Изменить стиль страницы

Она еще верила, что Капитан мог бы пойти за ней.

- Ты, курва, - это уже не охранники, а Капитан. Видно, плюнул на нее или сбил на землю: там кто-то упал, падение тела услышали те, что в сене, явственно и четко, и сразу - выстрел, точно загремели все пушки мира, раскололась земля, и крик Капитана: "А-а-а-ой!" И стон. И тишина.

Не сговариваясь, Профессор и Малыш вынырнули из сена и оказались у лестницы. Малыш пропустил Профессора, но спускались они вместе и выбежали из сарая плечом к плечу, еще надеясь своим появлением спасти Капитана. Опоздали. Капитан лежал мертвый, Криста стояла между двумя эсэсовцами не то перепуганная, не то удивленная, эсэсовцы уставились на двух беглецов с недоверием, граничащим с растерянностью.

- Эх, не взяли мы вилы, Профессор, - пожалел Малыш. Он готов был броситься на убийц с голыми руками.

Паралитик вскинул автомат. Боксер успел ударить по стволу, пуля звякнула о камень, высекла искры у ног Малыша, эсэсовец крикнул хрипло, показывая на тело Капитана:

- Взять!

Профессор и Малыш нагнулись над товарищем. Женщина молчала. Молчали даже эсэсовцы. Профессор опустился на колени, поцеловал убитого в лоб. То же сделал и Малыш. Потом осторожно взяли Гайли и понесли, хотя сами чуть держались на ногах. Ощущали под руками еще теплую кровь Капитана. Она казалась им их собственной кровью. Эсэсовцы в мертвом шорохе своих плащей шли позади.

Женщина осталась на своем дворе. Никто не сказал ей ни единого слова. Никто не оглянулся. Никто не спросил ничего. Она стояла и тихо всхлипывала.

...У Карналя было несколько традиционных снов. Один из них: концлагерь. Будто снова война и снова фашисты бросают его за колючую проволоку. А за нею бродит Криста, показывает на него пальцем, истерично кричит: "Вот он, возьмите его!"

Он часто ездит на симпозиумы кибернетиков. Бывал и в Западной Германии. Дважды был совсем недалеко от того гессенского городка, в котором застрелили Капитана, выданного Кристой. Можно было попытаться найти ту женщину, спросить через столько лет: "Зачем вы так поступили? Почему?"

Не искал, не хотел спрашивать.

Трава под ветром - так все они будут говорить о себе впоследствии.

4

Руководить в науке - самое популярное занятие. Нет другой сферы деятельности, где была бы такая концентрация людей, наделенных руководящими функциями. Каждый третий-четвертый уже руководитель. У старшего научного сотрудника - два-три подчиненных. У заведующего сектором - до десятка ученых, у начальника отдела - еще больше. Каждый руководитель должен давать задания, проверять их выполнение, объяснять, подсказывать, критиковать, разрешать споры, мирить, вдохновлять, обещать, подталкивать. Невероятные потери времени. Чем выше поднимается человек по ступенькам руководства, тем меньше у него остается времени для науки, для раздумий, уже не говоря о сугубо человеческой повседневной жизни, отнятой жестоко и навсегда. Время идет, летят годы, их не вернешь. А жизнь привлекательна не годами - днями, часами, мгновениями.

Сколько помнит себя Карналь после университета, у него никогда не было ни единой свободной минуты. Его мозг работал даже во сне, это был какой-то сплошной кошмар, и кошмар тот с годами становился тяжелее, так как времени оставалось все меньше и меньше, приходилось чуть ли не красть крохи времени для размышлений - все остальное поглощала так называемая руководящая работа. Двадцать лет он начальник СКБ электронных машин. От зарождения, от первого дня, от нуля и вот до сегодня, когда уже изданы чертежи машин третьего поколения и на кульманах расчеты машин поколения четвертого.

Теперь еще и завод электронных машин. То ли СКБ присоединили к заводу, то ли завод присоединили к СКБ, образовалось научно-производственное объединение, и Карналь вынужден был стать его директором. Его успокаивали тем, что дадут сметливых заместителей. Никогда нет недостатка в тех, кто умеет успокаивать. Так же никогда нет недостатка и в заместителях. Заместителем по общим вопросам сделали Кучмиенко. В СКБ он заведовал сектором общих разработок. Карналь мечтал выгнать Кучмиенко уже через год после создания СКБ, для такого человека там не было ни места, ни работы, он способен был только испортить сделанное другими, возле него самые талантливые, самые умные становились бездарностями и дураками, это был не человек, а какой-то ходячий нивелятор, интегратор в направлении исчезновения любых способностей, от таких следует спасаться, как от чумы, но кто-то выдумал для Кучмиенко сектор общих разработок, и Карналь был бессилен. Иногда Карналю казалось, что и директором он сам был поставлен именно для того, чтобы Кучмиенко стал его заместителем. Кучмиенко, как медведь из известной притчи, идти за тобой не хочет, но и одного тебя не пускает. Ты прикован к нему, как Прометей к скале. Казалось бы, что может быть проще: возьми порви цепь, стань свободным. Ничего не получалось.

Кучмиенко позвонил по телефону:

- Я слышал, Петр Андреевич, что у тебя компликации с журналистами.

Он любил модные словечки. Карналь легко вообразил лицо Кучмиенко, широкое, тяжелое, от глаз тянутся какие-то странные валики жира, пивного цвета глаза не могут сосредоточиться ни на чем, так как их никогда не сопровождает мысль, дебелая спина угодливо выгнута даже перед телефонной трубкой, высокий, неуклюжий и... никчемный. Но его никчемность видит только Карналь, все другие почему-то ослеплены деланным добродушием Кучмиенко. Это длится уже много-много лет, целую вечность.

- С журналистами мы как-нибудь договоримся. У меня для этого есть Алексей Кириллович, - сказал Карналь, чтобы отвязаться от Кучмиенко.

- Мои кадры! - довольно засмеялся тот. Никогда не скрывал своих действий. Подсылая кого-нибудь к Карналю или подсаживая ему в ближайшие сотрудники, всегда хвалился: "Мои кадры!" Когда Карналь убирал этих людей из-за их непригодности, Кучмиенко находил еще похуже.

- Ты вот что, - сказал ему Карналь, - за тобой план социального развития объединения. Где он? Или ждешь, пока начнется следующая пятилетка? Кажется, договорились, что перспективный план разрабатывает твое ведомство.

Кучмиенко словно бы только и ждал этого, сразу зашуршал на том конце провода бумагами, стал перечислять:

- План будет из нескольких разделов. Первый: общая социально-экономическая характеристика объединения и его перспективные научные задачи. Второй: совершенствование социальной структуры коллектива...

- Погоди, - прервал его Карналь, - это я знаю. Все знают. А где разработки? Нужны конкретные разработки. Институт Патона, кстати, уже представил свой план.

- Так то институт Патона...

Карналь положил трубку, не слушая оправданий Кучмиенко, позвал Алексея Кирилловича. Тот вскользнул в кабинет, как тень, приблизился и не приблизился, был, наверное, между Карналем и Кучмиенко, между небом и землей, между присутствием и отсутствием, неуловимый и неопределенный человек, которого не обвинишь, но которым и не восхитишься.

- Что у нас сегодня? - спросил академик.

- Я связался с той журналисткой, - тихо сказал помощник. - Она уже здесь.

- Где?

- В приемной.

- Почему же меня не предупредили?

- Вы сказали, когда у вас будет "окно". Я выбрал.

Странная жизнь. Тебя даже не спрашивают. Находят "окна" в твоем времени и пихают туда кто что хочет. Каждый что-то требует от тебя, каждому что-то надобно, каждому должен давать, давать, и чем дальше, тем больше, становишься как бы своеобразным устройством, автоматом, который приводится в действие уже и не монеткой, а самыми разнообразными способами: телефонным звонком, голосом, взглядом, желанием, капризом, улыбкой, неуловимым настроением. О твоем же настроении никто не спросит.

- Хорошо, зовите, пусть войдет.

Алексей Кириллович выскользнул из кабинета, подмигнул заговорщически Анастасии, успел шепнуть ей на ходу: "Не в духе!" Тихо прикрыл за нею дверь, оставив с глазу на глаз с академиком. Карналь встал навстречу молодой женщине, предложил сесть.