В приветственной речи руководитель обучения увлеченно говорил об этом наконец-то выстроенном здании. Годами дипломатическая элита получала образование в недостойных их бараках, теперь с этим покончено. К тому же, теперь здесь будут учиться привилегированные служащие, "то есть те господа, пардон, дамы и господа, которые приходят к нам после выпускных экзаменов, не пройдя университетского курса, а позже в консульствах и самом министерстве становятся их обычной частью." В наше время следует устранять преграды и предубеждения.

Система приема была для Дуквица поучительной. Он окончательно понял то, о чем, глядя на громаду-бунгало, лишь подозревал, и то, что за пять дней нашло подтверждение в форме безвкусных галстуков и кисловатой напускной приветливости: здесь боязливо избегают даже намека на то, что обыкновенно понимается под дипломатией.

Вельможное поведение, футляры для сигарет, флирт с немногочисленными поступающими другого пола в стиле фильмов Любича и специально заказанное "Пикколо" к совместному обеду -- все это было неуместно. Поощрялись уверенное скромное поведение, неброская одежда и послушный ум, заполненный политологическими, этническими, историческими и народнохозяйственными знаниями, желателен был тип деятельного активиста, какого обычно ищут директора отделов кадров всех крупных фирм, здоровые, готовые работать в качестве заместителей, ну может быть не столь жесткие как в "Эссо" или "Хехсте". Бестактным образом от поступающих не утаивалось, что работники высшего класса здесь редкость, поскольку их -- увы! -- забирают промышленность или крупные банки. Как и следовало ожидать, все чувствовали себя здесь незначительными, принадлежащими ко второму сорту. Прежде всего, это относилось к лишенным мест учителям французского, английского и истории, которые из-за непредсказуемого переизбытка преподавателей отважно взяли курс на дипломатическую карьеру, и теперь смущенно елозили на стульях.

Дуквицу тоже было нелегко. Благодаря своей аристократической фамилии и юридическому образованию, он соответствовал именно тем клишированным представлениям о дипломате, от которых министерство иностранных дел как раз хотело избавиться. В различных разговорах ему все же удалось серьезно убедить собеседников в том, что он считает дипломатическую службу "принадлежащей исключительно к сфере обслуживания". "Не только", -улыбаясь, вставил руководитель курса в его образцово-показательный ответ, ему абсолютно ясно, что в наше время имеют значение не бокалы с коктейлями, а кое-что другое. Вопреки некоторым очень умным ответам, Дуквиц не был уверен в благоприятности своего положения. Ситуация постепенно становилась захватывающей.

Замечательными экземплярами среди поступающих были один агроном в джинсово-кроссовочном облачении и один бородатый молодец, отказавшийся от службы в армии. Поскольку дипломатическое ведомство могло продемонстрировать свою терпимость и открытость на этих экзотических примерах, было ясно, что оба войдут в число принятых.

Дуквицу удалось, наконец, во время одной открытой дисскуссии отвести от себя предвзятое мнение, лежавшее на нем тяжким грузом. Тема была с оскоминой -- американская интервенция во Вьетнаме, и разговор не клеился, поскольку все, похоже, держались одного и того же мнения, что это вмешательство в государственном и демократическом аспектах, не говоря уже о моральном, было абсолютно правильным. Дискуссия замерла, агроном, который должен был играть роль зачинателя, потел. Он забросил в ряды участников заковыристую приманку: не может ли военная интервенция все-таки иметь какие-то недостатки, и с извиняющимся видом покосился в сторону экзаменационной комиссии, сидевшей в последнем ряду зала. Никто не клюнул. Тогда Дуквиц набрался духу и прошелся насчет Никсона. Он увидел перед собой кухню жилищной коммуны и заговорил яростными фразами Хелены. "Мы все-таки не можем, -- заключил он, -- заниматься ограниченным толкованием международного права там, где речь идет о вещах, эмоционально осуждаемых населением. Сила эмоций вынуждает нас говорить о них, а не об абстрактном праве!"

Наконец-то в дискуссию вдохнули жизнь, аргументы Дуквица были взяты за основу, но при этом размышляли над тем, что нельзя забывать о равновесии сил, а уклонист сказал, что он всегда будет выступать за свободный Запад, а именно без насилия и оружия. Каждый обращал на себя внимание, каждый должен был сейчас доказать психологу и руководителю курса свои дух и жизнеспособность, каждый на одну, две, три минуты превращался в министра иностранных дел, в канцлера федерации. Однако до Дуквица в тот день им всем было далеко. В заключение психолог похвалил Дуквица за мужество и искусное умение в подходящий момент взять на себя руководство дискуссией, а руководитель курса, ухмыляясь, пригрозил: "Мы надеемся, что на самом деле вы не придерживаетесь предложенной вами точки зрения."

После экскурсии в абсурдный круг проверки на пригодность к обучению Дуквиц вернулся во Франкфурт. Несколько процессов, которые он еще провел, доконали его окончательно. Как бы по-детски ни вели себя новоиспеченные и еще не испеченные дипломаты в Бонне, его все больше и больше привлекала возможность проникновения в этот чужой мир.

В период обучения ты называешься "атташе". Бойкое словцо находилось в странном противоречии с пластмассовыми стульями в большой аудитории, где проходили лекции по юриспруденции, международному праву и иностранным языкам. У каждого была своя комната в здании Центра Обучения, не исключая семейных людей, которые однако чаще жили дома, если в семьях возникали проблемы. Когда госсекретарь министерства иностранных дел приезжал в Иппендорф поболтать на часок, даже агроном надевал свой костюм.

Большинство атташе были люди, измерявшие свою отвагу длиной бакенбардов. Даже в то время, когда бакенбарды некоторых председателей партий отличались изрядной клочковатостью, среди атташе царил неписаный закон: не ниже мочек ушей. Это было вульгарно. В то время когда свободный мир разговаривал о клиторах, в Иппендорфе общались на тему мочек ушей. А высшим проявлением оригинальности оказалось то, что во время летнего праздника в Бад-Годесберге один атташе в полночь прямо в смокинге прыгнул в бассейн. От подобного уровня Гарри без труда держался подальше.