Багачев до тонкости изучил характер своей лошади, приучил ее к своей тактике, особенно на резких и стремительных поворотах. Когда, случалось, Гордый-Второй при этом упирался в удила, Богачев почти незаметно переводил их справа налево и обратно - слева направо, - и лошадь отвечала на маневр, начинала бежать резвее. А когда он неожиданно, легчайшим посылом переводил с рыси, как у нас говорится, на скок, Гордый и на это отвечал сразу. Правда, иногда случалось, что конь сбивался и, упершись в удила, скидывал их, тогда Богачев незаметно делал переводку, принуждал вновь вовлечься в удила и лошадь опять настраивалась на ровную, ритмичную рысь. Подготовил Богачев нашего общего любимца и к так называемому "приему", то есть к тому, чтобы прямо с постанова он устремлялся вперед, стал, как мы говорим, на размашку, сохранив при этом правильность движений, всю красоту и стать.
Конечно, со стороны может показаться, что все просто, на самом же деле это, не боюсь сказать, тонкая наука, и, чтобы овладеть ею, нужно потратить годы упорного труда, терпения. Я и сама многому научилась у Богачева.
Все три месяца, что мы готовили Гордого-Второго к призу, я присутствовала на тренировках и, перед тем как поставить лошадь в денник, выслушивала у нее сердце, проверяла дыхание, ощупывала ноги...
Пусть вас не удивляет, Ольга Игнатьевна, что я так подробно рассказываю об этом, ведь именно с Гордым-Вторым связано самое трагическое в моей жизни...
...Пока я работала на ипподроме, не переставали приходить письма от моего сокурсника Андрея Федоровича Гаврилова. Он тоже после ранения на фронте был начисто списан с белым билетом. Андрей мечтал после института уехать в тундру, в оленеводческий колхоз, и своего добился. Перед своим отъездом на Север он звал и меня с собой. Я сказала, что не могу так далеко уехать от сына, пройдет какое-то время - и я решу. Кажется, он понял меня, Андрей, и предупредил, что оставляет в сердце надежду.
- Тундра, тундра, - мечтательно сказала Истомина. - Люди, которые знают о ней понаслышке, убеждены, что это голая, забытая богом земля с болотами и марями, где одни сплошные мхи. Я прежде и сама так думала. Но в тундре, скажу я вам, есть и свои прелести. Хотя лето короткое, август месяц тихий, ровный, светлый. Тундра сплошь покрыта цветами, особенно много багульника. Расцветает он в июне и держится в иной год до поздней осени. Настоящего леса нет - стланик да ерниковые березки; на озерах тьма белых лилий и кувшинок. Лично я, Ольга Игнатьевна, больше люблю тамошнюю зиму, особенно февраль, он всегда очень солнечный. А какие в феврале закаты! Загорится холодным огнем горизонт, обагрит снега, и все вокруг розово! Бродят табунами олени, стучат копытами, выбивают из-под снега ягель, и рога у них так и пламенеют от закатного солнца...
Когда я приехала туда по вызову Андрея Федоровича, оленеводы встретили меня очень тепло. Они уже знали, что я ветеринарный врач, и отнеслись ко мне с большим доверием. Бригадир Оленто учил меня ездить верхом на олене, пастух Кирилл - набрасывать чаут на оленьи рога, словом, я довольно быстро освоилась и дело у меня пошло...
Два снега, как говорят оленеводы, то есть две зимы, мы прожили с Андреем Федоровичем счастливо. Я получила должность старшего оленотехника - ветврачом колхоза "Восход" был мой муж - и сразу же взялась за работу. Дважды побывала с ним в дальних кочевках и полюбила оленей. Спокойные, доверчивые, неповторимо красивые в своей короне из ветвистых рогов, они украшают пустынную, без конца и края тундру. Здесь вся жизнь, можно сказать, от оленей: они и кормят, и одевают, и поят - оленье молоко исключительно полезно и, как уверяют эвены, излечивает от многих болезней.
К сожалению, счастье не идет в одиночку. Где-то незримо следует за ним по пятам и несчастье, и предугадать нам его не дано.
Третья зима тоже выдалась на редкость ровная, тихая, без единой пурги. Старики оленеводы говорили, что не помнят такой. Солнце не покидало тундру. Да и ночи лунные-лунные, и, когда все вокруг залито сиянием, не хочется идти в палатку, так бы и сидела всю ночь напролет у трескучего костра и мечтала. О чем, спросите? О будущем моего сына. Вот, думаю, поедем в свой долгий северный отпуск в Ереван, надышимся югом, наедимся досыта фруктов и разных восточных сластей, - мама уж постарается! заберем Валерика и вернемся к своим кочевкам. А сыну моему пастухи приготовили подарок - белого олененка.
И вот однажды поздним лунным вечером - это было, помнится, в конце октября, и первый большой снег уже немного слежался - неожиданно к оленям подкрались волки. Сторожевые лайки подняли тревогу. Андрей Федорович помчался к месту происшествия и прискакал туда, когда огромный матерый волк успел зарезать важенку и волочил ее за собой. Андрей Федорович соскочил с седла, вскинул винчестер и выстрелил. Пуля попала матерому в спину и не причинила вреда. Не успел Андрей Федорович перевести затвор, волк, бросив важенку, на мгновение остановился и стремительно побежал прямо на него. Завязалась борьба. С минуту они катались по земле - то волк брал верх, то Андрей Федорович, - наконец он изловчился и сунул зверю в пасть дуло винчестера. Тут подоспели пастухи.
Когда муж вернулся в полночь на стойбище и показал искусанную волком руку, я до того испугалась, что решила немедля везти его в больницу, но он отказался - мол, подождем до утра. Я быстро промыла рану спиртом, смазала йодом, сделала повязку. Однако тревога не покидала меня, всю ночь я не сомкнула глаз. К утру мужу стало худо: температура подскочила до тридцати девяти, он стал бредить.
- В больницу!
И в сопровождении Оленто мы тронулись в неблизкий путь: от нашего колхоза до райцентра около трехсот километров.
Быстро бежали олени, брякая боталами, и этот глуховатый унылый звон отдавался болью в сердце. Я отлично понимала, что у мужа началось заражение крови, что спасти его будет нелегко, однако не теряла надежды. "Может, еще не поздно, - думала я, - к концу дня приедем в больницу, значит, с момента ранения всего только сутки".
Андрей Федорович лежал на спине, вытянувшись вдоль нарты, с закрытыми глазами, почти уже в забытьи, и пар от дыхания легким инеем ложился вокруг плотно сомкнутого рта, хотя лицо его пылало.
Словом, как ни старались врачи спасти моего мужа, все было напрасно.
На третьи сутки Андрей Федорович скончался.
Вот так я и осталась одна на краю света без родной души.
Если бы не мои друзья эвены, поддержавшие меня в эти горестные дни, я бы наверняка уехала на материк.
4
...После трех лет работы на Севере нам полагается долгий отпуск. Истосковавшись по сыну, я решила забрать его к себе. В нашем райцентре есть школа-интернат, где ребята живут и учатся на полном обеспечении. Время от времени я смогу навещать его.
Пока оформляла отпуск, из областного управления, в качестве премии, прислали путевку в Кисловодск, в санаторий "Красные Камни". Отказываться грех. Со смертью мужа у меня изрядно расшалились нервы, да и годы работы в тундре гладко не проходят.
Я улетела в Кисловодск...
В воскресный день, свободный от процедур, прогуливаясь в нарзанной галерее, я увидела афишу с огромными буквами: "ПРИЗОВЫЕ БЕГА". Меня, как магнитом, потянуло к афише, она извещала, что сегодня в пятнадцать часов на ипподроме состоятся бега, и в списке лошадей первым стоял Гордый-Второй. Сердце у меня забилось от волнения. Шутка ли, тот самый Гордый, которого я принимала ночью от Ганьки и готовила к первому призу. Да и фамилия Богачева в перечне наездников! Забыв, что через час обед, я побежала на вокзал.
В вагоне было битком набито. Кто ехал на толкучку, кто в лермонтовские места, а кто и на ипподром. Я стала прислушиваться к разговорам. Один, очень тучный, таких встретишь только в Кисловодске, вытирая платком короткую, в поту, шею, стал говорить своему соседу о беговых рысаках, и не как любитель, а со знанием дела. Давая им краткие характеристики, он особенно расхваливал Гордого-Второго.