В камине тлели угольки, на столике горели семь восковых свечей в золотом семисвечнике, и в тёплом их свете Маргарита рассмотрела гигантскую кровать на золотых ногах, тяжёлые медвежьи шкуры на полу и шахматную доску. Пахло острыми лекарствами, густым розовым маслом. На постели на шёлковых скомканных простынях сидел тот самый, что в час заката вышел на Патриаршие Пруды. На нём был зелёный засаленный и с заплатой на локте халат, из-под которого виднелась грязная ночная сорочка, на голых ногах истоптанные ночные туфли с изъеденной меховой оторочкой, на пальцах тяжёлые перстни. Ночной горшок помещался у кровати. Одну ногу сидящий откинул, и голая ведьма, покраснев от натуги, натирала колено чёрной мазью, от которой по всей комнате распространялся удушливый запах серы.

За спиной Маргарита чувствовала, как толпа гостей бесшумно вваливается в кабинет, размещается. Настало молчание.

Сидящий в этот момент стукнул золотой фигуркой по доске и молвил:

– Играешь, Бегемот, безобразно.

– Я, мессир, – почтительно и сконфуженно отозвался партнёр, здоровяк чёрный котище, – просчитался. На меня здешний климат неблагоприятно действует.

– Климат здесь ни при чём, – сказал сидящий, – просто ты шахматный сапожник.

Кот хихикнул льстиво и наклонил своего короля.

Тут сидящий поднял взор на Маргариту и та замерла. Нестерпимо колючий левый глаз глядел на неё, и свечные огни горели в нём, а правый был мёртв. Ведьма отскочила в сторону со своим чёрным варевом.

– Мессир, – тонко заговорил Коровьев у плеча Маргариты, – разрешите представить вам Маргариту.

– А, достали? Хорошо, – ответил сидящий, – подойдите.

Маргарита почувствовала, как Коровьев предостерегающе толкнул её в бок, и сделала шаг вперёд. Сидящий протянул ей руку. Маргарита, вдруг догадавшись, кто такой перед нею, побледнела и, наклонившись, поцеловала холодные кольца на пальцах.

Глаз опять впился в неё, и Маргарита опустила веки, не в силах будучи вынести его.

– Вы меня извините, госпожа, за то, что я принимаю вас в таком виде, – и сидящий махнул рукой на голую свою натёртую ногу, на горшок и шахматы, – нездоров. Отвратительный климат в вашем городе {82}, то солнышко, то сырость, холод… А?

– Честь, честь, – тревожно шепнул в ухо Коровьев.

– Это… – начала Маргарита глухо.

– Великая, – свистнул Коровьев.

– Это великая честь для меня {83}, – выговорила Маргарита и вдохновенно добавила, – государь мой.

– О, – ………

…головой, слепой и неуверенной походкой, он подошёл к ложу.

– Узнаёшь меня, Иванушка? – спросил сидящий.

Иванушка Бездомный повернул слепую голову на голос.

– Узнаю, – слабо ответил он и поник головой.

– И веришь ли, что я говорил с Понтием Пилатом?

– Верую.

– Что же хочешь ты, Иванушка? – спросил сидящий.

– Хочу увидеть Иешуа Га-Ноцри, – ответил мёртвый, – ты открой мне глаза.

– В иных землях, в иных царствах будешь ходить по полям слепым и прислушиваться. Тысячу раз услышишь, как молчание сменяется шумом половодья, как весной кричат птицы, и воспоёшь их, слепенький, в стихах, а на тысячу первый раз, в субботнюю ночь, я открою тебе глаза {84}. Тогда увидишь его. Уйди в свои поля.

И слепой стал прозрачен, потом и вовсе исчез. Маргарита, прижавшись щекой к холодному колену, не отрываясь, смотрела.

12/XI. 33.

Над столом сгустился туман, а когда он рассеялся, на блюде оказалась мёртвая голова с косым шрамом от левого виска через нос на правую щёку и с кольцом лохматым в запёкшейся крови на шее {85} ……… ответил бывший администратор.

Вечер 12/XI. 33.

– Да-с, а курьершу всё-таки грызть не следовало {86}, – назидательно ответил хозяин.

– Виноват, – сказал Внучата.

– В уважение к вашему административному опыту я назначаю вас центурионом вампиров.

Внучата стал на одно колено и руку Воланда сочно поцеловал, после чего, отступая задом, вмешался в толпу придворных.

– Ну-с, кажется, и все московские покойники? Завтра об эту пору их будет гораздо больше, я подозреваю.

– Виноват, мессир, – доложил Коровьев, изгибаясь, – в городе имеется один человек, который, надо полагать, стремится стать покойником вне очереди.

– Кто такой? – Некий гражданин по фамилии Фон-Майзен {87}. Называет он себя бывшим бароном.

– Почему бывшим?

– Титул обременял его, – докладывал Коровьев, – и в настоящее время барон чувствует себя без него свободнее.

– Ага.

– Он звонил сегодня по телефону к вам и выражал восторг по поводу вашего вчерашнего выступления в театре и, когда узнал, что у вас сегодня вечер, выразил весьма умильно желание присутствовать на нём.

– Воистину это верх безрассудства, – философски заметил хозяин.

– Я того же мнения, – отозвался Коровьев и загадочно хихикнул.

Такое же хихиканье послышалось в толпе придворных.

– Когда он будет?

– Он будет сию минуту, мессир, я слышу, как он топает лакированными туфлями в подъезде.

– Потрудитесь приготовить всё, я приму его, – распорядился хозяин.

Коровьев щёлкнул пальцами, и тотчас кровать исчезла, и комната преобразилась в гостиную {88}. Сам хозяин оказался сидящим в кресле, а Маргарита увидела, что она уже в открытом платье и сидит она на диванчике, и пианино заиграло что-то сладенькое в соседней комнате, а гости оказались и в смокингах и во фраках, и на парадном ходе раздался короткий, как будто предсмертный, звонок.

13/XI. 33.

Через мгновение бывший барон, улыбаясь, раскланивался направо и налево, показывая большой опыт в этом деле. Чистенький смокинг сидел на бароне очень хорошо, и, как верно угадал музыкальный Коровьев, он поскрипывал лакированными туфлями.

Барон приложился к руке той самой рыжей, которая в голом виде встречала буфетчика, а сейчас была в платье, шаркнул ногой одному, другому и долго жал руку хозяину квартиры. Тут он повернулся, ища, с кем бы ещё поздороваться, и тут необыкновенные глазки барона, вечно полуприкрытые серыми веками, встретили Маргариту. Коровьев вывернулся из-за спины барона и пискнул:

– Позвольте вас познакомить…

– О, мы знакомы! – воскликнул барон, впиваясь глазами в Маргариту.

И точно: барон Маргарите был известен {89}; она видела его раза три в Большом театре на балете. Даже, помнится, разговаривала с ним в курилке.

Маргарита почувствовала поцелуй в руку, а душа её наполнилась тревожным любопытством. Ей показалось, что что-то сейчас произойдёт, и очень страшное.

Барон же уселся и завертел головой направо и налево, готовый разговаривать с полным непринуждением. И, однако, одного внимательного взгляда достаточно было, чтобы убедиться, что барон чувствует…

14/XI. 33.

величайшее изумление. И поразили его две вещи: во-первых, резкий запах жжёной серы в гостиной, а главным образом, вид Коровьева. В самом деле! Среди лиц во фраках и смокингах и приличных хотя бы по первому взгляду дам поместился тип, который мог кого угодно сбить с панталыку. Одни гетры при кургузом пиджаке и пятно на животе чего стоили! Как ни гасил мышиный блеск своих бегающих глаз барон, он не мог скрыть того, что мучительно старается понять, кто такой Коровьев и как он попал к иностранцу.

А Коровьев именно и завёл дружелюбную беседу с напросившимся гостем, и первым долгом осведомился о погоде. Барона погода удовлетворяла, но Коровьев поражал всё больше, и диковато поглядывал из-под опущенных век барон на расколотое пенсне.