– Ты пришла повидать его? – спросила Толстуха Дот, заметив, что Мелони машинально сжимает и разжимает кулаки.

– Я вообще-то пришла, чтобы наняться на работу. Я умею обрывать яблоки.

– Сборщиков нанимает Гомер, – сказала Толстуха Дот. – Вам повезло, раз вы давние приятели.

– Сейчас еще рано нанимать, – буркнул Верной Линч. Но Мелони так на него взглянула, что он, вопреки обычаю, промолчал.

– Поди скажи Гомеру, что к нему пришли, – послала Толстуха Дот Вернона. – Гомер у нас главный.

– Главный? – переспросила Мелони.

Айрин Титком хихикнула и отвернула голову, пряча шрам от ожога.

– Кто здесь главный – большой секрет, – сказала она. Верной Линч так резко включил мотор, что от черного маслянистого дыма из выхлопной трубы женщины у прилавка закашлялись.

– Если ты будешь здесь работать, тебе бы не худо знать, – сказала Толстуха Дот, – что этот тип на тракторе большое дерьмо.

– Он что, у вас такой один? – пожала плечами Мелони, и Толстуха Дот рассмеялась.

– Ой, мои пироги! – воскликнула Айрин Титком и бросилась к плите.

Флоренс Хайд дружески обняла Мелони, а Толстуха Дот плюхнула ей на плечо увесистую ладонь, как давней подруге. Вернулась Айрин и объявила, что пироги получились хоть куда.

– Расскажи, откуда ты знаешь Гомера? – попросила Флоренс Хайд.

– Где познакомилась? Когда? – подхватила Толстуха Дот.

– В Сент-Облаке. Знаю его всю жизнь, – ответила Мелони. – Он был моим парнем, – продолжала она и, оскалившись, показала женщинам зубы, которым был нанесен когда-то непоправимый урон.

– Да ты что? – изумилась Толстуха Дот.

А Гомер Бур в это время рассуждал с сыном Анджелом о мастурбации, точнее, говорил один Гомер. Они расположились в обеденный перерыв под одной из самых старых яблонь в Жаровне; все утро развозили по садам ящики для сборщиков яблонь, чередуясь за рулем; то отец вел трактор, а сын сбрасывал ящики, то наоборот. Съели бутерброды, и Анджел, взболтав бутылку с содовой, облил из нее отца, а Гомер мучительно ломал голову, как бы начать разговор на эту нелегкую тему. Кенди недавно заметила Гомеру, что, судя по некоторым признакам (пятна на простыне), у Анджела начиналась пора половой зрелости и пришло время для «мужского разговора».

– Знаешь, в Сент-Облаке было очень трудно уединиться – как бы между прочим, по его мнению, начал Гомер.

Они лежали на спине в густой траве под сенью яблони, ветви которой поникли под тяжестью яблок.

– Да? – безразлично бросил Анджел.

– Да. Ты ведь знаешь, я там был старший, мне было столько же, сколько тебе сейчас. И я как бы отвечал за отделение мальчишек, А они были совсем маленькие, у них еще признака волос в паху не было. И конечно, они понятия не имели, почему их маленькие пенисы иногда напрягаются. Анджел засмеялся, Гомер тоже.

– Ну и как же ты устраивался? – спросил сын.

– Ждал, пока все уснут. И старался, чтобы не скрипели пружины. Но ты не представляешь себе, сколько надо ждать, пока полтора десятка мальчишек угомонятся.

И оба опять немного посмеялись.

– Был среди них один, постарше, он уже кое-что понимал, – продолжал воспитательную беседу отец. – Во всяком случае, уже начал себя исследовать. И когда первый раз забава кончилась чем положено, он сильно перепугался. Подумал, что у него что-то сломалось. И пошла кровь. В темноте-то цвета не видно.

Рассказываемая история была чистый вымысел. Но Анджелу она нравилась, он искренне смеялся, и Гомер продолжал:

– Он чуть не плакал, просил, чтобы я включил свет. Говорил, что нечаянно поранил себя.

– Поранил?

И оба опять рассмеялись.

– Да. Я включил свет, он заглянул под одеяло и говорит: «Страх-то какой! Он взял да выстрелил!» – словно речь шла о пистолете, из которого он только что ранил себя.

Тут отец с сыном совсем развеселились.

– Конечно, – посерьезнев, продолжал Гомер, – я пытался кое-что ему объяснить. Хотел внушить, что ничего плохого тут нет. Что это естественно, проявление нормального, здорового организма. Хотя у некоторых об этом существует превратное понятие.

Анджел притих, по-видимому, до него стал доходить смысл разговора.

– Представь себе, каково объяснять подростку много младше тебя, что тяга к женщине пробуждается много раньше, чем появляется возможность настоящего секса, то есть половой близости с женщиной. – Выговорив наконец то, ради чего и городился весь огород, Гомер замолчал, стараясь понять, что вынес Анджел из этого рассказа.

Сын жевал резинку, устремив взгляд в дебри мощной кроны, раскинувшейся над их головами.

Какое-то мгновение оба молчали. Потом Гомер сказал:

– Может, ты хочешь спросить меня о чем-нибудь?

Анджел хмыкнул, подумал немного.

– Да, – сказал он. – Хочу. Меня всегда интересовало, почему у тебя нет женщины и тебя к ним не тянет.

Этого вопроса Гомер меньше всего ожидал после просветительной беседы. Но тут же понял, его-то и надо было ожидать и давно приготовить вразумительное объяснение действительно странной ситуации. Это было для сына более важно, чем проблема мастурбации.

– Видишь ли, у меня в Сент-Облаке была девушка, – начал он объяснять. – Очень грубая, головорез в юбке. Она была старше меня. И сильнее… в то время, – сказал он и засмеялся.

– Не может быть. – Анджел на этот раз не подхватил его смеха. Повернулся на бок, оперся на локоть и пристально смотрел на отца.

– Мы были совсем разные, – продолжал Гомер. – Это был тот случай, когда секс начинается раньше, чем дружба. Но дружбы у нас так и не получилась. А потом и секс сам собой прекратился. Я даже сейчас затрудняюсь как-то назвать наши отношения.

– Я так понял, что начало у тебя было не очень удачное? – спросил Анджел.

– Точно, – ответил Гомер.

– А дальше что?

– Я встретил Уолли и Кенди, – сказал Гомер. Тут надо быть очень осторожным, напомнил он себе. – Если бы Кенди не вышла замуж за Уолли, мы бы. наверное, с ней поженились. Она почти была моей девушкой, какие-то пять минут. Уолли был на войне, мы думали, что он погиб… – одним духом проговорил Гомер. – Мы трое очень дружили – я, Уолли и Кенди. А потом появился ты, и я понял: мне в жизни ничего больше не нужно.