14

Завтра уезжаю с семейством окончательно в Ревель к новому моему назначению, после трехлетнего разными, и без писем Вам известными, переворотами здешнего моего пребывания. Все перенесено, благодаря Бога, и надеюсь так, как будто бы я действовал под Вашими глазами. В новом историческом периоде, в который вступила Россия, вызванной на служебную деятельность после долгого устранения, в важные дни, быть может мне предстоящие, не забуду, что мне должно оправдать счастие, Провидением мне посланное, в первые годы молодости быть Вашим первым сыном – Адъютантом, ибо Вы воспитывали меня как сына. Никто не выразит полнее чувств, которые не переставал и не перестану во всех положениях сохранять к Вам.

Будьте, Алексей Петрович, ради Бога и России здоровы, и дайте мне в свободную минуту признак Вашей обо мне памяти в Ревель.

Преданный душой, умом и сердцем.

Павел Граббе

25-го января

1855-го года

С.Петербург.

15

2-го генваря 1856. Ревель.

Маленькое создание, homunculus, стоящее перед вам и пока Вы читаете эти строки, пожирающее Вас глазами, есть то, что брат Ваш Александр Михайлович Каховский называл во время оно animal domestique, адъютант мой. Но это не все, он замечательный портретист акварелью и получил звание художника. Я согласился дать ему отпуск, с тем, чтобы он привез мне Ваш портрет им написанный. Принесите мне эту жертву, позволив ему часа два посидеть у Вас во время Ваших занятий. Он мастер своего дела.

Накануне Рождества мне удалось вырваться из Петербурга. Откланиваясь у Императрицы, я сошелся с Назимовым, он порадовал меня доброю вестью о Вашем здоровье. При этом важном условии я готов поздравить Вас с Новым Годом. Каков-то он будет для России! Приготовления неприятеля для Балтики огромны, но более страшен, только не для него, наш предводитель в Финляндии. Здесь, в Ревеле, я на его следах, и потому могу себе позволить судить об нем. Непостижима слепота Петербургских его защитников. Они принадлежат наиболее министерству иностранных дел. Там болтовня часто принимается за способность. Но в этот важный период судьбы России, такая ошибка страшна, едва не сказать преступна! Она принадлежит длинному ряду тех ошибок, которые довели нас до настоящего рокового положения и угрожают еще усилить его.

В Ревельском порте собралось теперь, по уходе флотов, столько иностранных судов, сколько в мирное время никогда вместе не бывало. Между ими прекрасный Американский купеческий пароход фрегат. Они снабдили нас главною потребностию этого края, солью, более чем на год.

Что вам скажу о себе? – береговая оборона Ревеля неприятелем была лучше оценена, чем своими. В нынешнем году еще усилю ее. Более трехсот орудий с усиленным полетом снарядов, сосредоточатся на пространстве рейда, где может построиться флот неприятельский. Займусь также на случай десанта сухопутной обороной по системе отдельных фортов, с промежуточными, между каждых двух, ложементами для резервов, во второй линии, – все в ожидании от крепости. – Тотлебен, с которым я сошелся дружбою, не только одобрил это, но жалел, что по недостатку в начале средств, не мог так же поступить в Севастополе, и не довольно далеко начал сооружать наружные укрепления, уступив неприятелю выгодную местность, которую следовало самим занять.

Сию минуту читаю в приказе, что Лидере назначен Главнокомандующим на Юге. Дай Бог счастья!

Обнимаю Вас от всей души.

П. Граббе.

16

С глубокою грустью прочел я Ваше письмо, Алексей Петрович, не Вашею рукой писанное и без вашей подписи. Стараюсь сохранить надежду, что ослабление зрения только временное и уступит лечению, для которого в Москве должно быть столько средств. Портрет мой по Вашему желанию отправлен, единственной, какой был. Он принадлежит еще первому периоду живописи Никитина.

Возможность в нынешнем году обнять Вас занимает первое место в небольшом числе приятных ожиданий, представленных мне при настоящей внезапной перемене обстоятельств. Это может случиться, если вспомнют обо мне, при предстоящей коронации. Тогда готовьтесь отстаивать все углы Вашего дома от наступательных предприятий, после исключительно оборонительных, на которые род минувшей войны осуждал меня.

Вы пишете мне о Давыдове, но с первой минуты, когда Ахил явился ко мне, он уже меня не оставлял в качестве ординарца и любезного мне по памяти Дениса, по образованию и благородным свойствам человека. Как Никитин – адъютант-живописец, так Ахилл, как ординарец-пианист, оживлял мой военный двор.

Мы не придумаем покуда, что с ним делать, а заниматься им всегда как одним из самых любезных мне людей, я никогда не перестану. – Вы говорите о ваших сыновьях – они мне родные по душе и в семействе моем не один Николай разделяет эти чувства.

Каждый день ожидаю упразднения моего штаба, отчасти уже начатого. Что со мною будет, не знаю. Теперь готов даже, не краснея, на совершенный покой, если признан буду лишним.

С глубоким умилением обнимаю Вас.

Граббе.

9/21 апреля 1856-го года

Ревель.

17

Это письмо, Алексей Петрович, передаст Вам полковник Александр Алексеевич Логинов. Он был в Ревеле моим главным и полезным сотрудником, в звании дежурного штаб-офицера. Испрашиваю для него особенно ласкового приема. Это отличный, многосторонний русский ум, с благородной душой. Он останется в Москве, получив место старшего члена в Межевом Департаменте. Приголубьте его. Он Вас будет занимать и в грустные часы забавлять. Разрешите только его меткой, едкой и правильной язык. Надеюсь даже, что при случае он может быть и полезен. Надежен он совершенно. – Знает он много, да и чего не знает, так не знает умно. Говорит даже по-немецки, разумеется и по-французски и все отчетливо, правильно. Как весьма способный и на многое, трудно было его пристроить к месту.

Что могу сказать Вам о себе? Мало знаю, что делается в Верховном Совете здешнего Олимпа. Вы, вероятно, читали объявление полиции, что теперь у нас безопасно, что грабители не скачут более на тройках по улицам города. Да и впредь будет лучше, лишь бы не преувеличивали. Настал век Астреи, мира и акций. Мне здесь места нет, даже по материальным средствам. Из одного бьюсь, как бы достало их, чтобы вырваться отсюда и зарыться в моем хуторе. Я заболтался против обыкновения. До свидания, или до следующего письма, простите. Обнимаю вас всей душой.

Граббе.

30-го марта 1857-го года

Суббота.

18

Не могу отпустить доброго моего зятя Ивана Петровича Мосолова (зовите его Ваничка) не удовлетворив его желания, в проезде его в Тулу к жене через Москву, представиться Вам. Славный молодой человек, удостойте его, Алексей Петрович, Вашей ласки. Давыдов доставил мне Ваше письмо. Я продолжаю готовиться к переселению по весне в Малороссию. Положение мое здесь ни в чем не изменяется. Я ни на что не пригоден и приучаюсь этому верить. Говорю это без малейшего огорчения. Мне ведь идет пятьдесят второй год службы – надо и честь знать. Сегодня празднуется восшествие на престол Государя – собираемся к 11-ти часом в Казанском Соборе; теперь уже десять. Семейство мое все почтительно Вам кланяется. Я Вас от всей преданной Вам души обнимаю.

Граббе

24-го февраля? об Алек‹сее› П‹етровиче›

1882 г. (зачеркнуто) 1859?