И опять, как вчера:

 — Соколова в буфете...

А в буфете Светланы нет.

 — Она в библиотеку пошла...

И там не видно Светланы.

Казалось, что Светлана играет с Галей в прятки.

Несколько раз на лестницах, в коридоре, в буфете Галя видела вчерашнюю круглолицую девочку и встре­чала ее удивленный взгляд.

И все время перед глазами стояло грустное лицо Светланы, такое, какое было у нее вчера в раздевалке, отчужденное, даже как будто враждебное.

Три перемены, включая и большую, Галя потратила на поиски. Даже на уроках думала только об этом, даже Мухам отвечала невпопад... Мухам-то еще полбеды — Ивану Ивановичу ответила невпопад! Он посмотрел су­рово — затуманилось Солнышко или нет, а на уроках должна быть полная ясность!

Наконец на последней перемене Галя опять поднялась наверх и решила ждать у двери четвертого «В» до са­мого звонка, с риском опоздать на географию. Почему-то она была уверена, что в классе Светланы не будет. Гале уже начинало казаться, что школа — совсем не школа, и что вообще все эти лестницы, все эти поиски и таинствен­ные исчезновения Светланы — просто обыкновенный страшный сон, когда ищешь, входишь — и вдруг все ока­зывается совсем не то, ничего и никого не узнаешь, все незнакомое...

 — Ты опять Соколову ищешь? — остановили ее в ко­ридоре девочки. — Она только что в класс пошла, цветы поливает.

Галя открыла дверь. Пустой класс. Открытые окна. Светланы нет. С маленькой лейкой в руках стоит кругло­лицая девочка и поливает цветы.

Галя испуганно смотрела на круглолицую девочку, а круглолицая девочка — на Галю... и тоже начала не­множко пугаться, даже порядочно воды пролила на пол.

 — Кого ты ищешь? — спросила она наконец.

 — Соколову, из вашего класса.

Круглолицая девочка неожиданно улыбнулась:

 — Так Соколова — это я!

А у Гали все захолодело внутри, как будто она попа­ла в заколдованное сказочное царство, где худенькая Светлана прямо почти на глазах превратилась в незна­комую круглолицую девочку.

Дома Галя обедала и ужинала без аппетита, вечером на папины и мамины вопросы тоже отвечала невпопад. Мама даже пощупала губами Галин лоб, но жара, разу­меется, не было.

 — Что с тобой? — спросила мама. — Или отвечала неудачно?

 — Да, — сказала Галя, — Ивану Ивановичу.

 — Сколько же он поставил?

 — Он у себя в книжечке, я не видела.

 — Ну ведь не двойку же? Да ты, Галочка, не огор­чайся так — исправишь.

Гале стало совестно, что мама беспокоится из-за пред­полагаемой двойки, и она сказала с тяжелым вздохом:

 — Да я не потому.

Мама и папа переглянулись. Потом папа взял газету, а мама стала убирать посуду в буфет.

А Галя ходила от окна к окну и пощипывала узкие зе­леные листья у пальмочек, даже оторвала один. Мама и папа сделали вид, что ничего не заметили. Потом Галя остановилась посередине комнаты и проговорила совсем трагическим голосом:

 — Ну вот скажите: если я знаю, что кто-то делает что-то нехорошее, нужно сказать или нет?

Папа сразу отложил газету, а мама закрыла буфет. Папа спросил:

 — Кому сказать?

 — Ну... учителям!

 — Может быть, сначала постараться, чтобы этот че­ловек сам перестал делать нехорошее? — осторожно ска­зал папа.

 — Меня не послушает. Скрывается от меня и от всех. Убегает. Видела его вчера и сегодня только в раздевалке. Сегодня, как только я вошла, вышел и ушел с Аней-Валей! По-моему, даже подозревает меня уже и нена­видит!

 — Кто ушел с Аней-Валей? Кто ненавидит? — в один голос спросили папа и мама.

 — Этот человек.

 — Ты бы рассказала, Галочка, все, — посоветовал папа, — а то мы с мамой ровнешенько ничего не пони­маем.

 — Даете слово, что никому никогда про этого чело­века не расскажете без моего разрешения?

На этот раз мама и папа ответили невпопад. Мама сказала:

 — Даю.

 — Я такого слова не даю, — сказал папа.

 — Почему не даёшь?

 — Потому что раз слово дал — полагается его дер­жать. А может быть, окажется, что этот человек разбой­ник или вредитель какой-нибудь, тогда я сразу иду к те­лефону и набираю ноль два, а что мама будет делать со своим честным словом?

 — Я сказала не вообще, а без моего разрешения.

 — А вдруг ты разбойника пожалеешь и не разре­шишь?

 — Это не разбойник, а девочка,

 — Девочки тоже иногда бывают порядочные разбой­ницы... А ну-ка, Галочка, — папа пересел с кресла на ди­ван и по дороге прихватил с собой Галю, — сядем мы с тобой рядком да поговорим ладком... Рассказывай про свою разбойницу.

Теперь Галя сидела между папой и мамой и видела совсем близко их внимательные глаза. Галя подумала, как страшно важно для папы и для мамы все, что ее за­нимает и волнует, и как хорошо, когда можно все, что тебя занимает и волнует, кому-нибудь рассказать.

И не нужно никаких особых честных слов, потому что у папы и мамы все слова честные.

Потом Галя подумала о Светлане — что некому ей рассказать про свои обиды и огорчения и никому про ее огорчения неинтересно слушать, У Гали затряслись губы...

Когда она кончила рассказывать, папа спросил, вста­вая:

 — Где этот детский дом? Галя тоже вскочила с дивана:

 — Папа, ты что хочешь делать? Ты хочешь туда идти?

 — Для начала хочу позвонить по телефону. Даешь разрешение?

 — Папа, если ей что-нибудь будет из-за меня...

 — Честное слово, Галочка, я буду говорить так, буд­то та разбойница — моя собственная разбойница!

 — Ну, тогда звони.

 — По-моему, лучше не по телефону, — сказала мама,

 — Так я же только сговориться, когда прийти.

В детском доме ответили, что директора нет, просили позвонить утром или прямо зайти. Говорила дежурная воспитательница. Папа положил трубку и вопросительно посмотрел на маму и на Галю.

 — Лучше бы прямо с директором... — нерешительно проговорила мама.

 — Хорошо, — сказал папа, — в таком случае, отло­жим до утра.

В это утро тетя Мариша в школьной раздевалке, как представитель власти, выслеживала правонарушителя. С молниеносной, почти автоматической, быстротой прини­мая и размещая на вешалках пальто девятиклассниц, она успела сказать:

 — Вот эта девочка уже второй день: придет, паль­тишко снимет вместе со всеми, а повесить мне не дает. Постоит немного... подружки в класс, а она оденется опять и уходит. А чуть звонок — опять, в школу, прямо с улицы. Стоит у двери и подружек ждет.

 — Какая девочка? — спросила Лида Максимова.

 — Вон: черненькая, кудрявая, в красном берете... Первый раз я думала — может, она забыла что, домой опять побежала. А теперь вижу — не в этом дело. Подо­зрительно мне ее поведение.

 — Да где же? Где она? — сама удивляясь своему волнению, спрашивала Лида.

 — Там, там, в уголке, за скамейкой...

Но красный берет был уже в тамбуре, между двумя стеклянными дверями.

 — Светлана! — крикнула Лида. — Тетя Мариша, дай­те мне скорее мое пальто! Девочки, пропустите, пропу­стите меня скорее! Это моя!.. То есть не моя, но все рав­но — наша!

И Лида исчезла за дверью.

Девочки выбежали вслед за ней на крыльцо. Ни крас­ного берета, ни синей Лидиной шляпки...

 — В чем дело? — спросил Иван Иванович, входя в раздевалку вместе с руководительницей четвертого «В».— Почему такое волнение?

Узнав причину волнения, он спросил учительницу:

 — Светлана Соколова? Но ведь она была вчера на уроке? Вы спрашивали ее вчера!

 — Наташу Соколову, — возразила та. — В четвер­том «В» ни одной Светланы нет!

Тогда Иван Иванович потребовал у нянечки обратно свои калоши, а руководительница четвертого «В» по­шла прямо в кабинет директора и сообщила таким го­лосом, будто предупреждала о могущем быть землетря­сении:

 — Иван Иванович просил предупредить, что он мо­жет опоздать на урок!