-И билет в самолет, и место в гостинице? Что вы стараетесь так, Иван Александрович?
Он глянул свысока:
-А мне это все не нужно.
-Что?
-Чтоб его убили... Или заступаться за него: чтоб мужики потом припомнили. Мне с ними еще работать...
Она подумала, сказала сухо:
-Сегодня он точно не уедет. Поминки.- Она даже не спросила его, будет ли он сам на них.- Завтра.
-А сегодня хочешь с ним побыть?- спросил он едва ли не шутя.
-А это уж не ваша забота, Иван Александрыч,- сказала она, развернулась и ушла, а он замолк, на этот раз действительно уязвленный ею и униженный.
Она встретилась с Алексеем в доме Марьи Федоровны и на кухне, среди тысячи дел, рассказала о разговоре.
-Чепуха полная!- сказал он, но потом вспомнил:- Ко мне, правда, приходили двое. Хозяйка говорила...
Накануне, со слов Марьи Егоровны, к нему приходили два незнакомых посетителя: спросили, где Алексей и когда будет - хозяйка как-то странно отнеслась к их визиту, будто он был не как все прочие. Ирина Сергеевна встревожилась:
-И кто ж это мог быть?
-Не знаю,- беспечно отвечал он.- Может, знакомые какие. Захотели встретиться.
-Тут по знакомым не ходят, Алексей... Надо тебя деть куда-то на этот вечер.
-А завтра что?
-Завтра в Москву полетишь. Я тебе еще об этом не говорила?
-Москву мы обсудим, а вот насчет вечера - можно. К себе приглашаешь?
-Ко мне нельзя. Хозяйка во второй раз не выдержит... В больницу пойдешь.
-В детскую палату?
-Нет. Там квартира есть пустующая. Никем не занятая...- Иван Александрович действительно никому не отдавал ее прежние хоромы: берег не то для себя, не то для каких-то иных, неизвестных ей целей.
-Что ж ты раньше молчала?! А я не знал!
-Ты много чего здесь не знаешь... Ладно, потом об этом. Всему свое время...
Иван Александрович посетил все-таки поминки. Он был сама любезность, вежливость и формальность. Ирина Сергеевна улучила момент, отвела его в сторону.
-Я нашла место,- сказала она. Он ждал продолжения. Она подразнила его или ушла в сторону: как заяц, петляющий и запутывающий следы.- Может, у вас на даче?
Он не ждал такого подвоха:
-В Тарасовке?..- глянул с неодобрением и наотрез отказался:- Нет конечно. Спалят дом, если узнают.
-Мужики?.. Тогда давайте в больнице. В моих апартаментах. Там его никто не тронет.
Он все понял.
-Так бы сразу и говорила. Съедет завтра?
-Съедет. На одну ночь всего.- Она вовсе уж обнаглела.
Он недоверчиво взглянул на нее, не стал спорить:
-Если на одну, то ключ под ковриком. Там коврик есть резиновый,- и глянул бирюком: будто она отнимала у него главное его сокровище и с ним последние иллюзии...
Эта ночь растянулась на три, и это было уже неразумно. С любовью и в самом деле не шутят: она ведет себя как хозяйка, распоряжается нами и не слушает ничьих советов.
Первой ее жертвой пал Алексей Григорьевич. Во вторую ночь он влюбился в Ирину Сергеевну. Таков уж наш перевернутый и скорый на руку век, что мы влюбляемся после начала физической близости, а не до нее. Впрочем, если у отцов и дедов было иначе, то у прапрапрадедов было, наверно, нечто подобное: они знакомились иной раз после свадьбы и то не сразу.
-Вот билет,- сказала она, входя к нему на второй день: он, в конспиративных целях, не выходил из заточения, а она попадала сюда через внутреннюю дверь из коридора, которая всеми считалась заколоченной, а на деле запиралась изнутри.- На послезавтра.
-Счетчик включили? Я еще подумаю, ехать или нет... Хоть не на сегодня.
-Не я брала, а Иван Александрыч...- и не удержалась, съязвила:- Скрипя зубами отдавал. Будто сам платил. Может, и платил - не знаю.
-Пирогов? Я у него как кость в горле. Почему?
-Не знаю. Как ты ночевал тут?
-Плохо, конечно. Без тебя... Пол-"Наполеона" за ночь вылакал. Голова с утра как чугунная. О чем они, французы, думают?
-У них не те дозы, наверно?
-Какие там дозы? Водки полбутылки выпьешь - хоть бы хны, а это?! Давай раздевайся скорей. А то чем не надо заниматься начну! На твое мысленное изображение.
-Зачем - мысленное? Когда я тут?
-Потому что мысленное еще соблазнительнее. Я в тебя влюбился. Опять домой пойдешь?..
Она не осталась в первую ночь: посчитала неловким в день похорон - но в этот раз уже определенно предупредила хозяйку, что не будет ночевать дома.
-Нет. Сказала, что дежурю.
Он глянул подозрительно:
-У кого ты все отпрашиваешься?
-У хозяйки. А что?
Он не знал, к чему придраться, надумал:
- Может, ты вообще замужем?
-За кем?- опешила она.
-А черт тебя знает за кем... Может, за Кузьмой Андреичем? Он с тебя глаз не сводил на похоронах.
-Нашел место.
-Для любви всякое место свято. И на груди и на пузе...- и начал снимать с нее лишнее: ловко и бережно - как игрушки и украшения с отслужившей срок новогодней елки.
-Погоди...- неловко высвободилась она.- Дай платье повешу. На работу завтра. Мятой идти нельзя.
-Сама - все сама! Всю работу одна сделать хочешь. Влюбиться - и то не дашь самостоятельно.
-С чего ты взял, что влюбился? - спросила она и вспомнила:- Ночью света не жги. Сегодня на пятиминутке вопрос задали. Пирогов сказал, что разберется.
-Впотьмах этим делом заниматься? Никогда в жизни!.. Почему влюбился?
-Да. Про свет потом поговорим.
-И говорить не будем. Скажешь, что у предохранителя свечи перегорели работать перестал.
-Что?
-Или еще что-нибудь - техническое... А на счет этого - все симптомы налицо.
-Какие?
-Только о тебе и думаю, раз. Куда себя деть не знаю, на стенку лезу, два. Диван одним местом своротить могу, как Мишка говорит, три. Казанова - и тот на ум нейдет, четыре... Хватит? Учебник писать можно.
-Ну и симптомы...- Она покачала головой.- Физические какие-то.
-А тебе какие нужны?
-Что-нибудь потоньше. Поделикатнее...- и невольно посмотрела на него, лежащего во весь рост при дневном свете: тоже начала заглядываться и забирать его в голову.- Почитай Казанову лучше.
-Думаешь, он сентиментальнее?.. Давай. Что читать?
-Наугад.
-Где позачитаннее? Хитрая какая... Ладно, слушай...- Он раскрыл драгоценный томик.- Встреча с Гедвигой и Еленой... "Беседка была вся сплошь уставлена вазами и украшена прекрасными гравюрами, но самым ценным в ней был широкий поместительный диван, предназначенный для отдыха гостей и для их развлечения. Сидя на нем с обеими красавицами и расточая им комплименты, сопровождаемые ласками и прикосновениями, я сказал им наконец, что хотел бы показать им то, чего они никогда в жизни не видели..."
-Что? - наивно спросила она, потому что он для большего впечатления прервал чтение, но тут же поняла свою оплошность, подосадовала:- Мюнхаузен какой-то! Одной ему мало?.. Не ожидала я от него такого.
-От Казановы? Или от станка печатного?
Она не стала говорить: видно, от того и другого сразу - припомнила только:
-Вечно я на эту любовь втроем ловлюсь. Впросак попадаю.
-Не понятно, зачем?
-Нет. Не надо читать больше.
-Не надо так не надо. Мне самому неинтересно... Заперла меня здесь. Нарочно, чтоб в себя влюбить. Заточила в камеру-одиночку. Тут и в пролетную ворону влюбишься - не то что в женщину.
-Я - ворона?
-Ты?! Какая ж ты ворона? Это так, к слову. Ты у меня нежная голубка, прекраснейшая из пигалиц.
-А это еще что?
-Думаешь, я знаю? Пришло в голову и сказалось само собою.
Она глянула свысока:
-Поэтом, гляжу, стал? От тебя чего только не узнаешь...- и прислушалась:- Подошел кто-то к двери...
-К внутренней? Она на задвижке.
-Все равно... Приятного мало...- В тишине, их окружавшей, было много неприметных больничных шумов, которые она, прожив здесь три с лишним месяца, научилась различать по звуку. Над ними ходили люди: с утра врачи, после обеда чаще - медсестры; ночами слышалось нечто вовсе не подлежащее передаче и оглашению; сбоку стрекотала машинка и в промежутках между ее дробью шепталась с кем-то Анфиса, считавшая, что защищена от подслушивания, хотя смежная деревянная дверь вела себя, скорее, как дека скрипки, чем звукоизолирующая перегородка.- Пирогов наверно. Больше некому...