Перед ним лежали раскрытые документы. "Я даже прочитал ваши проповеди. Вы объясняете Библию замечательным образом. Но вы должны подумать о том, что мы живем в век науки".

"Что сейчас произойдет?" - спросил я себя, когда Негреа начал читать мне партийно-научный доклад. Неужели только с этой целью важный государственный деятель проделал путешествие в 320 километров?

Как Дунай извивается по равнине, изрезанный кривыми линиями и множеством излучин, прежде чем достигнет моря, так и его речь подошла к решающему пункту.

"Нам нужны такие люди, как вы! Мы не хотим, чтобы к нам переходили только беспринципные люди. Важно осознание, что их прежний образ мышления был ложным. Если вы готовы поддержать нас в борьбе с суеверием, можете сразу же начать новую жизнь. Вы получите высокооплачиваемую должность, и ваша семья соединится с вами, получив благосостояние и надежность. Что вы скажете на это?"

Я сказал, что уже рад жизни, которую провожу здесь. Что касается моей помощи партии, мне надо подумать, что бы я смог сделать после своего освобождения.

Офицер встал. Негреа сказал: "Вы хотите этим сказать, что будете на нас работать?"

"Я считаю, что вам следует позволить мне с лучшим из ваших марксистских идеологов ездить из города в город и из деревни в деревню. Сначала я буду излагать невежество и глупость своей отсталой христианской веры, а затем ваш марксист сможет объяснять свои теории, а люди будут выбирать сами."

Негреа долго смотрел на меня: "Вы хотите бросить нам вызов, господин Вурмбрандт. Как раз это и нравится мне в вас. Мы, коммунисты, точно также в свое время отвечали эксплуататорам. Давайте не будем спорить. Я хочу сделать вам лучшее предложение. Никто не хочет превращать вас в атеистического пропагандиста. Если вы на самом деле так привязаны к вашей устаревшей вере, хотя я и не могу понять, как интеллигентный человек может признавать такой вздор, то оставайтесь при этом. Но подумайте о том, что власть в наших руках. Коммунизм завоевал треть мира. Церковь должна принять меры, чтобы договориться с нами.

Мы хотим, наконец, выложить свои карты на стол. Честно говоря, нам надоели церковные руководители, которые делают все то, что мы им говорим, а иногда и сверх этого. Они скомпрометировали сами себя в глазах народа. У них больше нет связи с происходящим".

Негреа назвал имена оставшихся епископов. Все они были либо бессильными, сказал он, либо являлись посредниками партии, и все это знали.

"Если бы епископом стал такой человек, как вы, то вы смогли бы сохранить свою веру и в то же время оставаться верным правительству. Ваша Библия говорит, что вы должны быть покорны власти, поскольку она установлена Богом. Почему бы вам не держать так себя и с нашим правительством?"

Я ничего не сказал. Негреа попросил других партийных работников оставить нас одних. Он был убежден, что я приму его предложение, хотел доверить мне что-то, что не предназначалось для чужих ушей.

"Партия сделала одну ошибку, - начал он, - когда напала на ваш Всемирный совет церквей. Хотя вначале он и был шпионским гнездом, но все участвовавшие в нем пасторы были пролетарского происхождения. Они, так сказать, никакие не хозяева, а служащие, занимающие ответственные должности. Вместо того, чтобы бороться с такими людьми, мы должны были привлечь их на свою сторону, чтобы вся организация стала нашим орудием".

Он наклонился через письменный стол: "Господин Вурмбрандт, это то, в чем вы нам можете помочь. Вы работали для Всемирного совета церквей. Вас повсюду знают за границей мы все еще получаем много запросов о вас. Если вы станете епископом, вы сможете помочь нашим другим союзникам во Всемирном совете церквей создать для нас оплот не атеизма, а социализма и мира. Вы наверняка признаете всемирный человеческий идеализм, который стоит за нашей кампанией в борьбе за мир и за нашими усилиями по договору о нераспространении ядерного оружия. При этом вы можете молиться Богу сколько вашей душе угодно. В эту область мы не будем вмешиваться."

Я подумал некоторое время. "Как далеко пойдет это сотрудничество? Епископы, которые раньше работали на вас, должны были шпионить за собственными священниками. От меня вы ждете того же?"

Негреа начал смеяться: "Ваша должность не повлечет за собой никаких особых обязанностей, - сказал он. - Каждый, кто знает о действии, которое может причинить вред государству, по закону обязан донести на того человека, который совершает это действие. Как епископу, вам, наверняка, придется слышать об этих вещах.

Теперешний лютеранский епископ Румынии очень стар. Итак, вы стали бы будущим епископом и уже с самого начала настоящей главой вашей церкви в Румынии".

Я попросил времени на размышление. Негреа согласился. "Мы встретимся с вами еще раз, прежде чем я снова уеду в Бухарест, чтобы привести в порядок ваши бумаги об освобождении", - сказал он.

Меня снова отвели в отдельную камеру. Там я пролежал много часов и думал. Я вспомнил старую еврейскую историю о другом человеке, который попросил времени на размышление. Он был раввином, от которого инквизиторы требовали отречения от его веры. На следующее утро раввин сказал: "Я не хочу быть католиком. Но у меня есть последняя просьба. Прежде, чем я сгорю на костре, мне надо вырвать язык, потому что я не сразу ответил. На подобный вопрос есть только один ответ, и он означает: "Нет".

Но это была лишь одна сторона. С другой стороны, я знал, что официальная церковь может существовать в коммунистической стране лишь тогда, когда она готова в определенной мере к уступкам. Уже выплата налогов атеистическому государству является компромиссом для христианина. Легко сказать, что церковь должна "уйти в подполье". Однако подпольной церкви для ее работы требуется прикрытие в виде организации. И если оно отсутствует, то у миллионов людей нет помещения, где они могут совершать богослужение, священника, который читает им проповеди, нет никого, кто бы их крестил, венчал и отпевал усопших. Мне было трудно представить себе, что может служить альтернативой этой деятельности, чтобы найти силы уклониться от нее. От меня требовалось всего несколько слов в пользу коллективизации и, так называемой, "борьбы за мир".