Иван отобрал у меня газету.

- Ты мне мешаешь точно переводить, тут очень интересно написано. - И продолжал с выражением: - В помещении вооруженных партизан перед стаканом вина языки развязались. Благодаря сувенирам и фотографиям годы войны переживаются вновь вместе с их радостью и слишком тяжелыми жертвами. Этот великолепный вечер Бельгии и СССР закончился в атмосфере симпатической сердечности под звуки нашего гимна и ихней Брабансоны.

- Неплохо изобразили, - заметил я. - Жаль только, про Луи и Антуана ничего не написали. Могли бы, между прочим.

Иван заглянул в газету.

- Нет, про них там ничего нет.

Луи устроился в глубоком кресле у телевизора и деловито засопел. Шарлотта стучала на кухне тарелками.

- Они всегда после обеда спят, - заметил Иван, усаживаясь в соседнем кресле и преклоняя голову. - А потом он будет тебе рассказывать про отца.

Я приложил палец к губам:

- Слушай, Иван, а что если нам сейчас к Терезе махнуть?

- У меня уже есть моя Тереза, - ответил он, прикрывая глаза и вытягивая ноги. Я и оглянуться не успел, как со второго кресла раздалось такое же благодушное сопение.

Я уставился в газету.

ГЛАВА 12

Хоть мы и с запасом выехали, но прибыли не первыми. Несколько машин стояло на просторной поляне, возле которой сходились перекрестком две дороги. За деревьями проступал четкий силуэт церкви Святого Мартина, там тоже виднелись машины.

Люди рассредоточивались группами по границам поляны, но в их, казалось бы, случайном расположении имелся определенный центр, от которого они словно вели отсчет и к которому безотчетно стремились. Я вышел из машины и увидел эту срединную точку. Белый мраморный крест вырастал из груды камней и как бы запрокидывался навзничь. Грани креста были чисты и безмолвны, а за ним возвышались три светлые панели с частыми строчками имен. На средней панели высечена сверху морда льва в опрокинутом треугольнике - эмблема Армии Зет.

Поль Батист де Ла Гранж стоял в центре наиболее солидной группы, я узнал секретаря секции и еще нескольких бельгийцев, с которыми познакомился на собрании.

Луи решил отвести машину за перекресток, а я пошел к президенту, оглядываясь на могилу и ближние машины: не привезли ли венки?

Президент Поль Батист приветствовал меня торжественной речью: мы рады... приближается волнующая минута...

Я обошел по кругу, пожимая руки. Тем временем и Поль Батист добрался до сути: заговорил о Матье Ру. Он узнал его адрес: Льеж, рю Университет, дом номер сто, хороший подарок, мой дорогой друг, не правда ли?

Тут мы увидели Ивана, шагающего через поляну, и замолчали. Иван шагал один и цвел, как утреннее солнышко.

- Можно поздравить, как я погляжу. Кто же?

- Я превратился в деда, - доложил Иван на обоих языках и с ходу принялся принимать поздравления. - Мы назовем его Серж, в честь моего отца. Моя Тереза согласная. Я только что оттуда. - Иван принялся за свои обязанности. - Президент имеет радость доложить тебе, что скоро привезут венки и приедет труба. Тогда мы начнем церемонию.

- Бонжур, Виктор.

Я увидел Антуана, следом изящно шагала Сюзанна: он в черной паре, она в бордовом платье с жакетом. Мы же с самого собрания не виделись. Я поспешил к ним навстречу.

- Звонила Жермен? Она приедет на церемонию?

- Она сказала, что у нее дела, но она постарается.

- Карточку Альфреда она не нашла?

- Пока еще нет. Как идет твоя программа?

- Программа на уровне, - я показал большой палец. - Узнали адрес Ру. Поедем вечером к нему?

Антуан озабоченно кивнул.

- Но это еще не все, - продолжал я. - Иван, расскажи им, что за нож я нашел вчера в пансионате "Остелла". Как ты думаешь, Антуан, стоит этот вариант дальше разрабатывать?

Из ворот Святого Мартина густо повалил народ. Закончилась утренняя служба. Прихожане разбирали машины, проходили мимо, с любопытством оглядываясь на нас. Они уже исполнили свой долг и спешили к теплым очагам.

Антуан поманил меня пальцем к подъехавшей голубой машине. Так и есть, секретарь привез венки.

- Роберт просит, - перевел подоспевший Иван, - чтобы ты выбрал любой венок для отца и дал ему свои мемориальные ленты.

Мы стояли с матерью на краю летного поля. Проехал автопоезд из трех вагончиков, увозя пассажиров к нашей машине, пора и мне было трогать, да мать все не отпускала, хотя все слова были сказаны. И тогда она суетливо вытащила из сумки узкий сверток белой бумаги: "Возьми с собой, нет, нет, не раскрывай, там раскроешь. И вообще, мне ничего не привози, мне тряпок не надо, а если деньги останутся, поправь на них могилку в случае чего..." Я поцеловал ее, побежал к машине, а она осталась на краю поля, и я долго видел ее: и пока мы рулили, выходя на полосу, и когда взлетели, ложась на разворот, - печальная крошечная фигурка на краю огромного поля.

Извлекли венки. Магнолии, астры, лилии, розы, садовые ромашки - и все в еловых лапах. Я оглядел строй из пяти венков и выбрал для отца, венок был не таким большим, но более густым и крепким. Роберт протянул мне визитную карточку и пятьдесят франков.

- Зачем это? - удивился я.

- Счет из магазина и сдача, - пояснил Иван. - Возьми эти франки, а то он обидится.

Я прочитал на карточке: Густав ван Шор, Эвай. Цветы из Эвая. А Жермен из Эвая не приехала. Хоть не было к тому никаких доказательств, я инстинктивно чувствовал, что она избегает меня.

Присев на корточки, Роберт принялся прилаживать ленты. Я дал ему свою, от экипажа: "Бельгийским и русским партизанам, павшим в боях с фашистами, от советских летчиков".

Подошел президент. Иван перевел надпись на ленте. Президент с чувством пожал мою руку.

- Бельгийская и советская дружба должна процветать изо всех сил наших народов, - перевел Иван провозглашенный президентом лозунг на свой русский язык. - Он спрашивает, есть ли у тебя ленты для твоего отца Бориса?

Я достал из папки и развернул материнский сверток. Там было две ленты. "Лейтенанту Борису Маслову - от ветеранов 263-го авиаполка ДД", - вон, оказывается, какую ленту мать соорудила, недаром она последние недели куда-то ездила, созванивалась по междугородным линиям. Другая лента была короче и лаконичней - "От жены и сына".