В комнате было холодно от беспрестанно открывающихся дверей.
Таня сказала:
- Помните того гвардии майора, который ехал с нами вместе в карете? Он вчера тут был, в медсанбате...
Каллистрату Евграфовичу лестно было, что ведущий хирург сидит возле него и запросто разговаривает с ним на глазах у остальных раненых. Он спросил:
- Ну, как поживает гвардии майор? Хороший он человек, простои такой. А, между прочим, во всем разбирается. По-немецки как говорит, а? Здоров он?
- Здоров, - сказала Таня и тоже стала оживленно говорить о Лубенцове, словно она с ним виделась и долго беседовала. - Если он еще раз приедет, я ему скажу, что вы здесь лежали...
- А он приедет? - спросил "ямщик" и сам себе ответил: - Конечно, приедет... А то вы к нему съездите... Доставите человеку радость...
Таня покраснела и спросила, не нужно ли еще чего-нибудь Каллистрату Евграфовичу. Он попросил карандаш, желая "в дороге потренироваться, левой рукой пописать". Она дала ему карандаш.
Поддерживаемый санитаркой, он пошел к автобусу. Машины вскоре тронулись, а Таня все еще стояла, ей было грустно оттого, что Лубенцов больше не приедет. И вот теперь уезжал Каллистрат Евграфович - рвалась последняя, казалось ей, связь с Лубенцовым.
Маша после эвакуации раненых нашла Рутковского и сказала ему со злостью:
- Вы видели Кольцову? На нее же смотреть страшно, еле на ногах стоит! Вы бы хоть дали ей отдохнуть несколько часов. Безобразие!
На следующий день Рутковский приказал Тане отдыхать. Ока очень переутомилась, и все это заметили.
Оказавшись "не у дел", Таня все утро слонялась по деревне, не могла найти себе места. Потом она вспомнила совет "ямщика". "А почему бы действительно не съездить к Лубенцову?" - подумала она. Нет, она не будет перед ним оправдываться, она ни слова не скажет по поводу его подозрений. В конце концов это ее дело, где и с кем она встречается. Просто она узнала, что он был в медсанбате, и решила навестить его, поскольку он ее не застал.
Приняв это решение, Таня вдруг повеселела и почувствовала себя необычайно отважной и независимой.
Она оделась, привесила - для храбрости - маленький пистолетик к поясу и, покинув медсанбат, прошла лесом к дороге. Ее подобрал какой-то балагур-шофер, везущий "айн-цвай-драй", как он почему-то называл снаряды для пушек.
В штабе дивизии она завела осторожный разговор по поводу дислокации соседних дивизий. Начальник оперативного отделения охотно объяснил ей обстановку.
- Вот здесь наступаем мы, - водил он толстым пальцем по карте, здесь Середа... А здесь...
Дальше она слушала невнимательно, хотя подполковник пространно разъяснял ей ситуацию, сложившуюся на фронте. Она заметила себе, в какой деревне расположен штаб генерала Середы, и собралась было уходить, но ее задержал начальник связи, жаловавшийся на боль в раненой ноге. Нашлись и другие пациенты, и Таня провозилась до полудня.
Наконец она покинула деревню. Здесь ей удалось сесть в машину, принадлежавшую дивизии генерала Середы. Получилось очень удачно: машина шла в штаб. Таня спрыгнула посреди деревенской улицы. У одного из домов стояла эмка, и Таня подошла к шоферу, возившемуся у открытого капота.
- Скажите мне, пожалуйста, - сказала она, - где здесь помещаются ваши разведчики?
Шофер спросил:
- А вы откуда будете?
Она не знала, что ответить, но в этот момент из дома вышел высокий генерал в папахе, с черными усами. Увидев молодую женщину в длинной немецкой прорезиненной накидке, генерал Середа слегка удивился.
- Вы ко мне? - спросил он.
Она ответила:
- Я ищу ваше разведотделение, - и, храбро посмотрев ему прямо в глаза, сказала: - Мне нужен гвардии майор Лубенцов.
- Зайдите, пожалуйста, - сказал генерал, помолчав.
Она вошла вслед за ним в дом. Пройдя коридорчик, где при их появлении вскочил сидевший у окна солдат, они очутились в большой комнате. Здесь никого не было. На шифоньере стоял полевой телефон.
Генерал остановился.
- Гвардии майор Лубенцов? - переспросил он и, опять с минуту помолчав, пригласил: - Прошу садиться.
Она не садилась.
- Прошу садиться, - повторил он строго и начал рыться в планшете на столе, словно собирался именно оттуда достать гвардии майора Лубенцова.
Ей стало не по себе под его странным, внимательным взглядом, и она решила, что требуется дать кое-какие объяснения.
- Мы с гвардии майором, - сказала она, присаживаясь на кончик стула, - старые знакомые. Еще с 1941 года. Мы вместе выходили из окружения под Москвой. Товарищ Лубенцов был на днях у меня в медсанбате, и это, так сказать, мой ответный визит. Вы не беспокойтесь, я сама найду разведотделение. Прошу извинить меня. Я вас задержала.
Таня удивилась, почему упорно молчит этот такой внимательный генерал. Объясняя причину своего приезда, она смотрела на его планшет. Наконец она подняла голову и встретилась с глазами генерала. И вдруг увидела нечто такое, что заставило ее умолкнуть. Было что-то странное и тоскливое в этих умных зорких глазах.
Генерал сказал:
- Лубенцов, по-видимому, погиб. Это случилось вчера.
Зазвонил телефон, но генерал не снял трубку, и телефон все звонил и звонил.
- Как жалко, - сказала она.
Она все продолжала сидеть, хотя знала, что нужно уходить, пора уходить и нечего здесь сидеть, задерживать генерала. Но не было сил подняться и не было охоты что-нибудь делать. Даже просто встать со стула. Во всем доме царила тишина, только телефон настойчиво позванивал время от времени.
Она, наконец, поднялась, сказала "до свиданья" и вышла.
На улице ее охватил нервный озноб, и у нее застучали зубы так, что она, проходя мимо снующих по деревне офицеров, еле сдерживала дрожь. Хотелось где-нибудь посидеть одной, но во всех домах, вероятно, были люди.
Тут ее взгляд упал на какой-то странный сарай с двором, огороженным колючей проволокой. Там было темно и тихо. Она вошла и присела на солому, покрывавшую пол.
Зубы застучали еще сильнее.
"Не впадай в истерику", - сказала она себе. Она подняла голову и увидела на стене русские надписи углем и мелом.
"Мы здесь пропадаем. Прощай, родная Волынь!" - было написано на стене. "Дорогая мама!.." - начиналась какая-то надпись, но остальное было неразборчиво. И еще здесь много раз было написано разными почерками: "Сталин".