- На, дочка, спрячь в рюкзак, - сказал он, передавая Кате все шесть шкурок.

- Все равно на шубку мало! - шутливо сказала Катя, переглядываясь с Ольгой Игнатьевной.

- Рано тебе, дочка, про беличью шубу думать, - строго сказал Щеглов и спросил Берестова: - Что-то я, Алексей Константинович, вашего медведя не вижу.

- Берлогу нашли, Сергей Терентьевич, но товарищ Костиков не разрешил трогать...

- Что же это ты, Петр Савватеевич?

Костиков смутился, по привычке засунул пальцы под стекла очков и стал их протирать:

- Я не уверен, что это была берлога!

- Но ведь на стволе были царапины от медвежьих когтей, - настойчиво возразил Берестов.

- Это еще вопрос! - снова усомнился Костиков.

Тогда Берестов иронически заметил:

- Видимо, у вас, Петр Савватеевич, очки запотели, - и тут же обратился к Ауканке: - Скажите ему, Степан Григорьевич! - и стал называть известные любому охотнику характерные приметы.

- Однако, берлога! - согласился Ауканка.

- Ну вот, Петр Савватеевич! - принимая сторону Берестова, произнес Щеглов. - И я могу подтвердить, что берлога.

Костиков пожал плечами:

- Все может быть! - и со смущенной улыбкой добавил: - Если это действительно так, я хорошо сделал, что утащил вас, Алексей Константинович, подальше от той злополучной липы.

- Правильно сделали! - воскликнула Ольга. - От греха подальше.

Когда сели у костра чаевать, Щеглов, отпивая из кружки кипяток, хитровато подмигнул Ауканке:

- Ну, Степан Григорьевич, доказал я тебе, как с умом белку стрелять! Меня еще мальчишкой батя мой учил так охотиться. Помнишь батю моего, Терентия Карповича?

- О-о-о, Терентий добрый охотник был. Жалко, старый стал он...

- Да, глаза подвели его, - с сожалением сказал Щеглов. - С очками много не наохотишься. Разве ваши орочи никогда с кленовым прутиком не ходили на белку?

- Нет, Серега, - признался Ауканка. - Прежнее время богато белки было, зачем прутик таскать с собой? - И тут же упрекнул: - Ваши люди много слишком кедров валят. Прежнее время, бывало, все больше на Бидями наш: брат ороч белку стрелял, нынче на Бидями совсем кедров мало. А прутик твой все равно игрушка, - и махнул рукой.

- Согласен, Степан Григорьевич, что бездумно кедровый лес вырубали. Однако теперь мы строгое решение вынесли: рубить кедры выборочно. Но это не снимает вопроса о том, чтобы и о запасах пушного зверя думать. Уверяю вас, дорогой, что одна и та же самочка, только не ленись, уркай кленовым прутиком, не меньше трех раз стайку самцов к себе позовет... Так что на одном только месте охотник получит возможность, не трогая самочек, добыть порядочно белок. - И повернулся к Костикову: - Как, Петр Савватеевич, согласен?

- Понятно, согласен, Сергей Терентьевич! - возбужденно произнес Костиков, которому всегда нравилась в Щеглове эта постоянная живинка в деле.

"И где же Сергеи Терентьевич раздобыл этот волшебный прутик?" недоумевал Костиков. Потом вспомнил: когда третьего дня приходил к Щеглову, то застал его на кухне, где он что-то выстругивал из кленовой ветки; Костикову и в голову не пришло, что Сергей Терентьевич заранее это было, кажется, в среду - готовился к воскресной вылазке в тайгу, куда не без умысла пригласил и старейшего орочского охотника.

- А в следующий выходной отправимся в Тигровую падь, - вдруг предложила Ольга, вызвав удивление у всех, кроме Щеглова, который, встретившись с ней взглядом, улыбнулся.

- Туда на лыжах не доберемся, - сказал он, - туда на собаках надо. Верно, Степан Григорьевич?

Ороч утвердительно кивнул.

- А что там, в Тигровой пади? - спросил Костиков. - Неужели за тигром?

- А-а-а, Петр Савватеевич, испугался! - воскликнул Щеглов.

Костиков пожал плечами.

- Почему? Куда все, туда и я. Но, по-моему, на тигров охота запрещена.

- А мы живого тигренка возьмем!

Костиков и тут нашелся:

- От вас, Сергей Терентьевич, можно ожидать и этого! - и сдержанно засмеялся.

Было пять часов, недолгое зимнее солнце стало заходить. Снег сделался тусклым, лишь на вершинах деревьев он еще сохранил свой блеск. На горизонте уже обозначилась полоска раннего заката. С горного перевала потянуло ветром, приглушив и без того слабый огонь догорающего костра.

В Агур вернулись в сумерках.

- На дежурство не приходите, - сказал Берестов Ольге.

- Спасибо, тогда я с удовольствием завалюсь спать.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Немного успокоившись после отъезда мужа, Ольга все свободное время в больницу мало кто поступал - отдавала работе над диссертацией. Однако чувствовала, что кое-каких материалов ей не хватит, и решила съездить в город, в мединститут. Надо было позаниматься на кафедре организации здравоохранения, проконсультироваться с заведующим кафедрой профессором Никоновым, от него недавно пришло приглашение.

Уже совсем было собравшись в дорогу, ока вдруг заявила Берестову, что откладывает поездку. Со дня на день она ждала письма от Юрия, и ей почему-то казалось, что, как только она уедет, это письмо непременно придет.

В последнее время Ольга все чаще ловила себя на том, что обида на Юрия сменилась тревогой за его дальнейшую судьбу. В глубине души она надеялась, что Юрий, в конце концов, одумается, пусть не ради нее, Ольги, - ради дочери. Вот почему с таким нетерпением ждала от него письма. Но время шло, а Юрий молчал.

Почему-то давно не писала и Наталья Ивановна. "Не случилось ли что с Клавочкой?" - с тревогой подумала она и решила дать матери срочную телеграмму. Назавтра же пришел ответ, что Клавочка совершенно здорова и что на днях мать отправит подробное письмо.

Письма из Ленинграда шли долго, даже авиапочтой пять-шесть суток, и Ольга решила, что успеет за это время съездить в город. Так она и сделала.

За четыре дня, что она была в городе, ей удалось дважды встретиться с профессором Шишковым. Он с большим интересом отнесся к ее работе, высказал ряд важных пожеланий, которые Ольга с благодарностью приняла.

В студенческой столовке, где Ольга, экономя время, обедала, она сказалась за одним столом с Митрофаном Клыковым, и тот, узнав, что она та самая Ургалова из Агура, о которой писали в газете, стал ее расспрашивать о Берестове.

- Как там у вас, коллега, прижился Алешка?

- Алексей Константинович?

- Для кого Константинович, а для меня просто Алешка!

- Доктор Алексей Константинович Берестов, - подчеркнуто строго ответила она, - очень способный хирург.

- Не слыхали, коллега, Зина Голубкина пишет ему?

Она ни разу не слышала от Берестова о Голубкиной и прежним строгим голосом сказала:

- Вы спрашиваете, коллега, о таких вещах, о которых, по понятным причинам, не принято знать посторонним. Я думаю, что и вы, - продолжала она, - не станете ни с того ни с сего рассказывать о своих сугубо личных делах!

- Возможно! - ответил Клыков и смущенно покрутил своей длинной шеей.

Ольга быстро выпила стакан компота и, сухо попрощавшись с Митрофаном, вышла из столовой.

Назавтра весь день она занималась в институтской библиотеке, там же написала Берестову коротенькое письмо, сообщила, что на обратном пути заедет к Окуневым. "Кстати, я случайно познакомилась с Митрофаном Клыковым, вашим старым товарищем. Клыков очень интересовался, переписываетесь ли вы с Зиной Голубкиной. Поскольку вы скрыли ее от меня, я ничего Клыкову не могла ответить!"

2

- О, девочка наша приехала! - радостно воскликнул Аркадий Осипович, вставая из-за стола навстречу Ольге. - Очень рад, очень рад!

- Только на один день! - предупредила Ольга, подходя к Лидии Федоровне и целуя ее.

Она окинула взглядом комнату, словно искала в ней перемен, и, убедившись, что все здесь по-прежнему, справилась о здоровье.

- Скрипим, девочка моя, как старые деревья на ветру! - с привычной бодростью сказал Аркадий Осипович. - Ну а ты как?

- Вдовствую! - шутливо сказала Ольга.