Сход отреагировал возмущенным гулом, а муж, забыв, где находится, рванулся к умирающей. От рывка скамья опрокинулась, и оба повисших задергались в предсмертных конвульсиях. Горе-вешатели неуклюже растянулись, придавив безжизненное тело несчастной... Толпа, застонав, колыхнулась, послышались негодующие возгласы. Стоявшая поблизости от ребят пожилая женщина, отирая слезы, ворчала гневно:
- Ублюдки! Повесить по-человечески не могут, каты проклятые... Чтоб вас самих так!..
- Идемте отсюда, - не выдержал Федя, потрясенный зрелищем. - Чокнуться можно...
- Шандарахни одну лимонку в эту шакалью шайку! - прошипел Миша.
- Нельзя. - Ванько тоже стоял бледный, но не терял самообладания. Могут пострадать невиновные. Да и она еще, может, живая.
- Ее ведь все одно повесят. Видишь, скоко спешат на помощь!
К виселице устремилось несколько полицаев из числа следивших за порядком. Даже автоматчики повернулись к толпе спиной и сделали по нескольку шагов вперед.
- Смываемся, -показал Ванько на конных, тоже подъехавших сюда. - Может, оцепления уже нет.
Протискиваясь, услышали сзади возню и истеричные выкрики: "Убивцы! Душегубы прокляти! Пустить!"
- Вы идите, - сказал Ванько, - а я щас... гляну, что там произошло.
А произошло то, что одна из присутствующих, крупного телосложения тетка, у которой наверняка сдали нервы, вырвалась вперед и, потрясая кулаками, выкрикивая ругательства, тащила в сторону виселицы двух других, помоложе и послабей, пытавшихся удержать ее от необдуманных действий. К "дебоширке" уже спешили полицаи.
Смекнув, что и ей не миновать петли, оставшейся незадействованной, Ванько кинулся к ним и едва успел втолкнуть бунтовщицу в расступившуюся и тут же сомкнувшуюся толчею. Но и сам схлопотал прикладом между лопаток.
Тем временем общими усилиями карателям удалось-таки сунуть Клавдию, уже, пожалуй, мертвую, головой в петлю. Шайка, как выразился о них Миша, отошла в сторону - возможно, чтобы согнанным на "сход" лучше было видно казненных; одноглазый, руководивший казнью, все еще находился с ними.
Обычно не терявший самоконтроля, Ванько в этот раз не сдержался (чему, возможно, поспособствовала и боль от удара прикладом): не думая о последствиях, он свинтил с лимонки колпачок, выдернул кольцо и с силой швырнул гранату в сторону шайки. Проталкиваясь на выход, услышал взрыв и одновременно вопли раненых там, у виселицы. Толпа после этого шарахнулась врассыпную. Оцепление, если оно еще и оставалось, было наверняка смято. По крайней мере, никто не пытался его задерживать. Федя с Мишей уже поджидали в проулке. Заметив, что он возвращается, скрылись за углом, где и дождались товарища.
- Все-таки дал им по мозгам! - одобрением встретил его Миша.
- И станичаны, кажись, отделались только легким испугом, - заметил Федя. - Осколки навряд, чтоб достали, а автомата слышно не было.
- Глянуть бы хоть одним глазком, скольких укокошил.
- Попал, вроде, в самую гущу, - пояснил Ванько. - Слыхал, как взвыли. Если и не укокошил никого, то раненые есть точно.
К великому мишиному огорчению, винтовки на месте не оказалось...
Т у м а н возвращение хозяина приветствовал радостным повизгиванием и вставанием на задние лапы. Днем он бывал на привязи, и Ванько, проходя мимо, никогда не упускал случая приласкать верного, преданного друга. Вот и в этот раз: присев на корточки, первым делом почесал у него за ушами, огладил и отвязал - пусть сбегает до ветру. Но если даже и подпирала нужда, пес терпел: кто ж не любит ласки?
- Псина ты моя красивая... соскучился? - выдирая застрявший в шерсти "репьях", ласково беседовал с ним хозяин. - Дай-ка лапу. Хорошо, молодец. Теперь другую. Умница! Голос! Дай голос. - Пес трижды громко тявкнул.
- Не шумите, малыш уснул! - Мать вышла с глиняным горшком в руке, послужившим, видимо, Валерику в качестве ночного.
- Мам, Тамара уже пришла? - с тревогой спросил Ванько.
- А она разве не с вами?
- Мы ее оставляли у Веры. Теть Лиза ушла в Майкоп, так она согласилась помогать ей по хозяйству.
- Ушла, значит?.. Дорога ой, какая долгая да опасная!..
Больше всего хотелось ей поскорей узнать, что с матерью Тамары, но спрашивать об этом не решалась; оттягивал с вестями и сын. Она прошла до сортира, а он снова привязал собаку. Вернувшись, мать подсела к нему на скамейку под алычой, посмотрела вопросительно в глаза.
- Полицаи опередили... Забрали еще ночью.
- Где ж вы пропадали до самого вечера?
- Случайно оказались еще и свидетелями казни. Повесили, гады, обоих - и отца, и больную мать.
- Ой, господи! - всплеснула руками, ужаснулась Никитична. - И ее не пощадили!.. А вы-то как там оказались?
- Возвращались домой, смотрим - люди на улицах. Полстаницы прошли - ни души не встретилось, а тут вдруг толпа: и взрослые, и дети. Зашли узнать, в чем дело, видим - полицаи из хат выгоняют всех на улицу. Ну, и сами тоже влипли... А это их сгоняли на стадион, что неподалеку от стансовета. Подходим, смотрим, а там приготовлено четыре виселицы...
- Ради бога, сынок! - остановила рассказ мать. - Мне и так кошмары всякие снятся... - Помолчав, вздохнула. - А мы с Мотей так надеялись: может, хоть больную-то не тронут, пощадят. Ведь ни в чем же не виноватая! Бедные сиротки!.. Жить еще не жили - и такое горе. Как же теперь-то?
- Мы тоже об этом думали... Поживет у Веры, пока теть Лиза вернется, а к тому времени что-то придумаем.
- Я, сынок, не о том. Как ей-то сказать об этом?
- Вот этого и я боюсь. Слез будет!.. А я их не переношу.
- Может, не след сказывать всю правду? Дома, мол, не оказалось, а куда подевалась - неизвестно. Не у соседей ли, мол...
- Нет... лучше сразу сказать правду. И ребята за это: так честней.
- Ну, смотрите сами... А насчет остального, так тут и думать нечего: приютим, прокормим, с голоду не помрем. Жалко, барахлишка вы вчерась не прихватили. У обоих-то только то, что на них. Да и платьице на ней сам видел, какое. Нынче ведь ни купить, ни пошить.
- Тут я, мам, сглупил дважды, - запоздало пожалел Ванько. - Надо было зайти в хату хотя бы седни, что-нибудь из барахла наверняка ведь осталось! А я совсем выпустил из виду.
- Ничего, сынок, как-нито выкрутимся.
- Мам, я вам не говорил? Мы ведь парашют нашли. Летчик, видать, бросил - помните, случай был в начале августа. Громадный такой лоскутище настоящего белого шелка. Он сгодится на платье?
- Посмотреть нужно, может, и пройдет. А он где?
- Спрятан в надежном месте. Только его нужно бы обязательно перекрасить. Для безопасности.
- Можно и покрасить, дело нехитрое.
- А где щас краски найдешь?
- Краски, сынок, сколь угодно. Из ореховой кожуры - это тебе коричневая. Прокипятить в луковой шелухе - цвет будет золотистый. А можно и в темный, ягод глухой бузины до зимы полно.
- Так это ж замечательно! Завтра же мы вам его доставим.
- У Лизы и машинка швейная есть. Зингеровская.
- Значит, с платьями из затруднения выйдем. Там хватит не только Тамаре, но и Вере со всеми ее брательниками и еще останется.
- Ты бы поел, цельный день ведь голодный, - спохватилась мать. - Я каши молошной сварила - принести?
- Меня ведь ждут - не дождутся... Ладно, неси, я по-быстрому.
Ванько еще подкреплялся, когда пришел Борис. Поздоровался с матерью.
- Ты, Боря, уже третий раз здороваешься. Садись с нами ужинать, пригласила она.
- Спасибо, я не голодный, токо из дому, - отказался.
- А как там, все нормально?
- В общем, да. Хотя, конешно...
- Рассказывай при маме, - разрешил Ванько.
- Порывалась несколько раз туда. Пригрозил было связать.
- Ты результат уже знаешь?
- Виделся с Мишкой.
- Не представляю, как я ей скажу... Может, ты? Не в службу, а в дружбу.
- Я целый день убеждал, что все будет нормально, а теперь - с какими глазами?.. - заупирался Борис.