- Итак, мадам, наше агентство полагает, что эта давняя история сейчас весьма актуальна, что у неё есть политическая подоплека. Вряд ли Андре Маршан совершил самоубийство в состоянии депрессии. Скорее, его к этому принудили. Как я уже сказал, из всех тех, кто имел касательство к Маршану, только ваш покойный муж мог бы согласиться со мной, он ведь знал что-то такое о Маршане...

Пока я излагал свою легенду - мол, журналист, работаю над материалом, представляющим международный интерес и всякое такое - Ариана Сегюр пристально изучала меня. Я не Бог весть какой актер, но тут старался вовсю.

Хозяйка пригласила меня поужинать - отлично приготовленная телятина, на десерт шоколадный крем, - и теперь мы сидели втроем в довольно обшарпанной, но по-своему уютной гостиной. Сам господин Бонтан оказался на редкость молчаливым: бессловесный, бородатый гигант. Разговаривать он, видимо, всегда предоставлял жене.

- Вы же прочли эти вырезки, - сказала она, - и знаете, что полицейское расследование ни к чему не привело. Вас, должно быть, это не слишком удивило. Что мне вам рассказать? Вы и так все уже знаете.

- Это правда, что Марк Сегюр не оставил никаких записей?

- Если и оставил, их украли, пока я лежала в больнице.

- Он вам не сказал, куда направлялся в тот день?

Она чуть помедлила с ответом:

- Н-нет. Сказал только, что, наконец, прищучил Маршана. Знаете, как талмуд учит: "У твоего друга есть друг, а у того тоже есть друг..." Мы старались соблюдать правила конспирации.

- Ваш покойный муж состоял в коммунистической партии?

- Нет. У него было тому философское объяснение. Хотя он и считал себя убежденным революционером, ему не хотелось связывать себя с реальной политикой - а все партии именно тем и заняты. Его больше интересовали моральные аспекты революции - добро и зло, справедливость и несправедливость, правда и ложь. И он не склонен был толковать эти понятия однозначно.

- А вы?

- А я - да.

Она добавила кофе в мою чашку - кофе был отличный.

- Ночуйте здесь, - предложил Бонтан, - У нас есть свободная комната.

- Большое спасибо, - обрадовался я, - Мне бы не хотелось ехать ночью.

Я объяснил им обоим, что намерен поискать какую-нибудь информацию о Маршане в окрестностях Авейрона, там, где он действовал во время войны. Потом повернулся к Ариане:

- Чего я не могу понять: почему в свое время левые - я имею в виду коммунистов - сами не занялись расследованием смерти Сегюра? Для них-то это был подарок судьбы, лакомый кусок. Темные силы реакции подсылают наемных убийц, чтобы заставить замолчать благородного журналиста, который может доказать, что один из ведущих министров в правительстве во время войны предал участников Сопротивления. Заодно и о насквозь коррумпированной полиции представлялся случай сказать... В пятидесятые годы это бы прозвучало. Коммунисты должны были ухватиться за эту смерть - однако, судя по газетным вырезкам, она была забыта всеми очень скоро.

Карие глаза Арианы уставились на меня, она молчала долго, зябко кутаясь в черную большую шаль. И вздохнула наконец так тяжело, будто на плечи ей легла усталость, накопившаяся за все прошедшие годы.

- Партия приняла решение не заниматься этим. В тот момент смерть Сегюра не была делом первостепенной важности. Мне дали понять, что никто не собирается скрещивать мечи по этому поводу. Никто к тому же не верил, что правительство позволит довести дело до суда. Так что компартию эта смерть особо не тронула.

- А вы сами что-нибудь предпринимали?

- Когда я вышла из больницы, то добилась приема у одного крупного партийца. он занимался вопросами агитации и пропаганды, а заодно играл какую-то роль в системе безопасности. Этот визит ничего не дал, все тогда были в тисках сталинизма. Морис Торез все ещё был генсеком. Начни я возражать - вылетела бы из партии через десять минут. Наших лидеров вовсе не интересовал тот факт, что мой муж убит, их занимали дела куда более крупного масштаба. А он даже коммунистом не был. "Сейчас не то время" - вот что мне сказали.

- А могли быть и другие причины, чтобы уклониться от расследования?

Улыбка Арианы была бледной:

- Вполне. Возможно, они и не хотели, чтобы открылась недостойное прошлое Маршана. Или уже знали все то, что собирался обнародовать мой муж.

- Как вы тогда ко всему этому отнеслись?

- Постарайтесь меня понять. Во время войны я была в отряде маки, которым руководили коммунисты. И видела настоящий героизм, самопожертвование, безусловное подчинение старшим. Мне это нравилось - как я могла позволить себе сомневаться в правоте лидеров?

- Но погиб ваш муж...

- Это был лишь эпизод в борьбе за жизнь и счастье миллионов людей, Ариана засмеялась невесело, - Теперь я думаю иначе, но тогда я вовсе не была так глупа и жестока, как это выглядит сейчас. Я ведь выросла в Европе, которую сотрясал нацизм. От детей нельзя требовать, чтобы они сами по себе росли мудрыми и здравомыслящими. Вот, гляньте.

Она протянула ко мне руки ладонями вниз. Я нагнулся поближе: пальцы заканчивались мягкими подушечками, у неё не было ногтей.

- Это сделал француз, и не только это. В полицейском участке в Руане. Радио специально включил, чтобы не слышны были с улицы мои вопли, - она уронила руки на колени. - Если я никого не выдала тогда в Руане - это только потому, что была коммунисткой. Не просто французской патриоткой, а именно коммунисткой. И мои товарищи остались живы. Вот почему, когда семь лет спустя партия сказала мне, что не следует ничего предпринимать по поводу смерти Марка, я подчинилась. Ведь это была та самая партия, в правоте которой я никогда прежде не сомневалась.

- А теперь?

- О, теперь! - протянула она с улыбкой, - Теперь я уже большая девочка...

Бонтан к тому времени вышел куда-то, мы сидели у камина вдвоем, тлеющие поленья бросали перед собой слабый свет да тусклая настольная лампа едва освещала лицо собеседницы.

- Но сейчас - почему вы молчите сейчас?

Она сделала вид, будто не поняла вопроса, хотя, я уверен, это было не так.

- Потому что не видите в этом деле никаких следов, не знаете, как к нему приступить?

- Нет. Просто вас интересует, почему покончил с собой Маршан. А меня кто убил Марка.

- Но ведь одно с другим связано, разве нет?

Ариана не ответила, лишь покачала головой, не отрывая глаз от потухающего огня. Потом, бросив на меня странно прямой, озадачивший меня взгляд, встала и направилась в кухню. Вернувшись, она протянула мне сверток в целлофановом пакете, с которого сыпалось что-то белое.

- Мука, - объяснила она, - осторожно, не запачкайтесь. Тут то, что вы ищите - записи Марка, их тогда так и не нашли. Только на одну эту ночь утром вернете.

...Я читал при неверном свете ночника до двух. Кое-что выписывал. Далеко не все в этих бумагах можно было разобрать. Наспех написанные слова, сокращения, понятные лишь автору. Там было три вида документов: записи самого Сегюра, газетные вырезки разных лет, некоторые с комментариями и датами. И, наконец, документы, относящиеся к подпольной деятельности Сопротивления, большей частью на оберточной бумаге, машинописные тексты едва читаются, некоторые написаны от руки карандашом или выцветшими уже чернилами, с неправильной орфографией. Там, где листки были скреплены, под скрепками остались ржавые полоски, кое-где красуются пятна от какой-то пролитой жидкости. Вот такие мелочи и свидетельствуют о подлинности документов.

Среди них я нашел большой, свернутый вчетверо лист, заполненный машинописным текстом и озаглавленный: Астурия, коммюнике. К нему прилагалась записка: "Перечень лиц, представляющих опасность; сведения собраны отрядом N14 в июне-июле 1943 года". И затем около двадцати имен с краткими сведениями. Судя по адресам, большинство из этих людей были жителями Лиона и Авейрона. Против одного имени жирная галочка. "Бракони Рауль Фернан. Родился в 1915 году в Боллене. Проживает на улице Аламбар в Лионе. Плотник и кровельщик. Активно действовал в нескольких отрядах, в том числе в отряде "Комба", начиная с 1942 года. Есть мнение, что является двойным агентом в Лионском отделении СД5. Работает под другими именами: Беранже, Бракант, Беллис. Женат, имеет любовницу по имени Сюзанна Венан. Муж Венан отправлен в Германию как военнопленный. Возможно, оккупационные власти именно через него вышли на его жену. В 1943 г. Бракони был схвачен германской разведкой, но пробыл в тюрьме недолго. Как он объяснил, его быстро отпустили, так как не сумели опознать. Этого человека следует отстранить от всякой подпольной работы".