– Зачем тебе встречаться с ним наедине?

– А ты как думаешь? – презрительная нотка в ее голосе явно выдавала какого-то неизвестного и невольного учителя из Чента. – У него прекрасное тело и крепкие мускулы.

Некоторое время Пол молчал. Наконец, сказал:

– А как же я?

Теперь настал ее черед молчать. Он поторопил:

– Ну?

– Пол, тогда, когда мы ночевали на берегу, ты не:

– Ты знаешь, о чем я говорю, – перебил Пол.

– Ты считаешь меня глупой? Почему ты говоришь таким неприятным голосом?

Разве неправда, что он, – она щелкнула пальцами, – пре: красивый?

– И что с того?

«Вдруг оказалось, что между нами огромный барьер, почти такой же непреодолимый, как тот, который отделяет тяжелых душевнобольных: Нет, стоп.» Неимоверным усилием он взял себя в руки. Он сказал:

– Тебе нужен другой мужчина просто для разнообразия? Тебе со мной скучно? Ты это хочешь сказать?

– Пол, у тебя очень тяжелый голос, и :

– Это? – Он шагнул к кровати; в руках он все еще держал полотенце, которым недавно вытирал подбородок, и она отшатнулась, словно испугавшись, что он сейчас ее хлестнет.

– Ты боишься, – сказала она. – Чего? Ты думаешь, что ты не такой хороший мужчина, чтобы интересовать меня все время. Пол, ради: ради Бога!

Здесь или в Ллэнро, человек – это человек, и нет ничего стыдного в том, что мы люди.

Она скинула ноги на пол и села на кровати, вцепившись руками в матрац.

– Чего ты боишься? Я человек, и ты тоже. Я не уйду завтра с Армандом только потому, что он мне понравился, и потому что он красивый. Я не знаю, такой ли он добрый, как ты, такой ли он умный, как ты. Возможно, он такой же эгоист, как большинство людей в вашем мире – кто это может сказать?

– Значит, ты решила это выяснить?

– А почему бы и нет? – она дерзко дернула подбородком. – Я снова спрашиваю, чего ты боишься? Ты жил в Англии с другой девушкой, ты был с двумя другими, я сама это видела. Или ты думаешь, что в этом мире не найдется для тебя женшины? Это плохое место, но все же не такое, как Чентская больница!

Пол чувствовал, как все мускулы его лица складываются в горькую маску, закрывая его от слов, которые она говорила, и которые еще скажет.

А Арчин, ничего не замечая, продолжала:

– Мне очень жаль, что я нашла сегодня Арманда, а ты никого не нашел. Но это неважно.

– Неважно! – Плотина удерживала его голос, и сквозь нее прорывалось лишь дрожащее яростью эхо ее слов.

– Да, неважно – это хорошее слово! Мы в Ллэнро говорим то же самое. Она гибко изогнулась и откинулась на подушку, словно заканчивая дискуссию. – Пол, ты должен был понять, пока был со мной, что есть вещи, которые мы знаем в Ллэнро, и о которых вы здесь не имеете понятия. Я – как это сказать по-английски? – я для тебя как горсть. Да, как пригоршня песка, когда набираешь его в руку, а он протекает между пальцами. Я утомляю тебя.

Ты поэтому сегодня такой усталый.

– Я сегодня усталый, потому что:

– Пол! – Она произнесла его имя громким шепотом, но с такой силой, что он оборвал себя на полуслове. – Пол, в вашем мире все, даже ты, стыдятся вещей, в которых нет ничего стыдного. Я не обвиняю тебя, поэтому не нужно извиняться. – Она улыбнулась и протянула руки. – Иди ко мне. Я не буду сегодня: ах:

требовательной. Завтра я посмотрю, есть ли в Арманде что-нибудь от Ллэнро, позову его сюда, и научу вас игре.

Мир содрогнулся на своей оси. Борясь с землетрясением, засасывавшем его в воронку, Пол повернулся к умывальнику, повесил, наконец, полотенце и аккуратно расправил его на перекладине. Не глядя на Арчин, он сказал:

– Значит, ты хочешь двоих мужчин одновременно.

– Можно попробовать поискать тебе девушку, но:

«Это неправда. Я поскользнулся на тропе настоящей жизни и оказался в разрушенном тупике, где живет другой Пол Фидлер.» – Но, – продолжала она, – я не вижу здесь подходящей. На прошлой неделе была одна блондинка:

– Ты сумасшедшая, – сказал Пол, вкладывая в эти слова все свое существо.

«Попало!»

Она подскочила на кровати. Вид у нее стал испуганным.

– Пол, я показала тебе кучу вещей, которые нравятся телу, ты этого не знал, хотя ты доктор, и изучил все нервы! Ты говорил, что это хорошо, ты дрожал, и стонал, и задыхался, и говорил, что любишь меня.

«Это правда, будьте вы прокляты, правда. В кончиках пальцев у нее больше страсти, чем у Айрис во всей ее терпеливой туше!» – Я не хотел сказать, что ты сумасшедшая, – отчаянно выкрикнул Пол. – Но то, что ты говоришь – сумасшествие.

– Это – сумасшествие? – Она вскочила с кровати и тронула его так, как он никогда в своей жизни не мечтал, не знал, что такое бывает, пока она не проделала с ним это в первый раз в убогом отеле на шоссе номер пять, и прикосновение заставило ожить и зазвенеть все его нервы от подошв до макушки; ее пальцы нашли нужное место с той же точностью, с какой она уложила Рили на больничных танцах. – Самое лучшее в жизни человек получает от своего тела, а в вашем мире никто, никто не умеет с ним правильно обращаться! Это ваш мир сумасшедший, а не мой!

«Но я ведь писал то же самое, почти теми же словами, я собирался говорить об этом в книге о Ллэнро!» Но призрак Мориса Дукинса, что-то отвратительно бормочущего, встал между ним и Арчин, и Пол смотрел на него – невидимого ей – глазами, подобными обломкам камня. Под этим взглядом она упала на постель и забилась в беспомощных рыданиях, идущих из самой глубины ее существа.

– Пол! – его имя, искаженное плачем, было первым внятным звуком, которые он смог разобрать сквозь ее стоны. – Я не могу ничего поделать! Я боролась, сколько могла, но они сделали меня такой, и:

– Кто? – спросил Пол, вовсе не для того, чтобы услышать понятный ответ, и она произнесла слово, которое уже звучало в Ченте, когда она утверждала, что приказом таинственных «они» ей запрещено говорить, кто она такая.

Откуда-то с самого далекого края его сознания всплыло вдруг что-то отвратительное; он ощущал его и не мог сфокусировать на нем внимание.

Ошеломленный, не зная, что делать, он неловко примостился рядом с девушкой и, пытаясь успокоить, стал равномерными движениями пальцев осторожно поглаживать ее по затылку и спине. Мало-помалу она затихла, словно устала рыданий, и погрузилась в некое подобие сна.

– Арчин? – мягко позвал он.

Она откликнулась голосом, который он слышал каждый день в Ченте и бесчисленное число раз потом, когда непреодолимое желание послушать о Ллэнро пересиливало в нем боязнь ее беспокоить. Что-то отталкивающее ползало вокруг его сознания и мерзко хихикало, и он наконец сообразил, что случайно погрузил ее в гипнотический транс, единственным необходимым элементом для которого был правильный ритм.

Он отнял от ее тела дрожащие руки и сцепил пальцы, тщетно пытаясь унять их биение. Он спросил:

– Арчин, что они с тобой сделали?

Позже он обвел взглядом комнату. Они жили в ней уже много дней и ночей с тех пор, как приехали в Луз, но он не узнавал ничего – кроме ужасных часов, которые он, как обычно, поставил на полку, чтобы фигура Времени могла наблюдать за их любовью и благословлять их равномерными взмахами косы. Все остальное было странным, невозможным, непостижимым: умывальник, биде, шкаф, куда они вешали одежду, даже кровать, доставившая им столько удовольствия.

Пол Фидлер не имел больше ничего общего с вялым телом, носившим его лицо и имя.

Из удобной точки на другом краю пропасти, протянувшейся на тысячи миль в безымянном направлении, он смотрел на мужчину, сидящего рядом с прекрасной обнаженной девушкой, которая мирно спала, уткнувшись лицом в подушку.

Он видел, как руки мужчины открывают чемодан, привезенный из какой-то далекой и неправдоподобной страны, безошибочно достают оттуда короткий стеклянный цилиндр, снабженный блестящей иглой и гладким стальным поршнем.

Этот предмет оказался перенесенным к умывальнику, где была вода; еще, зажатая у мужчины в кулаке, нашлась бутылочка с белыми таблетками, которые он, не считая, вытряхнул на блюдце и растер в порошок. Размешанные с водой, они были вылиты в стеклянный цилиндр – сколько поместилось.