В детском доме Светлану и Костю уже ждали.

Дверь широко раскрылась. На пороге стояли малень­кий светловолосый мальчуган и светловолосая девочка немного побольше. Мальчуган бросился в угол передней, где на стуле лежал Костин вещевой мешок, и ухватился за него обеими руками, пытаясь поднять. Девочка крик­нула.

 — Славик, не поднимай! Надорвешься! Дай мне!

И сама была сейчас же отодвинута в сторону одним из старших мальчиков:

 — Оля, не поднимай, тяжело! Товарищ лейтенант, вот ваш мешок!

В переднюю из всех дверей высыпали ребятишки (уди­вительно, сколько поместилось их на такой небольшой сравнительно площади!) и все желали Косте счастливого возвращения. Так как он поцеловал Светлану, пришлось поцеловать еще нескольких мальчиков и девочек — из тех, которые стояли поблизости и которым уж очень это­го хотелось. А потом его самого поцеловала Наталья Ни­колаевна.

Костя вышел во двор, обернулся — во всех окнах тор­чали темные и светлые головенки, маленькие руки ма­хали ему вслед.

Теперь самое время было ехать к Наде в инсти­тут, но, поравнявшись со школой, Костя невольно замед­лил шаг.... В конце концов, это займет только четверть часа!

В пустой раздевалке сидела маленькая сухонькая ста­рушка и вязала чулок.

 — Нельзя в шинели, товарищ лейтенант, — строго сказала она, — у нас в верхней одежде входить не раз­решается.

И вдруг отбросила чулок, подошла к рубильнику, и школа наполнилась оглушительным звоном — к оконча­нию пятого урока. Казалось странным, что тетя Мариша, такая маленькая и степенная, произвела весь этот шум.

 — Сейчас побегут, — улыбаясь, сказал Костя, когда наконец затих оглушительный звон.

Тетя Мариша, принимая от него шинель, с достоинст­вом возразила:

 — Не побегут, а пойдут!

Растворялись двери классов, аккуратными линеечками выходили в раздевалку и спускались по лестницам с верх­них этажей маленькие ученицы. Никакого беспорядка, ни­какой суеты.

«Ого! Дисциплинка!» — с уважением подумал Костя.

Ему казалось, что именно в эти годы ребята должны были бы разболтаться. Но, наоборот, порядка в школе было, пожалуй, даже больше, чем до войны. Может быть, потому, что здесь одни девочки учатся? Да, нелегко Свет­лане так сразу втянуться в эту налаженную, размеренную жизнь!

Проходя в коридоре мимо лейтенанта, девочки веж­ливо говорили: «Здравствуйте», и провожали его внима­тельными, любопытными взглядами.

Узнав, что директора сейчас нет в школе, а Иван Ива­нович в учительской, уже подходя к двери, Костя вдруг сунул руку в карман:

«Ох, что же я наделал! Совсем забыл!»

Через несколько минут Иван Иванович вышел из учи­тельской в коридор вместе с Костей и спросил, пожимая ему руку с неожиданной силой:

 — Прямо на вокзал поедете?

 — Нет, я еще должен зайти... меня будет прово­жать... то есть будут провожать...

Костя, с трудом сдерживая нетерпение, шагал рядом с учителем. Тот вдруг остановился и, озорно улыбнувшись, проговорил скороговоркой, переходя на «ты»:

 — Вот что, дружок, беги по коридору, никто не увидит, вторая смена еще не пришла. Только в раздевалке полег­че — тетя Мариша у нас строгая!

 — Лида, я в школу не пойду, я все равно учиться не буду!

 — А он совсем и не для того зовет. Ему нужно тебе что-то передать. Какую-то твою вещь...

Светлана только-только успела пообедать — без осо­бого аппетита, принимая во внимание подавленное на­строение, «наполеон» и половину «эклера», — Валя-без-Ани только-только успела покаяться ей в своем предатель­стве, и вдруг новое волнение: явилась вожатая Лида с просьбой от Ивана Ивановича отпустить Светлану в шко­лу. Он будет ждать ее в кабинете директора.

Наталья Николаевна разрешила идти: что-то уже Ли­да успела ей сказать, перед тем как позвали Светлану.

Нет, невозможно идти в школу после всего этого по­зора!

 — Лида, я ничего не забывала в школе! Наталья Ни­колаевна, я не пойду!

Лида возразила терпеливо:

 — Не ты забыла, тебе забыли передать. Сейчас к Ивану Ивановичу кто-то заходил… кажется, какой-то военный.

 — Сейчас? Вот сейчас?..

У Светланы заколотилось сердце... Нет, не может быть, чтобы Костя ради этого рисковал опоздать на поезд... то есть еще не на поезд — но все равно!

Всю дорогу до школы Светлана и Лида молчали. Свет­лана не знала, что Лида получила строгие инструкции от Ивана Ивановича.

«Обиделась на меня... — думала Светлана. — Так обиделась, так презирает, что и говорить ни слова не хо­чет!»

Уже во дворе школы Лида вдруг надумала, что ска­зать — совершенно нейтральное:

 — Сегодня, должно быть, будет дождь!

Светлана ответила, тяжело вздохнув:

 — Осенью всегда грязно...

Иван Иванович сидел за столом и проверял тетради, беспощадно отмечая жирной красной чертой каждую ошибку.

В этой комнате тоже был диван... еще один диван... только неприветливый, кожаный... твердый, должно быть!

 — Вот что, Светлана, — сказал Иван Иванович, в первый раз называя ее не по фамилии, — ко мне сейчас заходил Костя Лебедев и просил передать тебе вот этот шарф. Он сказал, что это для тебя очень дорогая вещь, и просил поблагодарить тебя за нее.

Светлана взяла обеими руками шарф... Должно быть, Костина мама так заботливо выстирала и выгладила его...

— Да ты сядь. Что же ты стоишь!

Светлана присела на самый край... Нет, диван оказал­ся мягче, чем можно было подумать с первого взгляда.

Она положила шарф себе на колени и ласково провела по нему рукой.

 — Он только для этого и приходил? — спросила она.

 — Нет, не только для этого. О шарфе он вспомнил уже здесь.

Иван Иванович закрыл тетрадь, а так как разговари­вать и сидеть на одном месте он не мог, то стал шагать по маленькому кабинету — ровно три шага получалось — от стола и до стенки.

 — Костя приходил, чтобы рассказать мне про то, как он с тобой познакомился. Между прочим, рассказал, что говорил один фашистский мерзавец про наших детей... Помнишь это?

Светлана глухо ответила:

 — Помню. Я все очень хорошо помню.

 — А если ты такая памятливая, так запомни раз и на­всегда, что нам-то ты очень нужна. И что к нам отно­ситься, как к своим врагам, ты никакого права не имеешь! Понятно?

Он неожиданно сел на диван. А диван оказался таким неожиданно мягким, что Светлану качнуло назад. Нуж­но было или совсем встать, или сесть гораздо глубже, чем она сидела.

Светлана села поглубже и сказала дрожащим голо­сом:

 — Я к вам не отношусь, как к врагам!

 — Если врагов нет — значит, все в порядке. Иди до­мой, узнай у девочек, что задано, и садись готовить уроки. Особое внимание на именованные числа обрати, я тебя завтра буду спрашивать, не посмотрю, что ты прогуляла два дня!

 — Как же вы будете спрашивать, когда меня из шко­лы, наверно, уже выгнали!

 — Никто тебя из школы не выгонял. Наоборот — та­ких, как ты, учить да учить. Светлана, твоя мама учи­тельницей была?.. Да?

 — Да...

 — Я думаю, она тоже хотела, чтобы ты училась, правда?

Светлана долго молчала, поглаживая рукой полоса­тый шарф.

 — Как же я буду... в четвертом классе... такая боль­шая!

 — Эх, ты! — Иван Иванович похлопал ее по малень­кой руке. — Большая!

Он встал и опять зашагал по комнате. Потом остано­вился перед Светланой:

 — Стыдно тебе, по крайней мере?

Она ответила, вся просияв:

 — Стыдно.

 — Это хорошо: значит, совесть у человека есть. А на глупых девочек ты не обращай внимания. У вас в классе и умные тоже попадаются. Ты с Галей Солнцевой, кажется,  дружишь?

Светлана мрачно сказала:

 — Нет. Это как раз Галина мама, должно быть, меня во дворе выслеживала!

 — Что, что? — переспросил Иван Иванович. — Экий у тебя характер континентальный!

 — Почему континентальный?

 — Жаркое лето, суровая зима. Ты уж как-нибудь умерь температуру или устраивай людям демисезон, а то рядом с тобой простудиться можно. Имей в виду, что Галя Солнцева как раз в этом самом кабинете изо всех сил тебя защищала.