"Вы говорите по-английски? - быстро спросил чиновник прикрыв трубку рукой. - Кен. Ху медабер - да, он говорит."

"Простите, - приготовился я немедленно отправиться обратно, утешая себя тем, что под гору шагать будет легче. - Вы же мне по телефону сказали, что этот профессор - американец. А говорите с ним на иврите." "Американский профессор, но израильтянин. Он хочет ознакомиться с вашим проектом. Ваша шагайка, - с удовольствием произнес координатор звучное ласковое слово, - в сфере интересов профессора Рафи Штугарта. Постарайтесь произвезти на него впечатление. Он очень умный и тактичный человек."

Еврейский джентельмен был невысокого роста, в кипе, непривычно застенчив, в отличие от гордящихся своей решительностью мощных волосатых мужчин, чьи визитные карточки я недавно выкинул в мусорный бак. "Рафи," подал он руку и тут же впился глазами в нарисованные от руки эскизы и авторские свидетельства с гербом империи зла.

"Простите, - обратился он по-английски к координатору, - но где же хотя бы какой-то проект с расчетами и чертежами?" "У него украли все документы, мой покровитель, недоверчиво поглядывал на меня. - В Советском Союзе появились посреднические конторы, предлагающие услуги по нелегальной переправке проектов в Израиль."

"Нелегальной? - удивился американец в кипе. - А почему же не дипломатической почтой, как обычно, из посольства по адресу автора?" "Он тогда об этом канале не знал и был запуган слежкой кей джи би." "Отлично, кивнул профессор Рафи. - А что говорят эти посредники здесь, в Израиле?" "Что ничего не принимали и не получали." "То есть имеющиеся у вас телефоны здесь отвечают? И это такие же репатрианты, как и вы?"

"Конечно, - ответил я. - Но что толку?"

"А проект, по вашему мнению, имеет военное применение?"

"Шагайка не нуждается в дорогах, а террористы не могут заминировать всю пустыню. Кроме того, она вытаптывает один процент своей тени, а не двадцать-сорок, как колесная или гусеничная машина, а потому вероятность наступить на мину... И ее проходимость на порядок лучше, и удельная тяга такая же, как у лошади, способной вытащить из грязи грузовик с двигателем в сто лошадиных сил только потому, что копыта не буксуют... Кроме того, при уличных боях для нее практически не существует баррикад."

"Минуту! - Штугарт стал говорить с кем-то по телефону на иврите. Номера их телефонов, скорее! Да, да. Ваш домашний телефон, доктор Арензон? Отлично. Сегодня ваш проект будет у вас, а завтра в это же время я жду вас с ним здесь же. Нам нужны шагающие бронемашины." "Америке?" "Израилю!"

"Я не хочу выглядеть мистификатором, доктор Штугарт, - сказал я. - У нас речь шла о скоростях не более пяти километров в час, так как гидравлика..."

"Это уже наша с вами общая забота сделать из этих пяти сорок и выше. Я уже вижу, чем заменить вашу гидравлику. С опорой на мировую индустрию вместо советской мы сделаем совершенно иную... ша-хай-ку, так? Главное, получить под проект деньги от армии! Чтобы я мог вас взять на работу, не рабочим, как я вас оформляю прямо сегодня на полторы тысячи шекелей в месяц, а исследователем. Готовьтесь к встрече с военными. Это танкисты с постоянным боевым опытом. Удачи. И ждите звонка от ваших обидчиков."

Ошеломленный неожиданным успехом, я тут же раскошелился на автобус до дома. А там меня встретила, сияя от счастья огромными черными глазами, верная супруга преуспевавшего каких-то полгода назад ученого Марьяна Арензон. Она с порога сказала, что звонил тот самый Юра, что недавно меня облаял по телефону, и, плача в трубку, уверил, что отослал проект нарочным.

Как во сне, появился шустрый парень в каске, вручил пакет, получил расписку и умчался на своем мотоцикле. Проект был в отличном состоянии. Не было только титульного листа с фамилиями авторов...

А я уже устроился за колченогим с помойки столом, создавая эскиз за эскизом.

***

"Совсем другое дело, - пролистывал проект профессор, беспомощно вглядываясь в непостижимую кириллицу. - Можно показать заказчику. А это что? Вот как! А это? Ого, я смотрю вы не теряли времени даром. А вот тут мои соображения..."

***

"Фантастик! - повторял удивительно молодой генерал-танкист - в солдатской форме, без пуза, набрякшей рожи и лампас. - Так можно, поднявшись на ногах патрульной шагайки заглянуть в окно, а то и на крышу и перешагнуть через завалы в переулке? Даже переступить через горящую автопокрышку, о чем мы на наших джипах и думать не смеем?"

"И перешагнуть через двухметровый забор, канаву трехметровой ширины и любой глубины. И десант высадить через нижний люк под прикрытием брони, а не на виду у их снайперов, - ликовал профессор Штугарт. - И не буксовать в песке, представляя мишень до прибытия помощи. Колесно-шагающий бронетранспортер может примчаться к препятствию, относительно медленно преодолеть его на ногах и ехать дальше с обычной для современных машин скоростью."

"Мне тоже нравится, - резюмировал на иврите второй генерал, ласково поглядывая на меня. - Очень свежая идея. Плохо только одно: под нее никогда никто и шекеля не даст!"

"Что он сказал? - я увидел, как вытянулось лицо профессора. - Ему понравилась моя шагайка?"

Профессор и оба генерала страстно загалдели, перебивая друг друга и размахивая руками.

Потом танкисты стали прощаться, крепко по-мужски пожимая мне руку и глядя на меня с уже привычным сочувствием. Именно так воспринимает нормальный человек психически больного, из всей силы стремящегося показать, что он здоров.

"Мы живем в мире капитализма, доктор, - грустно сказал профессор, провожая меня до двери. - Есть деньги на исследования - есть работа. А нет инвестиций... Я напишу вам самую хорошую рекомендацию. Успехов вам..."

***

"Сколько вы проработали в университете?" - торопливо спрашивала служащая лишкат-аводы - биржи труда.

"Два месяца. Меня уволили потому, что не нашлось денег на проект."

"Понятно. А что вы еще умеете делать, кроме?..Понятно. Отмечаться будете у меня же раз в неделю вот в эти часы. Конечно, конечно, мы будем искать вам место. Разумеется, по специальности, это же наша работа, но... столько людей... и у вас такой возраст, что... Ищите и сами, если хотите хоть кем-нибудь работать..."

***

"Меня тоже привлекает доктор Арензон," - профессор Тедди Миндлин выслушал специально приехавшего в Иерусалим на мое интервью профессора Штугарта.

"Без вашей рекомендации, - в порыве благодарности обратился я к американцу, - никто бы не решился..." "Ложил я с прибором на все рекомендации, - в своей раздражающей ватичной манере простого парня обратился ко мне Тедди по-русски и добавил по-английски: - Я сказал, что, когда мне надо избавиться от нерадивого сотрудника, то я ему пишу самую лучшую рекомендацию..."

Американец Рафи игриво закивал. Я только переводил взгляд с одного небожителя на другого. И поймал себя на мысли, как бы ласково принимал любого из них на работу я самгода полтора назад...

"Мое жизненное правило - подставить любому плечо даже там, где мне это явно не выгодно, - говорил мне Тедди, когда Рафи ушел. - Из твоих,Марик, прожектов скорее всего нихера не получится. Но я тебе сделаю стипендию Шапиро, чтобы твоя семья могла просуществовать год-два. Это максимум, на что ты можешь рассчитывать в Стране. Любому другому я бы посоветовал заодно окончить курсы гидов или что-то другое для того, чтобы хоть когда-то вписаться в Израиль, но не тебе. Ты безнадежен."

Он кивнул на мой раскрытый новенький дипломат, купленный с "первой получки" у доктора Штугарта, где поверх схем и чертежей лежала газета "Наша страна", и продолжал в том же покровительственно-дружеском тоне:

"Человек, который читает в автобусе русскоязычную прессу, а не учебник иврита или англита, в Израиле обречен на полный провал. Не хмурься. Все имеет свою цену. За все надо ее платить. Ответственный человек заботится о своей семье и о реальном будущем, а безответственный идеалист весь в своем прошлом, которое пытается перенести в будущее. Пойми, у тебя нет здесь прошлого! Тебя тут никто как специалиста не знает. Ни для кого ни одно твое слово ничего не значит. А для того, чтобы создавать свой авторитет заново, с нуля, у тебя уже нет отпущенных тебе Создателем лет. И языка. Чтобы тебя услышали, надо излагать свои мысли внятно. Ни один переводчик, будь то я или специально нанятый для тебя профессионал, не сумеет донести до инвестора и тени твоих идей. Поэтому ты либо учишь языки, либо переходишь на пособие по прожиточному минимуму - и всю оставшуюся жизнь будешь читаешь русскоязычную прессу и слушать ваше местечковое радио. А по нему тебе с рыдающими интонациями будут излагать убогие мысли таких же неудачников, как ты сам. Я готов продержать тебя на своих руках ровно столько, сколько мне удастся, но не няньчить всю жизнь своего ровесника, не желающего вписаться в добровольно избранный новый мир! А пока вот тебе перевод договора между нами на русский язык, так как английского ты тоже не знаешь и, - он снова кивнул на дипломат, - никогда знать и не будешь. Мне остается только посочувствовать твоей семье. Двадцать лет назад, когда я приехал в Израиль, среди нас было немало талантливых людей, подобных тебе. Они больше надеялись на свой советский научный багаж, чем на умение жить среди реальных евреев, не склонных, в отличие от русских, верить ни одной чужой идее."