Таким образом, по римскому праву culpa (вина) чаще всего означала culpa levis, т. е. легкую вину, которая проявлялась в отсутствии степени заботливости, присущей доброму хозяину; реже имела место culpa lata, т. е. грубая вина, которая практически приравнивалась к умыслу. Dolus (умысел) и culpa (вина) объединялись в обобщающем понятии culpa в широком смысле этого слова.
Как видим, римское право не оставляло места для гипотетического «психического» отношения должника к своим действиям (бездействию) и их результату.
Следует обратить внимание на то, как выглядели положения римского права о вине в интерпретации российских юристов, ибо именно это в наибольшей степени предопределяло российскую гражданско-правовую доктрину (ее соответствующие положения). В этом смысле чрезвычайно любопытна работа К. Анненкова «Система русского гражданского права», вышедшая в свет в 1901 г. (второе издание)[939]. Автор отмечал, что «по праву римскому… на должнике лежала обязанность отвечать перед верителем за убытки, происшедшие оттого, что исполнение обязательства в целом или в части сделалось невозможным по его вине, и притом одинаково как в тех случаях, когда исполнение его сделалось невозможным вследствие его dolus'a in faciendo или in non faciendo, так и в тех, когда исполнение его сделалось невозможным вследствие его culpa. Эта обязанность должника считалась до такой степени безусловной, что соглашение об освобождении его от нее, как безнравственное, считалось недействительным, хотя соглашение о прощении убытков, должником уже причиненных, допускалось и считалось, напротив, действительным. Впрочем, ответственность должника за убытки, происшедшие от неисполнения обязательства вследствие его culpa levis, определялась правом римским… не всегда одинаково, т. е. иногда объем ответственности его увеличивался, а иногда, напротив, уменьшался»[940].
В качестве примера увеличения ответственности по римскому праву автор ссылался на обязательства тех лиц, которые занимались чужими делами безвозмездно, не получая никакого вознаграждения, если они сами «навязались» на заключение какой-либо сделки; уменьшение ответственности иллюстрировалось обязательствами, которые или существовали в обоюдном интересе должника и верителя, или же касались собственного интереса должника. В отношении тех случаев, когда обязательство существовало в обоюдном интересе двух сторон, автор подчеркивал, что ответственность за убытки, происшедшие от culpa levis, падала по праву римскому на обе стороны.
По общему правилу, отмечает К. Анненков, по римскому праву каждый должник обязан был отвечать за убытки, происшедшие от неисполнения обязательства только по его собственной вине, за неисполнение же обязательства по чужой вине или, все равно, за неисполнение его по вине другого должник обязан был отвечать, только как исключение из общего правила, за custodia rei в случаях нахождения у него на руках чужих телесных вещей, когда он обязан был отвечать за убытки, происшедшие от их повреждения или похищения третьими лицами, если только похищение не было насильственным, каковое, наравне с непреодолимой силой, освобождало его от ответственности.
По римскому праву должник отвечал за «целость» (сохранность) чужой вещи, в том числе и за действия третьих лиц в отношении этой вещи (custodia rei), в случаях: а) принятия им возмездно на сохранение вещей в его склад в качестве его хозяина; б) принятия им в качестве корабельщика или хозяина гостиницы или постоялого двора груза или вещей путешественников; в) принятия им вещей в качестве поклажепринимателя, или закладопринимателя, или даже и рабочего; г) принятия им вещей как лицом, ведущим чужие дела без поручения. Впрочем, в указанных случаях договором допускалось как расширение, так и сужение ответственности должника за custodia.
По римскому праву, подчеркивал К. Анненков, должник по общему правилу не отвечал за неисполнение обязательства, последовавшее от случая (casus), за особый вид которого считалась также непреодолимая сила (vis major), как чрезвычайный, необыкновенный случай, например пожар, наводнение, землетрясение, кораблекрушение, моровая язва, вторжение неприятеля, нападение разбойников и т. п. Но и из этого правила были исключения, когда ответственность все же возлагалась на должника. К числу таких исключений относились следующие случаи. Во-первых, когда casus, сделавший невозможным исполнение обязательства, наступил или по вине должника, или же во время просрочки должником обязательства. Во-вторых, когда соглашением сторон устанавливалась ответственность должника, в том числе и за случайно наступившую невозможность исполнения обязательства. В-третьих, когда в силу случайных обстоятельств не исполнялось обязательство, предметом которого были деньги или вещи, определяемые родовыми признаками. В-четвертых, в случаях обращения должника, действующего в чужом интересе, к занятию такими новыми предприятиями, которыми хозяин обыкновенно не занимается.
В остальных случаях вследствие случайной гибели предмета обязательства должник освобождался от обязанности его исполнения, если обязательство его не было альтернативным, по которому должник мог быть освобожден от исполнения лишь в случае гибели всех предметов указанного обязательства[941].
Более жесткие и детальные правила устанавливались римским правом в отношении ответственности должника, допустившего просрочку исполнения обязательства. Для должника, «впавшего в просрочку», наступали известные важные последствия, которые заключались: в его обязанности возместить верителю убытки, уплатить проценты и предоставить полученные плоды; в обязанности должника отвечать даже за случайные гибель или ухудшение вещи, составляющей предмет его обязательства; в праве верителя по двухстороннему договору отступиться от договора, если принятие просроченного исполнения противно его интересам, однако для того чтобы такие последствия просрочки в исполнении обязательства могли наступить, римским правом требовалось, чтобы должником не только было пропущено назначенное время для его исполнения, но и чтобы обязательство было не исполнено в установленный срок по его вине. От верителя же требовалось сделать должнику напоминание об исполнении обязательства. Такое напоминание заключалось во внесудебном требовании верителя представления должником удовлетворения или платежа по обязательству, которое должно было быть предъявленным должнику до наступления срока исполнения обязательства[942].
Должник признавался невиновным в неисполнении обязательства, в том числе и при наличии просрочки его исполнения, в случаях, когда: должник по извинительному заблуждению не знал или о самом существовании обязательства, или его размере, или же сроке его исполнения, что признавалось возможным, например, если наследник был недостаточно осведомлен о положении наследства или его поручитель не знал о неисполнении обязательства должником; внешние обстоятельства, не зависящие от должника, помешали исполнению обязательства, к примеру отсутствие верителя или самого должника по случаю нахождения в плену у неприятеля или в отлучке по делам службы.
Невыгодные для должника последствия просрочки в исполнении обязательства отпадали также в случаях, когда: обязательство прекращалось посредством его исполнения или иным образом; веритель сам прямо или молчаливо давал отсрочку на его исполнение; должник предлагал верителю исполнение просроченного обязательства вместе с возмещением вреда, имевшего место в связи с просрочкой исполнения обязательства.
Предложение исполнения обязательства признавалось римским правом совершенным должником надлежащим образом в зависимости от того, подлежал ли предмет удовлетворения обязательства доставлению со стороны должника верителю, или же, напротив, веритель обязан был взять его у должника. В первом случае должник вместе с предложением о предоставлении исполнения обязательства должен был доставить верителю и самый предмет обязательства. Во втором – должник только заявлял верителю о своей готовности исполнить обязательство.