- Неужели погибли хлопцы?! - воскликнул Федор Ермолаевич.
Но вслед за лошадьми прибежали и оба наших разведчика. Гриша Новиков был без шапки.
- Живы? - обрадовался Канавец. - Молодцы! А мы думали, что вас обоих срезали из пулеметов.
- Нет, мы сразу свалились с коней - и ходу обратно! Только шапку у меня с головы сорвало. В хуторе немцы и мадьяры! Страшный крик стоит...
- А где же наши? - повторил свой вопрос Канавец, обращаясь к Новикову. - Ведь хутор рядом с селом. Вам сказали в штабе маршрут?
- Нет, ничего не говорили... Они должны были ждать нас! - объяснил Гриша.
- Ладно, разберемся... Возьми мой шарф и замотай голову. - Комиссар протянул ему свой шарф. - А то простудишься.
- Спасибо, у меня есть свой. - Гриша снял с шеи шарф и по-девичьи повязал им голову.
Между тем капитан Кочемазов, рассуждая вслух, произнес:
- Выходит, пока мы добивали этот резервный батальон, Ковпак и Руднев увели остальные отряды. И правильно поступили. Значит, и мы свое дело уже сделали. Плохо только, что не знаем, куда, они ушли!.. - Подумав еще, спросил: - Что будем делать теперь, братцы?
- По-моему, надо сначала где-то остановиться, чтобы люди обогрелись и поели горячего, - предложил комиссар Канавец. - А потом уже будем думать, дэ своих шукать?.. Тут, за рекой Клевень, должен быть хутор Окоп, там хорошие люди. Може, поедем к ним?
- Согласен, - сказал Кочемазов и шагнул к саням. Потом, повернувшись к разведчикам, спросил: - Дорогу на Окоп знаете?
- Знаем, товарищ капитан. Это недалеко, - ответил Гриша Новиков, поправляя шарф на голове.
- Тогда поехали. Только не отрывайтесь далеко от нас, - предупредил комиссар. Он тронул меня за плечо: - Садись к нам.
Мы развернулись и двинулись следом за разведчиками, прямо по снежной целине.
- Ну как, лейтенант, нравится тебе наша партизанская война? дружески улыбаясь, тихо спросил Канавец. - Не страшно?
- Нет, - ответил я. - Теперь - нет!
И это было действительно так: после всего того, что я испытал, оказавшись в одиночестве на оккупированной врагом территории, теперь с этакой силищей, с настоящими людьми, было куда веселей; даже не тревожило то, что мы оторвались от соединения в очень напряженный момент.
Сама по себе партизанская война, то есть приемы и способы ее ведения, мне, пожалуй, еще больше нравились, чем армейские. И я, будто исповедуясь, начал рассказывать Федору Ермолаевичу обо всем, что пережил, перечувствовал и передумал, оказавшись в отряде...
Но вот лес кончился, и вокруг посветлело. Проехав километра три, мы поднялись на взгорок, и добравшись до санной дороги, свернули налево.
- По-моему, эта дорога ведет на хутор Окоп, - оживился Канавец. Чувствовалось, что он бывал в этих местах раньше. - До хутора осталось всего...
- Стойте, Федор Ермолаевич! - прервал я его, вглядываясь вперед. Кто-то движется нам наперерез!
- Где? - спросили разом командир и комиссар.
- Пока не вижу, но отчетливо слышу, справа впереди нас, скрип полозьев... Надо бы послать туда разведчиков!
- Давай, быстро, - распорядился Кочемазов. - Пусть проверят.
Я позвал Новикова и передал ему приказание командира отряда.
- Скачите с Леней, проверьте! Только осторожно.
- Есть осторожно! - козырнул он. Разведчики рысью помчались вперед.
Прошло минуты две, и вдруг в той стороне сердито зафыркали автоматы разведчиков. Это был характерный звук наших советских ППШ, словно кто-то в спешке отрывал от забора доски. Потом все стихло так же неожиданно, как и началось. Ответных выстрелов не последовало.
Когда мы подъехали к разведчикам, те спокойно ждали нас у перекрестка дорог. Гриша Новиков держал под дулом автомата каких-то двух типов: в темноте их трудно было разглядеть. А Леня Колесников осматривал стоявшие гуськом на дороге сани. Все пять саней были чем-то доверху нагружены. Несколько убитых лошадей лежали рядом. Каратели тоже были перебиты.
- Вот, - кивнул Гриша. - Остались только самые шустрые. Успели спрятаться под сани. Остальным - капут! Это - самый главный, офицер! - Он показал на фигуру в длинной, до пят шубе. - А тот рядом - изменник Родины, полицай...
- О, да это же мой старый знакомый! - вырвалось у меня, когда я получше всмотрелся в огромного детину в полушубке и белой, лохматой как у басмача шапке, из-под которой по-звериному посверкивали глаза.
- Откуда ты его знаешь?! - изумился Канавец.
- Откуда?.. Еще до прихода в отряд на хуторе Чернобровкине меня схватили полицаи. Вот этот бандюга раздел меня догола и лупил шомполом, приняв за ковпаковского разведчика. А утром хотел расстрелять.
Кочемазов сорвал с плеча свой карабин, раздался выстрел.
- Собаке - собачья смерть! - Кочемазов, сплюнув, добавил: - Офицера в сани!..
Быстро собрав оружие и боеприпасы, мы поспешили в Окоп.
"Сегодня нам чертовски везет!" - подумал я, невольно навалившись на могучее плечо Канавца, когда сани вскинуло на ухабе.
- Спасибо тебе, лейтенант, за бдительность. Вовремя ты заметил опасность!.. - похлопав меня по плечу, сказал он. - А то ведь мы могли столкнуться с противником лбами.
- Спасибо разведчикам, а не мне! Я тут ни при чем.
- Как сказать! - возразил капитан Кочемазов. - У каждого своя роль в бою. И от того, кто первый обнаружит противника, зависит многое. Ведь и каратели тоже могли первыми обнаружить нас.
- Все могло быть, - ответил я, чувствуя себя неловко, так как главное сделали Гриша с Леней...
Место для ночлега нашего отряда комиссар Канавец выбрал подходящее, словно по заказу. Вообще, следуя примеру Руднева, Федор Ермолаевич, хоть и не был кадровым военным, старался вникать во все, что составляло в целом боевую обстановку. Не зря же он проходил еще в тридцатые годы действительную службу в 7-й Краснознаменной кавалерийской дивизии, которая, кстати сказать, частенько тогда проводила учения в районе наших Митченок. Даже буденновский шлем Канавца сохранился с тех времен... Значит, учили тогда основательно.
Хутор Окоп был не велик - всего два десятка хат, обращенных задворками к лесу. И стоял хутор в стороне, почти в двух километрах от шоссе Глухов - Путивль.
Жители встретили нас как самых дорогих друзей. Ведь целый день здесь слышали доносившийся из Веселого грохот боя и без слов понимали, кто мы такие, в чем нуждаемся. Хозяйки растопили печи и принялись готовить ужин. Мужчины заводили лошадей во двор, задавали им корм.
Мы с начальником штаба сразу выставили охранение: отряд все еще оставался в зоне действия войск генерала Блаумана, в каких-нибудь шести километрах от села Веселое.
Затем решили допросить пленного офицера. Следуя рудневским правилам, мы старались воздействовать на сознание пленных: ведь некоторые, пусть тогда еще не многие из них, могли не поддаться отраве нацистской пропаганды. Внешностью этот мадьяр смахивал на цыгана: волосы - черные с синим отливом, лицо - смуглое.
Промучились мы с ним часа полтора, так как никто из нас не знал венгерского языка. Мы только и поняли из офицерского удостоверения, что он лейтенант венгерской армии и какой-то комендант.
- Да ну его!.. - махнул рукой Кочемазов. - Где мы тут переводчика возьмем? Вот найдем своих, и в штабе соединения его допросят. - И добавил: - В общем, лейтенант, отведи его в караульное помещение!
Оно находилось через два дома. В одной комнате этого помещения ночевала хозяйка-солдатка, муж ее сейчас был где-то на фронте. В другой комнате, поменьше, грелись караульные. Там все время горела керосиновая лампа.
Войдя в эту комнату, лейтенант устало сел на край лавки. Он не был похож на тех пленных фашистов, которые пьяными голосами орали, что Москва взята фюрером, а потом, вымаливая себе жизнь, падали на колени.
Отдав вполголоса необходимые распоряжения, решил все же поговорить с этим пленным еще. Правда, задавать вопросы было не так-то просто: я был не очень силен в немецком языке. Одно дело - читать книжку на немецком или хотя бы приказ, захваченный у врага, и совсем другое дело - строить самому целые фразы.