- А я бы севодни все-таки не стала бы говорить правду, - вмешалась в разговор мать.
- Оттяжка, мам, - не выход из положения.
Помолчали. Ванько перестал есть, задумчиво, невидяще уставясь в какую-то точку в стене хаты.
- Ну, раз такое дело, ничего ей сами не говорите. У меня это мягче получится, - предложила Агафья Никитична.
- Вот спасибо! Вы нас просто спасаете! - поблагодарил Борис.
У Шапориных в хате уже горела керосиновая лампа, также укрепленная на стене. Трое мальцов сидело на стульчиках-чурках вокруг лохани с водой - Вера мыла им ноги перед сном. Старший, Володька, готовил постель.
- Колек, не хлюпай воду, а то будет лужа и заведется гадюка, - сделала она замечание самому меньшему из братьев.
- Какая, балсая? - поинтересовался тот.
- Вот укусит, тогда узнаешь!
- А я ее лозиной ка-ак тлесну!
- Это кто тут старших не слушается? - с порога спросил Борис. - Сичас посажу в мешок и отнесу цыганам!
Тамара кинулась к Ваньку, с тревогой и надеждой глядя ему в глаза: Как там? Почему так поздно? Я с ума схожу!..
- Валерку мама принесла сюда. Он как раз уснул, когда я пришел...
- Я не про него. У нас были?
- А куда ж мы, по-твоему, ходили? Правда, задержались... Идем, проведу, мама тебе все и расскажет. А то у нас с Борькой очень срочное дело.
- Ты, Вань, проводи, да недолго! - поддакнул Борис. - А то не успеем.
Никогда ничего не боявшийся, он сейчас трусил разговора с Тамарой. На ее попытки узнать хоть что-нибудь отвечал уклончиво: дескать, не волнуйся раньше времени, скоро все узнаешь. И облегченно вздохнул, когда та бегом оставалось два подворья - заспешила по укутываемой вечерними сумерками улице. Подождав, пока свернула в калитку, вернулся в хату, где Вера все еще воевала с детворой: уложила всех на просторном топчане, где они продолжали вертухаться, хихикать и пищать.
- Сичас буду гасить лампу, - предупредила, набрасывая поверх них накидку, - Колек, хватит баловаться, а то украдет хока!
Боязнь быть украденным "хокой" у малыша появилась лишь после того, как сестра, постучав в дверь, спросила: "Это кто там стучится с мешком? Уходи, хока, мы уже позакрывали глазки и спим".
- А куда это Борис задевался? - поинтересовался Ванько.
- Послала наносить в кадушку воды. - Управившись, подошла к нему: 3начит, тамарины дела плохи?
- Хуже некуда!..
- Она, бедная, как сердцем чуяла. Места себе не находила...
- Верчик-Мегерчик, ваше приказание выполнено! - по-военному доложил Борис, войдя и ставя ведро с водой на специальный табурет.
- Потише: дети токо-токо угомонились! - цыкнула на него хозяйка. Вынеси заодно и из лоханки.
- У нас к тебе дело, - сказал Ванько, когда она, прикрыв дверь, вернулась. - Скоро освободишься?
- Да уже, считай, и управилась. - Вкручиванием фитиля загасила лампу и предложила пройти во двор.
Тускнел закат, и первые звезды зажглись над рано отходящим ко сну хутором. Свежий ветерок со стороны утратившего былую шумливость лимана делал погоду нелетной для все еще многочисленных комаров.
- Говоришь, дело ко мне? - напомнила Вера, сев на завалинку между ребятами.
- Если точней, то просьба. Ты не будешь против, чтоб Тамара с брательником пожили пока у тебя? Покуда все утихомирится, и мы...
- Можешь причину не объяснять: я с удовольствием! - охотно согласилась она, недослушав. - И веселей будет, и помощь мне, и ночью не боязно.
- А хочешь, седни переночую я? - предложил Борис. - Чтоб не так боязно.
- Один раз как-нито обойдусь!
- А если б не Тамара, как бы обходилась? - полюбопытствовал он.
- Если б да кабы... там бы видно было! Клаву бы попросила, - нашлась она.
- И еще, - продолжил Ванько. - У вас, кажись, есть швейная машинка?
- Есть. Мама хотела променять ее на что-нибудь дорогое, чтоб попытаться выкупить папу из концлагеря. Да токо ничего не вышло...
- А ты умеешь на ней шить?
- Так там и уметь нечего. Меня мама и кроить научила, да вот не из чего. А тебе что-то пошить надо?
Борис смекнул, куда клонится разговор: ребята об этом уже как-то толковали.
- А ты хотела б иметь шелковое платье? - задал он вопрос, показавшийся ей неуместным.
- Охота тебе языком ляскать! - отмахнулась она.
- Я сурьезно спрашиваю.
- Поиздеваться захотелось!..
- Ты ведь знаешь, как я тебя уважаю! И издеваться никогда не позволю, не отставал Борис.
- Вот и подари, если уважаешь. У меня шелкового сроду не было.
- Готового платья, конешно, нет. Но ты сама сошьешь не хуже, чем...
- Отстань! Нашел, морда, чем шутить!.. - явно обиделась Вера.
- Да нет, он говорит правду, - вступился Ванько. - Я почему и начал об этом разговор. У нас действительно имеется большой кусок шелка. Целый парашют. Хватит обшить и пацанов, и тебе на платье, и еще останется.
- Ой, так это Борька не трепится?! - переспросила она обрадованно. Вот бы мама удивилась и обрадовалась! Наши голопузики совсем обносились.
- И у Тамары платье - сама видела...
- У нее же в этом месяце день рождения! Пятнадцать стукнет. Мы ей первой и сошьем - вот будет подарочек! - словно дитя малое радовалась Вера.
- Ну, значит, договорились, - подвел итог Ванько. - Иди отдыхай. Ты и вправду не боишься одна?
- А кого? Вора - так у нас красть нечего. Кроме того, на дверях крючки, а ставни на прогонычах.
- Тогда - счастливо оставаться!
Д в е р ь заперта не была, и Ванько зашел в хату с уверенностью, что здесь уже легли. Но ошибся: из спальни матери через щелку неплотно прикрытой двери пробивался слабый свет и слышался говор. Проходя к себе, несколько задержался, увидев обеих сидящими на неразобранной кровати. Тамара судорожно, по-детски всхлипывала, а мать, обняв ее за плечи и пригорнув, говорила, задумчиво и проникновенно:
- На веку, дочка, всего доводится хлебнуть. А в жизни, к сожалению, больше горя, чем радости. И все нужно перебороть, пересилить... Тебя вот рано постигло несчастье, но разве тебя одну? Скольким людям принес горя проклятый германец!.. Слава богу, хоть вы с братиком в живых остались.
- Богу? - гневно вскинула она глаза. - Мама тоже все ему молилась, а он... Нет никакого бога! Ваш Ваня - вот кому за это спасибо.
- Ну хорошо, пусть будет Ваня... не плачь. Его-то бог вам и послал.
- Нет! - решительно отвергла Тамара вмешательство бога.
- Нет так нет... Успокойся, детка...
Не дослушав, прошел к себе, разделся и лег.
Последнее время перед сном думалось о Варе. Скоро сорок дней, как ее не стало, - вспомнилось и в этот раз. Старые люди, которые верят еще и в бога, и в загробную жизнь, в этот день поминают покойников. Считается, будто их души прилетают, чтобы проститься с теми, кого любили и с кем расстались. Чушь, конешно. Суеверие. А вот хотелось бы, чтоб ее душа прилетела... Повидаться бы, поговорить еще хотя бы разок, пусть и во сне.
От Вари мысли перекинулись на Тамару. Представил, что творилось в ее душе, когда узнала страшную весть... Верно подметил Федя: не позавидуешь. Хотя он, возможно, имел в виду не столько ее, сколько того, кто должен будет сказать ей об этом. Но куда ж денешься!.. И у нее боль постепенно утихнет. После самой ненастной ночи обязательно ведь приходит день.
На таких вот мыслях и поборол его сон.
Утром проснулся от прикосновения к лицу и расслышал шепот:
- Потрепай дядю за ушко, ему пора вставать.
Заметив, что он проснулся, Тамара выпрямилась - на руках у нее был Валера -, говоря извинительно:
- Там тебя Федя спрашивает. У него какое-то важное дело. Хочет, чтоб ты вышел во двор.
- Да? Ну, я щас. Токо оденусь.
Со словами "идем еще посмотрим, какие у кошечки красивые котятки" они удалились. Вчерашней угнетенности видно не было; в обращении к брату Ванько отметил нежность и спокойную ласковость.
Федя поджидал на лавочке.