- Как только мне сообщили из райздрава, я сразу и выехала. Правда, в дороге немного не повезло, - на Бидями лед проломился, и я угодила в воду. Хорошо, что на мелком месте. - Она взяла из рук орочки ребенка.

Та сошла с нарты.

- Раскутайте немного, - попросила Ольга.

Как только орочка откинула с лица девочки край одеяла, на Ольгу пахнуло жаром.

- Достаточно, закройте, - сказала она и, подумав, позвала Евлампия Петровича, который о чем-то разговаривал с Максимом Копинкой. - Евлампий Петрович, нет ли тут поблизости охотничьего шалашика?

- Тут близко наш шалашик стоит, - отозвался Максим Копинка, указывая рукой в сторону распадка.

- Отлично, пошли!

Копинка быстро выбил ногой жердь, подпиравшую легкую берестяную дверь, и так сильно дернул ее, что сорвал с петель.

В темном, тесном шалаше с обледенелых стен пахнуло холодом.

- Так не годится, - сказала Ольга, - надо развести костер.

- Сейчас разведем, - сказал Копинка, - тут все есть.

Как это издавна принято у таежников, в углу шалаша была небольшая поленница мелко наколотых березовых дров, а на полочке в жестяной коробке из-под консервов - коробок спичек. Копинка взял несколько полешек, сложил их пирамидкой, подсунул под низ бересты и запалил. Вскоре костерок занялся, и через несколько минут стало так тепло, что со стен побежала вода.

- А нельзя ли подвинуть поближе к огню топчан? - попросила Ольга и, передав ребенка орочке, быстро скинула с себя полушубок и расстелила его на топчане.

- Положите на топчан девочку.

Достала из сумки белый халат, надела его поверх лыжного костюма. Копинки с замиранием сердца следили за каждым движением доктора.

Раскутав ребенка, Ольга увидела круглое синюшное личико, полиловевшие потрескавшиеся губы, большие испуганные глаза с красными воспаленными белками. Судорожно вздрагивая худеньким тельцем и раскинув руки, девочка задыхалась, ловила открытым ртом воздух, который, казалось, не попадал в легкие, с хрипом застревал в горле. Картина дифтеритного крупа была настолько ясна, что к Ольге сразу же пришло решение: нельзя ждать ни минуты, нужна срочная трахеотомия!

Ольга задумалась, решая, как лучше приступить к операции, которая, в общем-то, не представляла особой сложности, однако требовала опыта и сноровки. Одно дело - в условиях больницы, где соблюдены все правила асептики и где почти во всех случаях гарантирована защита от инфекции. И главное, рядом находится хирургическая сестра, которая заранее знает, что подать и что убрать; другое - здесь, в этом крохотном тесном шалашике из древесного корья с обледенелыми стенами, заброшенном в зимней тайге, около дымного костра...

Она подумала, не везти ли девочку в больницу, но тут же решительно отвергла эту мысль, понимая, что ждать нельзя, что малейшее промедление может стоить ребенку жизни.

Костер на земляном полу разгорался все ярче, но дыму в шалаше было столько, что не продохнуть. Низкие стены, покрытые толстым слоем льда, все больше оттаивали и оплывали. Запахло застоявшейся сыростью.

Перехватив грустный выжидательный взгляд орочки, Ольга ласково сказала:

- Выйдите, пожалуйста, из шалаша, я вас после позову...

Та послушно направилась к выходу.

- А нам, мамка, что делать? - спросил Евлампий Петрович.

- А вы с товарищем Копинкой зажгите по пучку хвороста и станьте по обе стороны топчана. Будете мне светить. Да не дымите, Евлампий Петрович, своей трубкой, тут и без вашего дыма хватает.

Как только она открыла стерильную коробку с хирургическими инструментами, Евлампий Петрович испуганно отстранился, чуть было не уронив пучок хвороста.

- Стоять спокойно! - прикрикнула на него Ольга. - Ведь в больнице служите!

Старик притих, поднял повыше свой факел и закрыл глаза.

Она достала из стерильной коробки скальпель, сделана горле разрез, вскрыла трахею, слегка расширила, перехватила зажимом кровеносные сосуди и ввела в отверстие металлическую трубку-канюлю.

Девочка вздрогнула, еще быстрее засучила ручками. Потом часто, прерывисто задышала, как бы захлебываясь воздухом, поступавшим через трубку. Ольге даже показалось, что у нее губы стали не такими синюшными, как прежде. Заметно ожили глаза. Главное теперь - получше закрепить трубку, чтобы она не двигалась, осталась в этом положении. Достав бинт, осторожно обмотала шею девочки, закрепляя трубку.

Только теперь Ольга заметила, что у нее слезятся глаза от дыма, и вытерла их рукавом халата. От напряжения слегка кружилась голова. Оставаться в шалаше больше нельзя было.

- А теперь поедем в больницу, - сказала она тихо, будто подумала вслух. - Можете выйти на воздух, подышать, - разрешила она своим помощникам, и Евлампий с Копинкой вышли с факелами, ткнули их в снег, погасив.

В это время вернулась в шалаш орочка. Когда она пошла к топчану, девочка потянулась к ней ручками. Мать хотела взять ее, но Ольга не разрешила.

- Не трогайте, я сама, ее нужно нести осторожно.

- Спасибо вам, доктор, что спасли нашу Маринку, - поблагодарила орочка, вытирая влажные от слез глаза.

- Ничего, в больнице мы ей введем сыворотку, и ваша Маринка быстро начнет поправляться.

Впереди, верхом на конях, ехали Евлампий с Копинкой. За ними на нарте - орочка и Ольга с ребенком на руках.

Пока ехали в Агур, в тайге стало еще темней. Деревья стояли в сизом морозном тумане. Над вершинами, как это обычно бывает перед рассветом, задувал ветер, сбрасывая хлопья сухого колючего снега.

- Как вас зовут, милая? - спросила Ольга, вспомнив, что не знает имени орочки.

- Глафира Анисимовна.

- А сколько у вас детей, Глафира Анисимовна?

- Трое, доктор. Старший, Коля, в армии служит. Танкист. Потом у нас с Максимом есть сын - Александр, в Кегуе в интернате живет. А Маринка у нас младшая.

- Сколько ей?

- Четвертый годик пошел. Ее у меня Александр Петрович принимал. Когда он ехал к нам в Вербное, он в большую пургу попал. Однако успел. Только родилась моя девочка, доктор взял ее, пошлепал по попке и сказал: "Ну, слушаю вас, Марина Максимовна!" Так и осталась она Маринкой. - И, помолчав, сказала: - В шалаше, где вы, доктор, мою девочку спасли, когда-то я сама родилась...

- Неужели? - изумилась Ольга.

- Когда я должна была на свет родиться, отец увез маму из стойбища в тайгу и одну в этом шалашике оставил. Было это зимой, в январе. Мама простудилась, схватила крупозное воспаление легких. Недолго проболела, умерла моя мама. Меня, крошечную, родная тетка к себе взяла, вырастила. И, снова помолчав, прибавила: - Когда мой Максим повел вас в тот шалаш, мне худо сделалось. Думала, несчастье с моей Маринкой будет.

- Напрасно волновались...

- Все равно я этот старый шалаш не люблю. Сколько раз просила мужа, чтобы развалил его и сжег, новый, если надо ему, в другом месте поставил.

Когда они подъезжали к Агуру, туман немного рассеялся и на горизонте показалась лиловая полоска утренней зари.

В больнице Ольга ввела Маринке сыворотку, измерила температуру, перебинтовала шею и получше закрепила трубку.

Уходя к себе, она разрешила Глафире остаться с девочкой в палате, а Максима отправила к Евлампию.

Она открыла дверь в свою комнату и в изумлении остановилась на пороге. За столом, опустив голову на руки, дремал Юрий Полозов. Ольга подошла сзади, положила ему на плечи ладони. Юрий встрепенулся, поднял голову, сонно заморгал глазами и, увидев над собой улыбающееся лицо Ольги, воскликнул:

- Вернулись?

- Вот что, молодой человек, - нарочито строго сказала она. - Берите в сенцах ведра, сбегайте на реку за водой. Будем варить на завтрак картошку с соленой кетой. Только побыстрей, пожалуйста, а то я умру с голоду.

2

Сперва Карп Поликарпович и слушать не хотел о переводе Полозова в Агур и вернул ему заявление. А когда Ольга Игнатьевна позвонила директору леспромхоза, он сразу смягчился.

- Исключительно ради вас, уважаемый доктор. А вообще-то семейные обстоятельства не такой уж серьезный повод, - пробовал он отшутиться. - Я в Мая-Дату полтора года жил без семьи, и, знаете, ничего...