Военная сила, которой располагало советское правительство, состояла, главным образом, из некоторого количества хорошо дисциплинированных и испытанных в бою латышских полков Так называемая "Красная гвардия", по существу, представляла собой пеструю наспех собранную толпу людей, которых еще только предстояло сорганизовать и обучить.

Вовне советская республика находилась в войне с Финляндией, Украиной, Донским казачеством, с горскими племенами Кавказа и большей частью Сибири. [...] Вставала, далее, опасность и со стороны турок, продвижение которых на Кавказ вышло далеко за пределы округов Карса, Ардагана и Батума; они угрожали прежде всего бакинскому нефтяному району, имеющему столь важное значение для снабжения России топливом. И, наконец, в течение июня месяца показались войска Антанты на побережье Мурмана.

Германия открыто встала на сторону финнов и украинцев, помогая им оружием против советской России. Эта борьба не прекратилась и с официальным заключением мира, по которому Россия обязывалась признать Финляндию и Украину. Ибо внутри этих стран продолжалась борьба между правительственной властью и большевиками, причем мы оказывали помощь правительственной власти, а советская Россия - большевикам. Кроме того, немецкие войска, стоявшие в южной России, поддерживали донских казаков, воевавших с советской Россией под командованием генерала Краснова. И, наконец, Германия оказывала поддержку Грузии в ее борьбе за самостоятельность.

Тот факт, что вне границ Великороссии - совершенно еще не уставившихся - мы по-прежнему вели вооруженную борьбу с большевиками и их Красной гвардией, должен был, естественно, затруднить установление добрых отношений с Великороссией, находившейся под властью советского правительства, и чрезвычайно затруднить для Германии доступ к великорусским запасам и вспомогательным источникам. Но, независимо от этого усложнения задачи, нельзя было с самого начала не усомниться в том, возможно ли вообще достижение нашей цели в Великороссии, имея дело с таким правительством, которое заключенный с нами мир совершенно открыто называло только "передышкой" и снова и снова провозглашало мировую революцию, начиная с Германии, своей целью.

Во всяком случае, скоро обнаружилось, что осуществление Брестского договора и установление экономических отношений наталкивается на чрезвычайные трудности. Наши попытки получить доступ к русским товарным запасам потерпели крушение не только в отношении съестных припасов, которых и в самой России было чрезвычайно мало, но и в отношении фактически имевшихся в наличности и лежавших без пользы столь важных для войны сырьевых материалов, как медь, никель, резина, масла и т.д. Внешне эти трудности проявлялись, главным образом, как следствие предпринятой большевиками "социализации" предприятий и товарных запасов, благодаря которой свободная торговля стала невозможной. Внутреннее же противодействие сказалось в том факте, что все без исключения деловые переговоры с большевистским правительством, в распоряжении которого находились все запасы, постоянно им откладывались и не доводились до конца.

Таково было смутное и безотрадное положение вещей, когда 6 июля 1918 года пришло известие об убийстве графа Мирбаха в здании германского представительства и о попытке левых социалистов-революционеров непосредственно вслед за этим овладеть властью путем восстания, которое, однако же, быстро было подавлено. Сведения, поступавшие из различных источников, о связи между этими двумя событиями были вначале противоречивы и не давали ясной картины. Но уже сам по себе факт преступления бросал, подобно молнии, достаточно яркий свет на те тяжкие, прямо невыносимые условия, с которыми нам приходилось считаться в России.

Со времени брестских переговоров тревога о том, как сложатся наши отношения с Востоком, не покидала меня ни на минуту. Все сведения, которые поступали из наших миссий в Москве, в Гельсингфорсе, в Киеве и на Кавказе, только усиливали ее. Еще больше она возрастала благодаря тому обстоятельству, что в нашей политике на Востоке не было выдержанной линии, что она была полна противоречий, не давала никакой сколько-нибудь реальной пользы и вела лишь к распылению наших сил, прикрепляя их к отдаленным от главного фронта пунктам. Основное зло по-прежнему коренилось в старой ошибке - в столь безмерно затруднившей брест-литовские переговоры несогласованности политического и военного руководства, несчастное влияние которой так сказалось на Брестском мире. Граф Мирбах и егосотрудники, судя по тому, что я и тогда уже мог констатировать и что подтвердилось впоследствии, стали на правильный путь, пытаясь придать нашей политике на Востоке единство направления и действуя в смысле постепенного поворота и изменения ее курса. Министерство иностранных дел, глава которого разделял, конечно, взгляды графа Мирбаха, не сумело, однако же, провести эту точку зрения в жизнь и даже, в конце концов, само предложило свои услуги для существенного ухудшения Брестского мира. Внесение ясности и вопросы восточной политики представилось мне вдвойне необходимым после того, как в ходе военных операций на Западе выяснилась призрачность надежд на решительную победу на Западном фронте, и с тех пор, как мне стало известно, что наше верховное командование высказалось за вмешательство дипломатии в интересах окончания войны.

Потребность на непосредственном опыте уяснить себе восточные вопросы и путем личного участия способствовать установлению такой политики, которая обеспечила бы нам на Востоке надежное прикрытие тыла, была настолько сильна во мне, что я предложил рейхс-канцлеру свои услуги в качестве преемника графа Мирбаха. Решиться на такой шаг мне было тем легче, что после опыта переговоров в Брест-Литовске и Бухаресте у меня отпала всякая охота к продолжению порученной мне задачи по сводке предварительных работ к мирным переговорам в экономической области. Я сделал еще одну попытку путем планомерного привлечения сведущих кругов нашей хозяйственной жизни к этим работам поставить будущие переговоры на более благоприятную основу. С этой целью я предложил организовать обширную анкету. Компетентные представители отдельных отраслей народного хозяйства должны были, руководствуясь пунктами тщательно разработанного опросного листа, высказаться, в порядке прений и в присутствии и при участии лиц, намеченных к ведению экономических мирных переговоров, о своих пожеланиях и нуждах, долженствующих быть принятыми во внимание в будущих мирных договорах. На первом плане при этом имелись в виду мероприятия, необходимые для обеспечения нас иностранным сырьем и съестными припасами, а также для восстановления наши экспортных возможностей, которые вызывались автоматическим влиянием войны, с одной стороны, и военными мерами противников, с другой. После того как план организации такой анкеты был проведен мною в жизнь и осуществление его поручено подлежащему ведомству, Министерству имперского хозяйства, я не видел деловых оснований к сохранению за собой той особой задачи, которая была на меня возложена. Напротив, мне казалось более целесообразным поручить сводку подготовленных работ к мирным переговорам тем инстанциям, в непосредственном ведении которых будут находиться сами эти переговоры. Только таким путем могли бы быть устранены трудности и трения, возникшие ко вреду для дела во время переговоров в Бресте и в Бухаресте. Я рекомендовал поэтому включить в ведомство иностранных дел созданное мною бюро с его персоналом.

Мое предложение принять московский пост было поддержано рейхс-канцлером перед императором и одобрено последним после того, как вновь назначенный статс-секретарь Министерства иностранных дел, г-н фон Гинце 29 июля, по возвращении из Христиании, где он вручил свою отставку, также дал свое согласие.

Положение между тем усложнилось еще более. По предложению русского народного комиссара по иностранным делам были начаты в Берлине переговоры для выяснения некоторых вопросов, связанных с Брестским миром. С германской стороны переговоры эти велись заведующим юридическим отделом министерства иностранных дел, министериаль-директором доктором Криге, которого в качестве тонкого знатока международного права, обладающего исключительным богатством знаний, я всегда столь же высоко ценил, сколь сильно сомневался в дальновидности и верности его политических взглядов. Поскольку дело касалось чисто финансовых вопросов, г. Криге познакомил меня в общих чертах с сущностью переговоров еще до того, как зашла речь о моем назначении в Москву. О всей же совокупности предполагавшегося соглашения, которое наряду с финансовыми и экономическими договорами включало также весьма важные политические и территориальные изменения Брестского мирного договора, я впервые получил представление только теперь.