-Привезли тебе больного,- сказал он, выбираясь из газика и расправляя затекшие в дороге члены.- Хлопец из Александровки. Говорят, пневмония. Примешь?

-А почему нет?- Самсонов взглянул на него, обвел наметанным охотничьим глазом новую докторшу, помогавшую матери с ребенком выйти из машины. Это был на первый взгляд самый обыкновенный бородатый мужик лет сорока в лохматом черном полушубке с вывороченным наружу мехом - может быть, волчьим.- Для того здесь и находимся.- Ведя охотничью жизнь, он не любил, когда его лечебная деятельность ставилась другими под сомнение.- Только сами с ним сидите. Я в детских болезнях не смыслю ни шиша...

Он и во взрослых мало что понимал, новых лекарств не знал и откровенно предпочитал им разного рода мази, натирки и настои, заимствованные не из врачебных пособий, а из народного быта и охотничьих поверий.

-У тебя есть кто?

-Никого. Ночью был один - ушел утром.

-Беспаспортный какой-нибудь?

-Да так...- Самсонов не любил делить людей по столь низменному принципу.- Лес как профессор знает. На медведя ходил...- и глянул свысока, будто и на него распространялась слава ночного гостя: он не вполне еще отошел от ночного гудения.

-Они тебе расскажут... Погоди, тебя еще милиция за жабры возьмет. И меня, с тобой вместе.

-А я их не боюсь. У меня районный начальник в кармане. Ездит по два, по три раза в месяц. Надоел до одури...

Это была третья и, наверно, решающая причина, по которой Пирогов не лез в его дела и давал ему вольную.

-Где он спал, профессор твой?

-В палате.

-Пусть белье сменят.

-Какое белье?- не понял тот.- Зачем оно ему?..- Он глядел между тем на Ирину Сергеевну и что-то обмозговывал.- Есть будете?

-А что у тебя?

-Баранина по-алтайски. Пятый час варю. Хорошо от опоя помогает.

-Если помогает, то давай. Не знакомы еще?- Он представил Ирину Сергеевну.- А это Валентин Парфеныч, большой любитель природы нашей...

Она подторопила неспешных мужчин:

-Надо ребенка в дом внести. Мать устала.

-Дай помогу.- Самсонов сошел с крыльца, неловко взял в руки запеленатый с головы до ног сверток.- Ишь какой!.. Маленький, а все есть уже: ротик, глазки...

-Ты что, детей никогда не видел?- удивился Пирогов.- Ему два года, наверно. Сколько, Ирина?- Она подтвердила его оценку.- Или ты их с щенками и котятами сравниваешь?

-Да хоть с волками,- нисколько не смутился тот.- Они слепыми рождаются, а люди зрячими.

-Слава богу, выяснили. Неси его куда почище. Где профессора не ночуют...

В доме хоть было хорошо натоплено. Самсонов донес ребенка до палаты, которая оставалась предназначена для медицинских целей (на это, во всяком случае, понадеялась Ирина Сергеевна: здесь стоял стеклянный шкаф и в нем выставка из шприцов и ампул), потом ушел, как обещал,- доваривать баранину. Содержимое шкафа Ирина Сергеевна сразу забраковала как просроченное и негодное, но у нее был свой набор для скорой врачебной помощи, без которого она из Петровского не выезжала. Малышу наладили капельницу и начали лечить его антибиотиками. Последние действовали тут иной раз самым чудотворным образом: как при первом появлении их на мировом рынке - с этими лекарствами здешние больные и осаждавшие их микробы никогда прежде не сталкивались. И в этот раз тоже - ребенку на глазах становилось лучше: с личика сходила синева, и дыхание становилось ровнее и свободнее (первые инъекции Ирина Сергеевна сделала еще в пути, для чего машину остановили посреди леса). Мать, видя улучшение, обрела утраченный дар речи: до того, помертвевшая, не выдавила из себя ни звука. Она послушно делала все, о чем просила ее Ирина Сергеевна: держала ручку, в венку которой та умудрилась ввести тонкую иголку, следила за тем, чтобы капли падали регулярно, покормила малыша, который до того два дня не ел,- была уже счастлива, хотя и сохраняла обычную в этих краях опасливость, просыпавшуюся при каждом новом предложении доктора.

-А ему от иголки не больно?

-Нет. Она раз только болит: когда колешь. Вам не делали разве?

-Нет. Зачем?.. Смотрит по сторонам, интересуется. "Мама" сказал...

-Ему лучше становится. Температура снизилась.

-Я вижу... Раздышался... А я думала, все уже.

-Было с чего. Почему раньше не обращались?

-К кому? Хорошо, вас в гости пригласили... Отпишу своему...

-Когда выйдет?

-Через девять месяцев... Он неплохой, ко мне хорошо относится... Как выпьет только, куражится... С кем не надо подрался... Не знаю, каким оттуда вернется...

-Все хорошо будет. Как звать его?

-Мужа?

-Мальчика.

-А я уже о нем думать стала... Петькой.

-А мужа?

-Сергеем.

-Петр Сергеич, значит? Хорошее имя. И идет ему...

Шло или нет, но ребенок возвращался на землю, обретал под ногами твердую почву, снова становился личностью и требовал имени, а до того находился в том предбаннике, который всех нас уравнивает и делает друг на друга похожими: тут достаточно фамилии и даже номера...

Потом, когда капельница кончилась и потушили свет, Петр Сергеич заснул сном праведника, а с ним и его мать, у которой во сне тоже открылось ее собственное, расправившееся, обновленное надеждой миловидное лицо, до того скованное и убитое горем и неопределенностью: тоска - это ведь тоже смерть, только временная и неполная.

Ирина Сергеевна, тоже довольная, хотя, конечно, на свой манер и по своим причинам, пошла, с легким сердцем, к мужчинам, которые уже не раз звали ее: будто не могли сесть без нее за исцеляющую от похмелья алтайскую баранину.

18

Горница, где они сидели, была вся сплошь застлана и завешана плохо выделанными звериными шкурами - охотничьими трофеями хозяина. К их тяжелому запаху примешивалась вонь примуса и густой парной животный дух от мяса, варившегося в большой, как котел, кастрюле.

-Это и есть ваше угощение?- Ирина Сергеевна присела на край медвежьей шкуры, прикрывавшей доски лежанки. Самсонов поделился рецептом:

-С утра варю. Я половину мяса и половину воды беру и варю весь день воды только доливаю. Чем дольше варишь, тем лучше: бульон круче получается. Им одним питаться можно. Будете?

-Если только попробовать.

-Ели весь день,- объяснил Иван Александрович и поделился новостью:-Ирина Сергевна тут штуку отмочила...- и поглядел на нее с любопытством: будто присматривался наново.- Ей, понимаешь, презент преподнесли: куры, сало, орехов где-то нарвали...

-На Федосьиной заимке,- нетерпеливо прибавил Самсонов, будто уточнение это было нужно для понимания сути дела.

-Вот. А она его бабке этого сосунка отдала. Чтоб та зятю отослала. Так, Ирина Сергевна?

-Так,- беззлобно подтвердила она: душа ее уже успокоилась и очистилась от гнева.- Он в тюрьме сидит.

-В лагере,- снова поправил Самсонов, который при упоминании мест заключения, почувствовал к ней особенное уважение: будто она сама в них сидела.- И правильно сделала! Тоже мне - короли! Шестерки! Дарят, как со своего плеча!

Пирогов поглядел с досадой.

-Ты с ними ладишь, однако?

-Не я с ними, а они со мной. Они без меня тут друг друга перестреляют дай только в лес войти. Или назад дорогу не найдут, там останутся... Может, его кабаньим салом растереть?- обратился он к Ирине Сергеевне с лукавой и щербатой улыбкой (он не вставлял выпавших зубов: видно, ждал, когда отрастут снова).- Хорошо от простуды помогает.

-У него пневмония.

-А все одно!- с полнейшей убежденностью заявил он.- По-народному все простуда. Я на народные понятия перешел - и ничего, лечу только лучше...-Говоря это, он выставил на стол пузырь с мутноватой жидкостью.Отвар этот один пить нельзя - крепкий слишком. Запивать водкой надо.

-Что у тебя там?- засомневался Пирогов.

-Зубровка. Сам настаивал.

-На зубрах? Погоди, у меня чистый спирт есть.- Пирогов встал и накинул тулуп.

-Что это на вас нашло, Иван Александрыч?- насторожилась Ирина Сергеевна.