- Слушай, какой я "хит" написала! - говорила Катажина, с шумом усаживаясь на стул у рояля. Она долго пыталась отыскать среди вороха бумаг в своем видавшем виды портфеле нужные ноты и текст. Безнадежно махала рукой и начинала играть на память. Анна смотрела на нее широко раскрытыми глазами, ощущая какое-то магическое притяжение к музыке Гертнер - экспрессивной, очень современной по ритму и вместе с тем с ярко выраженной мелодией.
- Эту песню дашь мне, только мне, обещаешь? - тихо спрашивала Анна.
- Только тебе! - твердо заявляла Катажина, наигрывая мотив уже совершенно другого произведения. Анна искренне удивилась, когда несколько дней спустя услышала одну из новых песен Катажины, написанную, как заверяла Гертнер, "специально" для Ани, по телевидению в исполнении одной известной певицы.
"Все-таки Катажина ужасно рассеянная", - подумала Аня.
Она перестала репетировать услышанную по телевидению песню и принялась за другую, тоже, как утверждала Катажина, написанную для Анны. И эту песню через несколько дней услышала Анна, правда не по телевидению, а в концерте ее исполняла та же именитая певица. Нет, не обида родилась в душе Анны. Скорее, это была досада на саму себя, на свою "несостоятельность". Наверное, Гертнер недостаточно верит в Анну. И, конечно, имеет для этого основания: вот ведь уже сколько времени прошло с тех пор, как она получила "Танцующие Эвридики", но пока ничего с этой песней сделать так и не смогла.
В Сопоте эту песню ей исполнить не разрешили, музыкальные редакторы фирмы грамзаписи "Польске награня" не проявляли к творчеству Герман никакого интереса, несколько раз ее приглашали на телевидение, но по тем или иным причинам съемки в последний момент срывались. Особенно было обидно в последний раз. Кшивка с трудом отпустил ее для выступления в популярной вечерней программе телевидения Катовице. Она была в гримерной, когда к ней подошел редактор - симпатичный рыжий парень лет двадцати пяти, в очках - и как-то сбивчиво начал объяснять, что "Танцующие Эвридики" петь нельзя: главный не разрешает. Мотивировка отказа: слишком много Гертнер, как будто в Польше нет других композиторов!
- Что у вас есть еще? - виновато спросил он.
- Больше ничего, - растерянно ответила Анна. И почувствовала себя униженной, надоевшей, назойливой просительницей.
- Вы уж на меня не обижайтесь, это ведь не мое мнение. Переубедить главного - дело безнадежное. Как будет еще что-нибудь, приезжайте. Созвонимся. - И он направился к другой певице.
Возвращаясь ночным поездом из Катовице во Вроцлав, Анна, подперев подбородок, смотрела в окно, будто пыталась разглядеть в темноте знакомые и близкие сердцу места. И думала, думала:
"В конце концов, многое уже сделано, а времени прошло немного. Я певица. Это мое призвание, моя жизнь, и другой я себе не мыслю. Я - лауреат фестиваля в Сопоте, обо мне одобрительно отзывались рецензенты. Значит, что-то во мне действительно есть?.. Меня ценит Кшивка, я нужна ему. Но, говоря откровенно, зрители меня не знают: пластинок нет, телевидения и радио тоже, Кася Гертнер, судя по всему, в меня не верит... А может, я переоцениваю себя? Может быть, то, чего я достигла, и есть мой потолок?"
Несколько недель Анна была расстроена. К тому же она простудилась, поднялась температура, врач советовал отлежаться, чтобы избежать осложнений. Но какое там "отлежаться"! Каждый вечер концерт, и твое отсутствие ставит всех в безвыходное положение. Голова разламывалась, но надо было взять себя в руки и ехать на концерт. (К счастью, выступления проходили во Вроцлаве.) Выходить на сцену, брать микрофон и петь, петь, на несколько минут забыв обо всем. После концерта - в кровать! В свою, уютную, теплую. Можно забраться с головой под огромное ватное одеяло, выпив из маминых рук стакан крепкого чая с малиновым вареньем. И отключиться, забыть обо всем на свете...
Однажды ее разбудил удивительно знакомый голос. Он доносился со двора, и Анна пыталась вспомнить, кому он принадлежит. Да, конечно, ошибки быть не могло - этот голос принадлежал ей самой. Это была ее песня, спетая в одном из недавних концертов в Жешуве.
- Пани Ирма, пани Ирма! - закричал резкий старушечий голос со двора. Включите скорее радио: там ваша дочь поет!
Анна впервые услышала себя по радио. Как же так? Она и не заметила, а может быть, просто не обратила внимания, что этот концерт записывают. И вот на тебе, сюрприз!
Потом ведущий радиопрограммы коротко рассказал ее биографию и предложил послушать еще одну песню, записанную на концерте. Затем он снова заговорил своим хорошо поставленным голосом:
- Анна Герман, несомненно, одна из наиболее ярких звезд нашей эстрады. У нее огромное будущее, и я не сомневаюсь, что мы еще не раз получим удовольствие от общения с ее волшебным искусством. А сейчас послушайте "Танцующие Эвридики" Катажины Гертнер... Возможно, это не самая лучшая песня, которую поет Анна Герман, но она в какой-то степени свидетельствует о больших потенциальных возможностях нашей молодой певицы.
"Не самая лучшая песня!" Нет, с этим утверждением она согласиться не могла. Анна влюблена в эту песню! Почему? Ответить однозначно трудно, как невозможно объяснить само таинство любви: почему мы видим в любимом лишь достоинства и не замечаем недостатков? Хватит ли у нее сил доказать журналисту, и еще полусотне скептиков, и самой Катажине Гертнер, махнувшей рукой на "Эвридики", что эта песня по-настоящему талантлива, что она способна прожить долгую счастливую жизнь? Эти мысли, может быть несколько сумбурные, преследовали ее еще довольно долго, не давая покоя...
xxx
Аня любила те считанные часы, когда можно было посидеть дома "просто так". Поговорить с мамой и бабушкой о вещах, казалось, бесконечно далеких от ее будничных проблем и забот. О том, например, как приготовить вкусное жаркое или испечь пирог, сварить вишневое варенье. Самой повозиться на кухне, выпить чаю из своей чашки, съесть манную кашу из своей тарелки, а вечером растянуться в своей кровати, положив голову на свою подушку.
Однако стоило ей хоть чуточку задержаться дома, как ее охватывали беспокойство и волнение, тоска по привычной кочевой жизни. Когда Анна выходила на сцену, то чувствовала себя по-настоящему счастливой. И не только потому, что всегда пела легко, открыто, свободно, но еще и потому, что моментально находила контакт со зрителями. Ее встречали аплодисментами. Эти аплодисменты становились для нее своеобразным допингом. За кулисами легкость проходила, часто начиналось сердцебиение, она вдыхала нашатырный спирт и мечтала как можно скорее оказаться в гостинице. Врачи, как сговорившись, твердили одно и то же: "Вы перенапрягаетесь, перерабатываете. Вам нужны отдых, движение, свежий воздух". Она же пыталась объяснить, что как раз хорошо чувствует себя, когда много работает, а вот когда отдыхает... все и начинается.
В пасмурные дождливые январские дни 1964 года она задержалась дома дольше обычного - началась эпидемия гриппа, Анна думала, что заболеет одной из первых. Но, к счастью, ошиблась. За это время она навестила старых знакомых, которых не видела несколько месяцев, побывала на концерте симфонической музыки, на новом советском фильме. Разговор с матерью, оставивший в душе неприятный осадок, возник неожиданно.
- Анна, - вдруг сказала мама, отложив школьные тетради с изложениями, тебе уже двадцать восемь лет. Мне бы не хотелось вмешиваться в твою личную жизнь. Мне трудно судить, как там у вас, у артистов... Но не пора ли тебе подумать о себе? О продолжении нашего рода и, наконец, о своем собственном очаге?
Что Анна могла ответить на этот, как ей показалось, бестактный вопрос? Анна считала себя глубоко одиноким человеком. Она страдала от этого одиночества, втайне боясь выдать себя. Относила его за счет своей профессии (в самом деле, какой муж согласится с постоянным отсутствием жены?). Ну а о ребенке вообще думать нечего. Ребенок - это ведь несколько лет, вычеркнутых из творческой жизни. Их уж потом не наверстать. Мамины слова "мне трудно судить, как там у вас, у артистов" укололи Анну в сердце. В них явно ощущался подтекст, намек на распущенность. И как мать могла подумать такое! Конечно, Анна не девочка, ей уже пришлось испытать и первую любовь, оставившую в ее сердце глубокий след, и первые разочарования. Приходилось ей сталкиваться и с себялюбивыми, расчетливыми эгоистами и циниками.