Обождав, пока Пальчик расстался со своим собеседником, я подсшел к нему и поздоровался.

Беспокойными, почти испуганными глазами всмотрелся он в мое лицо и неуверенно спросил:

- Сын Хаима, если не ошибаюсь? Что вы делаете в Москве? Студент?

- Пока нет. Надеюсь стать им со временем.

- Так чем же вы занимаетесь? Раз вы на бирже, значит, делаете дела? оживился Пальчик. - Не продаете ли вы чего-нибудь, а может, покупаете? Что вас интересует? Могу предложить небольшую партию шелка - ну, просто находка! Если располагаете хотя бы незначительной суммой наличных, вы ее получите наполовину задаром.

Поймав мой взгляд на своем обтрепанном палью, он сказал:

- Черт возьми! Утром было совсем тепло. Думал, в шубе будет жарко. Оказывается - собачий холод. Так что же вы покупаете? У меня есть для вас, говорю, дешевка, чистая находка!

- Самой большой находкой была бы для меня сейчас комната или хотя бы какой-нибудь угол, - заметил я с горькой усмешкой.

Убедившись, что я ничего не покупаю и не продаю, Пальчик потерял ко мне всякий интерес. Моя печальная история его мало тронула.

- Ах, во-от что-о! - почти равнодушно протянул он. - Впрочем, мне это знакомо... Ну что ж, надо будет подумать, подыскать для вас что-нибудь подходящее. Постараюсь расспросить знакомых.

- Да, но мне уже сегодня негде ночевать, - объяснил я.

Пальчик наморщил в раздумье лоб:

- Да-а, это, знаете, де-ело сквер-но-е.

- Нельзя ли мне пока переночевать у вас ночь-другую? - с решимостью отчаяния спросил я.

Пальчик не торопился с ответом.

- Может быть, вас, Григорий Мироныч, смущает теснота или какие-нибудь неудобства в вашей квартире, так вы об этом не беспокойтесь. Мне бы хоть как-нибудь переночевать несколько ночей, пока я найду комнату.

- Теснота, неудобства - это пустяки! - Пальчик махнул рукой, как бы говоря: "Есть о чем толковать!" - У нас в Москве, вы должны знать, еврей без правожительства живет не там, где хочется, а где можется. Ваш месячный доход может составлять хоть десять тысяч, а занимать угол вы будете у какого-нибудь сапожника...

У меня... - он на минутку задумался. - Я вам скажу правду. То, что у меня тесновато, не важно. Мы бы какнибудь устроились. Нельзя же в самом деле оставить вас на улице! Весь вопрос в том, в каком виде застанем хозяина. Если он успел нализаться, мы у него чего хочешь добьемся. Если же найдем его трезвым, то лучше не показываться ему на глаза. Трезвый он зол как черт. Только и слышишь от него: "Убирайся отсюдова! Не хочу, - кричит, - на три месяца в кутузку из-за какого-то еврея!"

Мне предстоял выбор: либо бродить всю холодную осеннюю ксчь по улицам, либо поехать с Пальчиком - авось его хозяин успел напиться. Я выбрал последнее.

- Мне терять нечего, - сказал я. - Попробуем. На мое счастье, мы, может быть, застанем eгg под градусом.

- Да, зто с ним нередко бывает, - утешил меня Пальчик. - Итак, приходите сюда же часов в пять вечера, и вместе поедем ко мне на квартиру.

- Хорошо. Я не заставлю себя ждать.

Час с лишним мы добирались через Лубянку по Сретенке и Сухаревской площади, по бесконечно длинной Первой Мещанской до еще более длинной, широкой и грязной улицы, ведущей к селу Алексеевскому. Потом мы еще полчаса шли по немощеным, утопающим в жидкой грязи улицам, мимо маленьких одноэтажных деревянных домиков, мимо беленых и небеленых заборов, миновали пустырь, за которым потянулись жалкие халупы. В окна освещенных керосиновыми лампами хибарок можно было увидеть на низкой скамейке сапожника за работой или портного, сидящего на столе с поджатыми под себя ногами. Слышались визг пилы, скрежет напильника о железо, стук топора.

Трудно было поверить, что всего какой-нибудь час езды отделяет это царство тяжелого труда, горькой нужды и непролазной грязи от богатого города с ярко освещенными улицами, нарядными домами, манящими витринами магазинов, элегантно одетыми людьми, бодрыми и веселыми, для которых каждый день - праздник.

- Морозовы и Поляковы [Морозов и Поляков - московские миллионеры], наверно, здесь не обитают, - заметил я.

Пальчик, забыв на минуту о своем "высоком" положении в Москве, простодушно ответил:

- Разумеется, нет. Все Алексеевское работает на Москву. Мелкие кустари. Я да еще два-три бесправных еврея - это единственные "купцы" здесь.

Еще некоторое время мы шлепали по жидкой грязи.

Вдруг Пальчик схватил меня за рукав.

- Слышите? - сказал он довольным голосом. - Вам повезло: он готов!

- Кто готов? - не понял я.

- Да мой хозяин. Если он поет эту песенку, значит, полон до отказа.

Из темноты доносилось хриплое пьяное пение:

К.о-г-да я был сва-бо-де-ный ма-аль-чик, Не знал я го-ря и ну-же-ды...

- Это поет мой хозяин, - повторил Пальчик. - Все в порядке. Вот мы и дома. Осторожно, в сенях темно, высокий порог... Нагните голову: дверь здесь низкая...

А ну-ка, давайте я вас проведу. В темноте вы и двери не найдете.

Переступив высокий порог, я невольно схватился за нос: смешанный запах кислой капусты, сырой кожи, пота, перегорелой сивухи и грязною белья ударил мне в лицо.

В комнате было накурено и жарко, как в бане. Над столом висела большая коптящая лампа. У стола один подмастерье и двое мальчиков-учеников шили меховые шапки, не обращая ни малейшего внимания на пьяного хозяина.

Зто, видно, было им не в новинку.

Сам хозяин -человечек маленького роста, худощавый, с изможденным, бледным лицом, рыжей с проседью, торчащей во все стороны бородой, со спутанными, свисающим"

иа лоб волосами - стоял посреди комнаты и, раскрывая рот до ушей, плачущим голосом затягивал одну и ту же песню, в которой он, видно, помнил только две первые строчки.

Устав петь, он начал притопывать босыми ногами по грязному, липкому полу. Медный крестик, висевший на замусоленном шнурке, подпрыгивал на его открытой волосатой груди, как бы принимая участие в пляске.

Пальчик с полным удовлетворением смотрел на своего квартирного хозяина. Я стоял за его спиной и, зажимая нос, невольно пятился к двери.

- Куда это вы отступаете? - насмешливо спросил меня Пальчик.

- Вот здесь вы и живете? - ответил я вопросом.

Пальчику, должно быть, не понравился тон, которым я задал свой вопрос. Указав рукой на разделявшую комнату фанерную перегородку, он с едким сарказмом ответил:

- Да, в этом особняке, вон за той мраморной стеной, мы и обитаем... А вы, ваше сиятельство, будете бога благодарить, если вам удастся разделить со мной мои апартаменты.

- Эй, кто там раз-го-варрри-вает? - с трудом ворочая языком, спросил хозяин, вглядываясь в нас отекшими близорукими глазами.

Мальчики за столом с трудом сдерживали смех.

- Кто там, черт возьми? Где мои очки?

- На носу, Иван Михайлович, на самом кончике носа, - приятельским тоном весело ответил Пальчик.

- Ах, под-лы-е! На носу, говоришь?

И, надвинув очки высоко на лоб, он обрадованно воскликнул:

- А-а!.. Гри-гор Миро-ныч! Наше вам с кисточкой!..

Как жив-ем?.. Выпь-ем, што ль...

- Выпьем, выпьем, Михалыч... Как не выпить? Непременно выпьем, - не замедлил согласиться Пальчик.

- А энто что за фруктец? - спросил Михалыч, тыча в меня пальцем.

- Это мой приятель, Иван Михалыч, из наших, - хлопнув меня по плечу, представил Пальчик мою особу хозяину. - Он у меня переночует сегодня.

- А-а-а! Из ва-ших? По-ни-маю... Ну ладно, пущай ночует... Да сколько хошь живи... Иван Михалыч не выдаст... Ну, давай, душа, выпьем...

Не прошло и десяти минут, как Иван Михалыч уже лез ко мне лобызаться, называл меня "братец" и "миленький", бил себя в обнаженную грудь и клялся, что лучше сгноит себя в тюрьме, а приятелей своих не выдаст. Положив одну руку на мое плечо, а другую на плечо Пальчика, Михалыч объяснялся нам в любви:

- Потому люб-лю вашего брата... Хор-рошие вы ребята. С вами всегда можно выпить.