Посвящается моему брату Брайану.

[1]Молох спит.

В темноте тюремной камеры в Виргинии что-то потревожило его, словно древнего демона посетили воспоминания о давнем воплощении в роде человеческом. И вновь ему снится сон, Первоначальный Сон, ибо в нем его начало и его исход.

Во сне он стоит на границе густого леса, к его одежде пристал запах животного жира и соленой воды. Правую руку отягощает кремневое ружье; кожаный ремень едва не касается земли. На его поясе закреплен нож, а еще пороховница и сумка с пулями. Переправа вышла трудной, потому что море было неспокойным и волны набрасывались на людей с неистовой силой. По пути на остров они потеряли одного человека, утонувшего, когда перевернулось каноэ. Вместе с ним на дно ушли два мушкета и сумка с порохом и пулями. Они не могли позволить себе терять оружие. Они были в бегах, однако этой ночью сами вышли на охоту. Стоял год 1693 от Рождества Христова.

Молох, ворочается на тюремных нарах через три сотни лет после событий, происходящих в его сне, на секунду оказывается между сном и явью, прежде чем снова вернуться в мир видений, постепенно погружаясь в них, уходя все глубже и глубже, словно человек, затерявшийся в своих воспоминаниях, потому что сон этот не первый раз снится ему, он ждет его каждый раз, когда кладет голову на подушку, позволяя себе расслабиться. Удары сердца глухо отдаются в ушах, кровь стремится по венам и артериям.

И кровь проливается.

В тот миг, когда Молох вырывается на поверхность из объятий тревожного сна, он понимает, что отнимал жизни раньше и что будет отнимать их впредь. Происходит соединение мечты и реальности, потому что Молох убивал и во сне и наяву, хоть сейчас ему очень сложно различить грань между одним и другим.

Это сон.

Это не сон.

Сейчас.

Тогда.

Под ногами шуршит песок. За спиной Молоха, возле вытащенных на берег каноэ, собрались его люди, ожидающие от него команды двигаться дальше. Всего их двенадцать. Он поднимает руку, и белые следуют за ним в лес, а индейцы опережают их, выбегая вперед. Один из них оборачивается, и Молох видит, что лицо дикаря покрыто шрамами и оспинами, не хватает одного уха — за это он должен благодарить свой собственный народ.

Вабанаки. Наемник. Изгой. Его индейские одежды из шкур надеты мехом внутрь, как и должно быть зимой.

— Танто! — ругнувшись в сердцах, дикарь произносит имя злого бога.

Его можно понять: мерзкая погода, один из них уже пленник, а сам он сейчас здесь, в окружении ненавистных белых людей, — все это можно было приписать к козням злого бога. Для банды бледнолицых он вабанаки Ворон. Они не знают его племенного имени, хотя и поговаривают, что когда-то он был большим человеком среди своих — сын вождя, — и ему предстояло самому стать вождем, если бы его не изгнали. Молох ничего не отвечает, и дикарь скрывается в лесу вслед за своими сородичами, не произнеся больше ни слова.

Позже, когда Молох проснется, он будет недоумевать, откуда ему известны эти вещи (в последние месяцы сон снится ему чаще и чаще, являясь все в больших подробностях). Он знает, что не доверяет индейцам. Всего их трое — два вабанаки и один микмак, за голову которого в Форт-Энн назначена награда. Жестокие люди, они пошли с Молохом, получив алкоголь, оружие и обещание позабавиться с женщинами. Сейчас они очень полезны, но ему становится как-то неуютно, когда они рядом. Их презирают сородичи, и они достаточно умны, чтобы понимать, что люди, к которым они присоединились, тоже их презирают.

В своем сне Молох решает, что их придется убить после того, как дело будет сделано.

Со стороны леса доносится звук недолгой борьбы, и через секунду появляется убийца микмак. Он крепко держит мальчика не старше пятнадцати лет. Подросток пытается вырваться из хватки, рука индейца приглушает его крики. Ноги беспомощно болтаются в воздухе. Один из вабанаки идет следом и несет мушкет мальчика. Его скрутили до того, как он смог сделать предупредительный выстрел.

Молох подходит ближе, и мальчик замирает, узнав его. Подросток мотает головой и пытается выдавить из себя хоть слово. Индеец убирает руку ото рта мальчика, но держит нож у его горла на случай, если тому вздумается кричать. Однако, похоже, подросток онемел, он не может найти слов, потому что сказать действительно нечего. Никакие слова не изменят того, что сейчас произойдет. Вместо этого его дыхание белым облачком вырывается в холодный ночной воздух, словно душа ребенка уже начинает покидать тело в надежде избежать физической боли.

Молох подается вперед и накрывает лицо мальчика ладонью.

— Роберт Литлджон, — говорит он, — они велели тебе охранять их от меня?

Роберт Литлджон молчит. Молох чувствует, как мальчишка дрожит под его рукой. Его даже удивила такая смешная бдительность с их стороны. В конце концов, время его вынужденного отсутствия исчисляется месяцами.

Вдруг он понимает, что они, должно быть, сильно его боятся.

— Похоже, они чувствуют себя в безопасности, поставив ребенка охранять западный подход к Убежищу. — Он ослабляет хватку и нежно гладит детскую кожу кончиками пальцев.

— Ты храбрый мальчик, Роберт.

Он кивает индейцу, и микмак проводит ножом по горлу Роберта, оттягивая его голову назад за волосы, чтобы лезвие прошло легче. Молох отступает назад, чтобы не запачкаться в крови, фонтаном бьющей из артерии, но продолжает смотреть в глаза юному пленнику, наблюдая, как из них уходит жизнь. В своем сне Молох разочарован тем, как умер мальчик. В его глазах нет страха, хотя он, скорее всего, был сильно напуган в последние секунды своей жизни. Вместо этого Молох видит невысказанное обещание, которое еще предстоит выполнить.

Когда мальчик умирает, микмак оттаскивает его к скалам над пляжем и сбрасывает в море. Волны смыкаются над его телом, и оно исчезает в пучине.

— Идем, — командует Молох. Они спускаются к лесу, аккуратно ступая по земле, чтобы не попасть ногой на сухую ветку, которая может громко хрустнуть и разбудить собак. Ночь холодна. Начинается снег, переходящий в метель, застилающую глаза. Но Молох знает это место буквально наощупь.

Микмак, идущий впереди, поднимает руку, и вся группа останавливается. Других дикарей не видно. Молох бесшумно движется к проводнику. Тот указывает прямо вперед. Какое-то время Молох не может ничего разглядеть, пока табак в трубке часового, делающего длинную затяжку, не загорается красным огоньком в темноте. Позади часового вырастает тень, и тело человека выгибается, отзываясь на удар ножа. Трубка выпадает из его рук, роняя на землю горящий табак, который с шипением гаснет на снегу.

Вдруг начинается лай, и одна из зверюг поселенцев, скорее волк, нежели собака, выпрыгивает из кустов и устремляется к фигуре слева от Молоха. Животное совершает прыжок. Слышится выстрел, и оно дергается и переворачивается в воздухе, с предсмертным визгом падая на каменистую землю, припорошенную снегом. Теперь из леса появляются люди, и слышатся призывные голоса, женские крики и детский плач. Молох вскидывает свой мушкет, увидев поселенца, появившегося в дверном проеме одной из лачуг: отсветы затухающего очага делают его легкой мишенью. Это Элден Стэнли, рыбак, как и ученики Спасителя, которого он так обожает. Молох нажимает на курок, и вот Элден Стэнли исчез в облаке дыма и искр. Когда оно рассеивается, Молох видит его дергающиеся ноги в дверном проеме; но вот они замирают. Он видит, как вылетают из-за поясов ножи и топоры с короткими рукоятками, когда его люди вступают в ближний бой, если то, что происходит на его глазах, можно назвать боем. Жителей застали врасплох, они были уверены в собственной безопасности в столь отдаленном месте и выставили только одного сонного часового да мальчишку на скалах, а враги оказались среди них еще до того, как их мужчины сумели зарядить оружие. Поселенцев в три раза больше, чем нападающих, но это никак не повлияет на исход схватки. Они уже проиграли. Вскоре люди Молоха выберут себе жертв из числа уцелевших женщин и девушек, пока те не погибли в этой бойне. Молох видит, что один из них, Бейрон, уже не устоял перед искушением. В его объятьях бьется девочка лет пяти-шести с красивыми светлыми волосами. На ней свободное платьице цвета слоновой кости, его складки развеваются словно крылья на ветру. Молох знает ее имя. Он смотрит, а Бейрон толкает ее наземь и наваливается сверху.