, близорукихъ, дальнозоркихъ, одинъ оказался зрячiй: простой русскiй охранитель!

-- Да не мифъ ли эта записка?

-- Нeтъ, Александръ Михайловичъ, не мифъ: когда-нибудь прочтете... Я вдобавокъ и самъ не разъ то же слышалъ отъ Петра Николаевича... Зналъ я его недурно, если кто-либо его вообще зналъ... Немного онъ мнe напоминаетъ того таинственнаго, насмeшливаго провинцiала, отъ имени котораго Достоевскiй любилъ вести разсказъ въ своихъ романахъ... Но умница былъ необыкновенный. Какъ и вашъ покорный слуга, онъ имeлъ репутацiю крайняго реакцiонера, и заслуживалъ ее, быть можетъ, больше, чeмъ вашъ покорный слуга. Однако въ частныхъ разговорахъ онъ не скрывалъ, что видитъ единственное спасенiе для Россiи въ англiйскихъ государственныхъ порядкахъ. Хорошо?

-- Недурно, въ самомъ дeлe. Только тогда опять-таки я не совсeмъ понимаю: какой же онъ зрячiй въ мiрe слeпыхъ? Вeдь слeпые именно это и говорятъ,-- правда, не въ частныхъ бесeдахъ, а публично,-- за что зрячiе иногда сажаютъ ихъ въ тюрьму... Со всeмъ тeмъ, не спорю, {162} вещь удивительная. Вождь реакцiонеровъ -- въ душe сторонникъ англiйскаго конституцiоннаго строя!.. Правду говорятъ, что Россiя страна неограниченныхъ возможностей.