Совсем осиротел наш 191-й истребительный.
- На чем воевать, на кого опираться в бою? - тревожились летчики.
Тревога была не напрасной. Громоздкий "харрикейн" по скорости уступал немецким истребителям, а по маневренности, особенно на вертикалях, был совсем никудышной машиной.
- При развороте одно крыло этой каракатицы в небе, другое в земле, невесело шутили мои друзья. - Только и радости, что на борту радиостанция: хоть на помощь позовешь кого-нибудь в воздухе.
- А кого? Посмотришь вокруг - аж в глазах зеленеет от новичков...
Парадокс, но отправку полка на фронт ускорил все тот же Лукацкий. Ему предстояло выполнить последний полет на "харрикейне". Забыв о том, что на хвосте сидит моторист, Лукацкий ухарски вырулил на старт и, не останавливаясь, дал полный газ и пошел на взлет. Все, кто находились на старте, обмерли:
- Моторист...
Летчик уже был в воздухе, и мы каждое мгновение со страхом ожидали: вот-вот окоченевший человек упадет с хвостового оперения машины. И тут надо отдать должное спокойствию руководителя полетов. Не сказав Лукацкому о "живом противовесе", он плавно завел его на посадку, и, как только самолет коснулся земли, моторист упал. Он был в полуобморочном состоянии.
Лукацкий, бледный как полотно, стоял перед командиром звена. Не знаю, чем бы кончилось дело, если бы к ним не подоспел Вадим Лойко, назначенный заместителем командира эскадрильи.
- Василий, спокойнее, - глухо произнес он и сломал мундштук своей неизменной трубки.
Подошел Шумов. На этот раз полковник сдержался, никого не стал отчитывать, только спросил:
- Не пора ли сто девяносто первому на фронт?
Летчики и техники ленинградцы радовались, прослушав радиопередачу "В последний час". В ней сообщалось, что наши войска во главе с генералом армии Мерецковым наголову разбили 12-ю танковую, 18-ю моторизованную и 61-ю пехотную дивизии противника и заняли город Тихвин. Потом было специальное сообщение о трофеях наших войск.
- Ну, братцы, - сказал .Павел Шевелев, - пошли дела. Особенно под Москвой. Пока мы тут клевали носом на "харрикейнах", произошли события мировой важности.
Павел не преувеличивал. Отправляясь с Ленинградского фронта в тыл, мы лишь в общих чертах знали о грандиозном сражении, развернувшемся на ближайших подступах к столице. Теперь же, от командира полка до моториста, все были точно осведомлены о провале немецкого плана окружения и взятия Москвы. Имена отличившихся полководцев и военачальников - Рокоссовского, Лелюшенко, Голикова, Кузнецова, Говорова, Болдина, Белова и других - передавались из уст в уста. Их войска освободили Рогачев, Яхрому, Солнечногорск, Истру, Венев, Сталиногорск, Михайлов, Епифань - целое созвездие городов и свыше четырехсот других населенных пунктов.
Удар за ударом обрушивался на немецко-фашистских захватчиков. Снова свободными стали Ливны и Ефремов, Клин и Руза, Алексин и Калинин. А потом опять радостные вести с Ленинградского фронта: войска генерала Федюнинского основательно потрепали противника на войбокаловском направлении.
На фронт мы отправлялись в приподнятом настроении. Наш путь лежал на северо-запад.
- Может быть, снова под Ленинград? - предположил Василий Добровольский, и в глазах его заблестели огоньки надежды.
И все думали так, тем более что промежуточный аэродром был неподалеку от Калинина. Мне эти места были особенно знакомы. Отсюда когда-то вместе с товарищами я уезжал на финскую войну.
Холод погнал нас через весь аэродром в жилой городок. Уютным, приветливым казался он издали. А вот и мой дом. Неужели все осталось нетронутым? Хорошо бы сейчас пододеть шерстяные носки и свитер, оставленные на довоенной квартире.
Спешу, поднимаюсь на второй этаж, где когда-то была моя комната. На двери замок, а сама-дверь взломана топором или ломом. Комната ограблена. Везде следы фашистских варваров...
На другой день прилетела еще одна группа "харрикейнов". Это был полк майора Ф. И. Фомина, бывшего заместителя А. Ф. Радченко. Затем прибыла транспортная машина с обслуживающим составом и техническим имуществом. И сразу же захлопотали техники у "харрикейнов", начали отогревать застывшие на морозе и ветру моторы. Часа два-три спустя аэродром повеселел. Ожили, загудели наши "ураганы". Теперь можно дальше лететь.
- На Торопец! - приказал командир полка.
И мы взлетели. В лучах солнца роились мириады тонких ледяных иголок, образующих морозную дымку. Впереди у перекрестка дорог показался большой населенный пункт, утопающий в белых сугробах. Это был Торопец, отбитый у противника 20 января 1942 года. Мы снизились. Многие дома разрушены. На улицах - оживленное движение повозок и автомобилей. Кое-где из труб поднимаются прямые столбы дыма. Возле руин теплятся костерки, обогревающие людей, которых война оставила без крова.
Ведущий нашей группы отвернул в сторону лесного массива; мы потянулись за ним и вскоре рядом с опушкой леса увидели белую поляну - Кудинское озеро. У самого берега посверкивала расчищенная ледяная полоска. Это и есть наш аэродром.
Сели. Слева и справа возвышались огромные снежные брустверы. Нашли место для стоянки самолетов. Наученные горьким опытом, не стали студить моторы, все время поддерживали их подогретыми. От частых запусков двигателей с помощью аккумуляторов батареи заметно разрядились. Это угрожало большими неприятностями, но других средств запуска у нас не было.
К вечеру с промежуточной площадки прилетел 195-й истребительный полк Ф. И. Фомина. Все самолеты расположили у обрывистого берега и замаскировали ветками. На ночь решили оставить шесть дежурных летчиков, которые должны были прогревать моторы. Остальные отправились в город, потому что на аэродроме не было помещения для отдыха.
Возвратились к рассвету. Жесточайший мороз пробирался под меховую одежду, студил руки и ноги, обжигал лицо. Из всех наших "харрикейнов" только грачевский подавал признаки жизни. Все другие застыли. Техников по-прежнему не было. И соседи тоже не прибыли.
- Что, застыли ваши каракатицы? - крикнул какой-то солдат, приплясывавший у самодельной зенитной установки.
Это был один из пулеметов "максим", предназначенных для обороны ледяного аэродрома. Мы знали, что существенного противодействия он не может оказать противнику, но все-таки с ним было немного веселее.
- Застыли, браток, - отозвался Василий Добровольский. - А твой ветеран действует?
- Ночью пробовали, тарахтит.
Иван Грачев сидел в кабине и блаженствовал, а мы бегали вокруг своих омертвевших машин, отбивали чечетку. Часов около одиннадцати послышался отдаленный гул.
- Не техники ли наши летят? - предположил Павел Шевелев. - Хорошо бы!
Гул нарастал, и, по мере того как он приближался к озеру, нам становилось все яснее: идет несколько самолетов. Но чьи - свои или чужие? В сердце закралась тревога. Летчики запрокинули голову и до боли в глазах вглядывались в белесое небо. И вот показались бомбардировщики. Навстречу им взлетел заместитель командира эскадрильи Иван Грачев. Недавно ему присвоили звание Героя Советского Союза, и он был теперь в особенно боевом настроении. Заработал тот самый "максим", что находился возле нашей стоянки.
Иван дважды атаковал "юнкерсов" и, преследуя их, стрелял почти в упор. Однако пули винтовочного калибра не причиняли врагу большого вреда. Грачев гнал противника до тех пор, пока не кончились горючее и патроны.
Двадцать четыре Ю-88 основательно потрепали материальную часть обоих полков, но люди остались невредимы. Оставаться на Кудинском озере было небезопасно; и нам приказали перебраться на аэродром, где дислоцировался истребительный авиационный полк, летавший, как и мы, на английских машинах. Неожиданно встретились с Николаем Савченковым и Владимиром Залевским, служившими в этой части командирами звеньев.
Разговорились. Савченков рассказал, что авиации на Калининском фронте значительно меньше, чем было под Ленинградом, и действует она менее активно, хотя летать ребятам приходится не так уж редко.