- Я - политработник. Обязан подымать людей и вести их за собой, когда им трудно!..

Таким был наш комиссар. Я сам слыхал, как Руднев сказал как-то Ковпаку:

- Сидор Артемович, ты не хуже меня знаешь: командир должен находиться там, откуда лучше всего управлять боем. А я комиссар, должен зажигать в сердцах наших бойцов веру в победу даже тогда, когда им самим покажется, что иссякли все силы! Я просто обязан в самые сложные и опасные моменты боя личным примером увлечь бойцов.

До сих пор комиссару везло. Но в том бою он чуть не поплатился жизнью за свою храбрость.

И вот теперь Семен Васильевич лежал в нашей походной санчасти. Он не мог произнести ни слова, не мог проглотить даже глоток воды, хотя его мучила жажда. И хуже всего, что в соединении тогда еще не было настоящего хирурга, который бы немедленно оказал квалифицированную помощь нашему любимому комиссару.

СЕМЬЯ КОМИССАРА

Партизанская медицина - молодой физкультурный врач, кудрявая чернобровая Дина Маевская, чья хирургическая практика в отряде началась, что называется, с нуля, делала все, что могла. Комиссар молча терпел страшную боль и слабел с каждым часом.

Иногда в полузабытье он видел лицо жены, черноглазой Ньомы, всегда ласковой и уравновешенной. Это она еще в гражданскую войну выхаживала его, уже начавшего было глохнуть и слепнуть после тифа. И сейчас Ньома в сознании комиссара возникала такой, какой была тогда - совсем юной.

Но бывали минуты, когда все его существо словно током пронизывала страшная мысль, что его Ньому вместе с младшим сыном Юриком наверняка разыскивают, а может быть, уже схватили гестаповцы.

Между тем над головой Домникии Даниловны и семилетнего Юры действительно нависла угроза. Младший брат комиссара Константин перевез их к себе в Моисеевку. Здесь гитлеровцы пока не появлялись, но их холуи хорошо знали, из какой семьи Константин Руднев, работавший до войны бригадиром в колхозе, и следили теперь за каждым его шагом.

По ночам Рудневых по приказу комиссара навещали партизанские разведчики: Михаил Федоренко, оставленный обкомом комсомола в подполье, ловкий "вездеход" Коля Бардаков и спокойный, на редкость смелый парень Митя Черемушкин. Разведчики обычно стучались тихонько к сестре комиссара, Ульяне, а та вызывала Константина, и партизаны спрашивали у него, не заметил ли он чего-то подозрительного: ведь за семьей комиссара давно охотились фашистские ищейки.

И вот на следующую ночь после ранения комиссара разведчики примчались в Моисеевку.

Константин сразу уловил шум за окном, предупредил Домникию Даниловну. И та, не раздумывая, схватила спящего Юрика, спрятала его под кровать в надежде, что если пришли полицаи, то, может, они и не заметят мальчишку.

К счастью, приехали свои: Федор Горкунов, Леня Забелин и, главное, Радик. Домникия Даниловна горячо обняла сына, но тот, осторожно разомкнув ее руки, проговорил отрывисто:

- Собирайся, мама... Мы приехали за тобой и Юрой.

Мать стала торопливо укладывать самые необходимые вещи. Она знала, что в ближайшем селе находится большой гарнизон гитлеровцев. А тут еще Радик, по-своему пытаясь подготовить ее к главному, сказал сдержанно:

- Папа ранен, хочет тебя видеть... Но ты не волнуйся, ничего страшного.

При этих словах сына руки у нее задрожали и совсем перестали слушаться. Сдерживая себя, чтобы не разрыдаться, Домникия Даниловна оттолкнула узел, кинулась к вешалке.

- Ладно!.. Поехали скорей!

Но Константин остановил невестку.

- Подождите меня тут! Я должен рассчитаться с предателями.

- Не спеши, - остановил его рассудительный Забелин. - Нам нужно уйти тихо, ведь мы не одни!

- Значит, оставлять живым немецкого холуя, который уже заготовил список, кого арестовывать?! - резко возразил Константин Руднев.

- Тогда другое дело, - согласился Забелин.

- Да, надо кончать его! - сказал веско Горкунов, старший в группе, и яростно стегнул по сапогу плеткой. - Ух, гадюка!.. Мы как чувствовали, только что были у этого Лариона. Да нет его дома!

- А вы под перины заглянули? - спросил Костя, прищурясь.

Домникия Даниловна слушала весь этот разговор, нервничала: задерживаться здесь было очень опасно, но и торопить партизан она не могла.

Разведчики вместе с Константином снова направились к дому предателя.

Он действительно перед этим прятался в пуховиках, а когда вылез, стал наблюдать за улицей. Увидев, что Костя Руднев с группой партизан идет к его дому, выскочил через окно во двор.

Не теряя ни секунды, Костя вырвал из руки Горкунова пистолет и трижды выстрелил вдогонку предателю. Тот упал. Когда его обыскали, списка при нем не оказалось.

- Наверняка список у писаря! Это он под диктовку Лариона писал. Там все наши люди из Моисеевки указаны, кто партизанам помогает! - торопливо объяснил Костя Руднев. - Писарь сам угрожал нам спьяна, гад... Теперь сидит и ждет немцев. Надо его взять! Да только как такого пройдоху возьмешь? Выманить бы его к нам, по-немецки! - быстро решил Константин. Ты, Радя, сумеешь?

Племянник молча кивнул ему. Знал Радик по-немецки ровно столько, сколько требовалось, чтобы передать торопливыми выкриками команду:

- Ком!.. Шнэль, шнэль! - идем скорей, мол, с нами.

Именно на такую команду и клюнул предатель. Как только писарь открыл дверь, Радик полоснул по нему из автомата.

- Вот тебе, иуда. Капут! - зло произнес Леня Забелин. - Смотрите, список у него!..

Тем временем Горкунов усадил Домникию Даниловну и Юру в розвальни. Только сейчас она увидела, что приехали за ней на двух санях с пулеметами. Юрик притворился, что спит, хотя понимал почти все. Он сообразил: матери будет спокойней, если он будет молчать.

Наконец партизаны тронулись. Радик прыгнул в розвальни уже на ходу...

Партизаны были рады приезду жены комиссара, говорили:

- Уж Домникия Даниловна поставит его на ноги! Выходит...

Но до поправки ему было еще очень далеко. Пока что он худел и слабел, потому что не мог ничего есть. Положение становилось крайне опасным.

И тут разведчики узнали, что в местечке хутор - Михайловский проживает какой-то харьковский профессор-хирург, не успевший эвакуироваться. Решено было любым способом привезти его к комиссару.

Доставили профессора к больному ночью. Домникия Даниловна, с трудом сдерживая дрожь в руках, сама светила большой керосиновой лампой, пока профессор обследовал рану. Долго с сочувствием смотрел он на раненого, понимая, какие мучения терпит этот красивый и мужественный человек. Наконец сказал, обращаясь к жене комиссара и Ковпаку, в котором, судя по уважению окружающих, признал командира:

- Оперировать в таких условиях не берусь. Здесь - глушь, а эту операцию можно делать только в условиях клиники. Понимаю, что вашего товарища нельзя отправить в город. Поэтому возложим надежды на сильный организм больного. Весь вопрос в том, чем его кормить, поскольку травмирована гортань.

Профессор отказался остаться у партизан хотя бы временно, чтобы понаблюдать за тяжелораненым. Он дал лишь несколько полезных советов.

Все то, что на прощание он говорил партизанским медикам, Домникия Даниловна угадала своим чутьем еще раньше. Чтобы как-то поддержать силы ослабевшего Сени, она придумала особый рацион и особую "кухню". Теплом своих рук согревала она свежее сырое куриное яйцо и осторожно вливала его в рот больному.

Разведчики готовы были сутками мотаться в седле, чтобы раздобыть где-нибудь десяток свежих яичек или крынку молока. Потом, когда пронесся по соединению слух, что можно давать Семену Васильевичу бульон и что для здоровья это даже необходимо, Домникии Даниловне наперебой предлагали кур. Иногда она даже сердилась:

- Да что вы, ребята? Зачем столько? Унесите обратно!..

Атмосфера боевой дружбы, окружавшая семью комиссара в отряде, почти вытеснила из памяти Домникии Даниловны и особенно Юры тяжкие месяцы скитаний.

У семилетнего мальчишки вскоре завелся свой карабин, разумеется трофейный, подарок друзей Радика по разведке. Читать и писать Юра еще толком не умел, зато обращаться с оружием научился за неделю. Ведь оружие означало жизнь, когда кругом враг. Впрочем, подлинных размеров опасности ребенок не сознавал. Больше за него волновалась мать.