Когда Анна прилетела в Москву в сопровождении одного лишь пианиста Рышарда Сивы, то друзья, встречавшие ее в аэропорту, в том числе и Качалина, не заметили в Анне никаких перемен - разве что лицо выглядело свежее и моложе.
Но что творилось в ее сознании?! Приехать на ответственные гастроли за рубеж в сопровождении одного лишь пианиста! Это ли не безумие! И при этом еще делать хорошую мину при плохой игре. Нет, это решение пришло не так скоро, как предполагал Понайот. Она звонила и в министерство, и в "Пагарт", убеждала отменить или хотя бы перенести гастроли. Но неизменно слышала в ответ:
- Все понимаем, но это невозможно. Невозможно.
Творческая сторона волновала их мало, вернее, не волновала совсем. Анна скоро убедилась, что напрасно тратит слова и энергию.
Рышард Сивы неплохо знал репертуар Анны - он участвовал в двух предыдущих гастролях. Но пианист он был средний, к тому же с большими композиторскими амбициями. Уже после того как программа была отрепетирована, он в ультимативной форме потребовал от Анны, чтобы она включила в концерт еще три его песни (две Анна уже пела). Песнями их можно было назвать с большой натяжкой - в них практически отсутствовала мелодика, текст был пустой, "ни о чем", так что и актерски их было вытянуть очень сложно. Но "вытягивать" пришлось. А ведь надо было еще преобразиться на сцене. Предстояло создать на сцене естественность ситуации, дать понять зрителям, что отсутствие оркестра - отнюдь не результат бездарных организаторских просчетов, а что так и было задумано с самого начала.
То, о чем говорил Понайот Бояджиев в Варшаве, в Москве и в других городах Союза оправдывалось. Уже само ее появление на сцене вызывало шквал оваций. Зрители видели любимую певицу и слышали ее голос. Кто там в глубине сцены с бесстрастным лицом ударял пальцами по клавишам - уже не имело для публики особого значения. Хотя сама певица страдала от этого. Ей казалось, что теперь она расходует в два раза больше сил, что теперь ее задача - не только показать саму себя, но и заменить целый оркестр: заменить скрипки, контрабас, тромбон и трубы... Никто ни разу не спросил ее, почему она поет без ансамбля или оркестра, никто из зрителей не упрекнул ее в этом. Больше всего она страшилась этих упреков. В ее сознании они были равнозначны поражению.
Спустя неделю она начала привыкать к такому сопровождению. Более того, она даже стала находить в нем определенные достоинства.
Как-то она разговорилась с Качалиной о новых записях.
- Знаешь, Анечка, - обратилась певица к своей русской тезке, - я спою все, что ты мне ни скажешь. Но мне уже стали надоедать песенки о любви, все эти "ахи" и "охи". Посмотри, нет ли у наших друзей игровых песен, в которых есть что сыграть, как в драматическом театре.
- Обязательно, - ответила Качалина, - но мне бы хотелось обратить твое внимание на романс. Вот я слушаю, как ты выступаешь с Рышардом, и думаю о твоем будущем. Ты не обижайся, все мы взрослеем.
Певица рассмеялась.
- Ты хочешь сказать - стареем...
- Нет, я хочу сказать - именно взрослеем... В русском романсе ты можешь достигнуть совершенства. Я для тебя кое-что приготовила.
- Анечка, - умоляюще сказала певица, - только ты не забывай и про песни. Увидишь, я еще кое-что смогу...
Про песни Качалина действительно не забывала. Они были разноплановые А. Бабаджаняна, Я. Френкеля, В. Левашова, В. Шаинского, Е. Мартынова и Р. Майорова и некоторых самодеятельных композиторов. Над ними хотелось работать и записывать их как можно быстрее. После окончания гастролей Анна задержалась в Москве еще на несколько дней. Несколько песен записала на "Мелодии", спела их на телевидении, получила за это, как она заметила шутя, "в нагрузку" целую кипу нот и подарки для маленького Збышека. Их оказалось так много, что увезти с собой все сразу не представлялось возможности. Часть пришлось оставить у Качалиной. До следующего раза...
Анна уже приготовилась, что в Польше ее ждут тишина и покой, временно потревоженные лишь детскими болезнями маленького Збышека. На сей раз она ошиблась. Снова начал трещать телефон, приглашения сыпались со всех сторон. Ее звали во Вроцлав и Колобжег, Гданьск и Познань, в Краков и Белосток... Проблема по-прежнему была лишь одна - оркестр. Правда, некоторые филармонии принимали Анну с готовыми партитурами ("музыкантов обеспечим на месте"). Сперва Анна соглашалась, но потом стала отказываться. Трудно было даже после нескольких репетиций найти общий язык с молодежными оркестрами. Те, как правило, изо всех сил старались. Но их старания не всегда увенчивались успехами...
Снова пан Анджей, оправившийся после болезни, начал "сколачивать" состав. Снова на это ушла уйма времени. И опять, по иронии судьбы, перед самым началом цикла концертов по залам столицы Анне объявили, что ее включили в группу, которая спустя неделю отправляется на гастроли в Штаты.
Анна чуть не заплакала.
- Ну как же? Не посоветовавшись со мной, не узнав про мои планы? Будто я игрушка какая-то! Не поеду!
Но поехать пришлось. Гастроли планировались на месяц. Однако их пришлось сократить до десяти дней. Дело в том, что концерты артистов из ПНР совпали с очередной антисоциалистической, антипольской истерической кампанией, когда определенные реакционные круги призывали бойкотировать польских артистов, в результате чего зрителей на концертах почти не было. Никогда в жизни Анна еще не пела в таких пустых залах, на репетициях и то было больше народу. Тем не менее Анна пела добросовестно, как всегда, не сокращала репертуар, вежливо кланялась тем нескольким зрителям, что сидели в зале. А однажды даже спела на бис, выполнив пожелание маленькой сухопарой старушки, изо всех сил хлопавшей Анне. На сей раз не было слез на глазах зрителей, не было приглашений побывать в гостях. Все проходило будто в пустоте. Даже импресарио появлялся редко, вид у него был угрюмый, он едва здоровался с артистами и сейчас же куда-то исчезал.
По возвращении в Варшаву Анна надеялась снова собрать свой оркестр. Но музыканты опять рассеялись по другим, более "надежным" солистам. Теперь, прежде чем обращаться за помощью к пану Анджею, Анна отправилась в "Пагарт", чтобы выяснить, что еще планируется с ее участием. Визит оказался как нельзя кстати: через две недели ей предстоит участвовать в Днях культуры Польши в Москве, а еще через месяц - новые гастроли по Советскому Союзу.
На сей раз один из сотрудников "Пагарта" лично занялся подбором музыкантов для выступлений Анны: судя по всему, ему это было сделать легче. Уже на третий день она встретилась с музыкантами достаточно высокой квалификации и мастерства. К счастью, они обращались к ней исключительно по творческим вопросам, - у нее будто гора упала с плеч. Анна очень волновалась, не разбегутся ли они куда-нибудь за время ее отсутствия (в Москве она выступала с оркестром Катовицкого телевидения и радио). Но музыканты не "разбежались". Неприятность подкралась неожиданно, с другой стороны. Зося, милая, трудолюбивая Зося, надежная помощница во время ее отсутствия, неожиданно объявила Збышеку-старшему и Анне:
- Беру расчет! Выхожу замуж.
- Как так, Зосенька? Я же завтра лечу в Москву. У меня такие ответственные концерты, Дни культуры, понимаешь? Что же мне делать?
- Делайте что хотите, только я выхожу замуж! - решительно отрезала Зося. Увидев отчаяние на лице Анны, она немного смягчилась. - Ну ладно, на Дни культуры я вас отпускаю, а там смотрите...
Во время открытия Дней культуры в Кремлевском Дворце съездов Анна вновь пела "Песню" на стихи Риммы Казаковой. Казалось, и певица и все в зале переживают драму молодых ребят, во имя победы отдавших свои жизни. Потом, после этого концерта, Анна почему-то подумала о том, не разбрасывается ли она в последнее время, - может быть, ей лучше остановиться на балладных, драматических песнях, которые сродни ее душе, ее вкусу, нежели танцевальные шлягеры, которые ей самой тоже, безусловно, нравятся, но которые, как ее убеждают некоторые московские друзья, не в ее стиле.