Ребята ни в какую не соглашались принимать столь дорогие подарки, пока летчик не привел еще один веский довод:
- Мне предстоит погулять по вражьим тылам, и с такими блестящими игрушками это небезопасно.
- Но часы-то, - упирался Андрей, - вам же без них никак нельзя!
- Давай считать дело решенным, - твердо настоял на своем даритель. - И будем, пожалуй, прощаться. Я доеду с вами до берега, покажете, где тут у вас пристань. Лодка останется в моем распоряжении, постараюсь управиться с нею одной рукой. Если дня через три-четыре найдете ее у берега, значит, я свои дела устроил и сюда уже не вернусь. Ну, а если ее не будет...
- Я доберусь до вас вплавь, не беспокойтесь, - заверил Андрей.
- Значит, договорились.
И вот лодка ткнулась в берег. Прощаясь с ребятами за руку, Александр Сергеевич сказал:
- Славные вы ребятки! И друг дружки стоите. Желаю вам долгой дружбы. Хотелось бы встретиться с вами еще. После войны, если останусь жив, обязательно вас разыщу!
Возвращались налегке. Уже отдалясь, Марта вспомнила про букетик, пристроенный в воду накануне, чтоб не завял; но возвращаться не стали. Набирать новый она тоже сочла неуместным, понимая, что ее напарнику не до цветов. Он снова стал угрюм и неразговорчив. Недоумевала: почему не поделился с нею горем и отмалчивается теперь? Но из тактичности вопросов не задавала: сочтет нужным - скажет сам. Лишь на подходе к кладбищу Андрей нарушил молчанку, спросив:
- Тебе, Марта, сколько лет - уже есть тринадцать?
- Ты что, мне уже четырнадцать! Правда, исполнится в сентябре.
- А какого числа?
- Четырнадцатого.
- Интересное совпадение! Хорошо, что не тринадцать и не тринадцатого числа: говорят, несчастливое. А мне в октябре уже пятнадцать стукнет. И тоже пятнадцатого.
- Надо ж так случиться! - удивилась и она. - А ведь такое совпадение бывает только раз в жизни.
- Эт точно... - согласился он, думая, однако, о чем-то своем. Помолчав, подал голос снова: - Это самое... Извини, конешно, за такой вопрос... Ты слыхала такое слово - "снасильничать?"
Она посмотрела на него с удивлением.
- Допу-устим.
- И знаешь, что оно обозначает?
- Конечно. С десяти лет.
- Вот и хорошо, - сказал он с облегчением. - Хуть не нужно объяснять...
- А зачем тебе вдруг понадобилось?
- Понимаешь... Мы о ней говорили, о Варе.
- Ну и что с того? - все еще не могла взять в толк она. - Постой, постой... неужели ее...
- Вот именно... А когда теть Шура, ее мама, хотела оборонить, фашист ее и убил.
- Какой ужас... Вот уж, действительно, изверги! - известие потрясло и ее до глубины души. - Варя-то хоть жива осталась?
- Точно не знаю... - судорожно вздохнул он. - Я вернулся с полдороги. А сообщил мне Борис. Он случайно был свидетелем этого кошмара. - Помолчав, добавил: - Я не хотел говорить тебе об этом. И сама бы после узнала от других. Ежели б не одна просьба. У вас на чердаке пишущая машинка, и ты, наверно, умеешь печатать?
- Плохо: одним пальцем. А что?
- Напечатать бы несколько штук этих, как их, прокламаций... Можно, конешно, и от руки написать, но ежли на машинке, то тогда им будет больше веры. И знаешь, на чем бы напечатать? На фрицевских листовках, которые они сбросили с самолета, - может, видела?
- Видела, как кружились в воздухе, но не читала: их все тут же собрали.
- А мы опосля нашли штук пятьдесят. В них фрицы себя освободителями величают. Вот и напечатать бы с обратной стороны: теперь вы видите, товарищи, какие они "освободители"! Насильники и убийцы - вот они кто. Их, подлых выродков, изничтожать надо, а не помогать им. И Красная Армия скоро даст им всем по зубам! Люди знаешь, как бы обрадовались и приободрились. Что на это скажешь?
- Полностью с тобой согласна! Я спрошусь у мамы, может, она согласится помочь. Но обещать с уверенностью не могу.
- Я, на всякий случай, штук шесть листовок принесу вечером. Ну, а ежли не согласится, мы напишем от руки. Печатными буквами, чтоб по почерку не нашли.
На этом разговор о прокламациях закончился. Но Андрея удивила, если не сказать заинтриговала, осведомленность спутницы в столь стыдном деле, как "снасильничанье", и он решил внести ясность.
- Это самое... - начал нерешительно. - Хочу спросить о неприличном. Ты не рассердишься? Но можешь и не отвечать.
- Спрашивай, не рассержусь.
- Откуда ты узнала про... ну, которое называется снасильничать?
- Про изнасилование? Сперва из книжки. Не совсем поняла, что к чему, и спросила у мамы. Она мне все и объяснила.
- Ка-ак? Она? Тебе про такое? - изумился Андрей.
- А чему ты так удивился, разве твоя мама не объяснила бы?
- Да ты что! Ни в жисть.
- Может, мальчикам знать и необязательно. А вот девочкам такие подробности необходимы. Чтоб не наделали глупостей по незнанию. Так считает моя мама.
- Очень правильно считает, - одобрил Андрей. - Она у тебя грамотная, поэтому. А у моей три класса церковно-приходской. Она...
- Слушай! - прервала его рассуждения Марта. - А ведь мы совсем забыли про комиссара... Может, он тоже ранен и ждет помощи!..
- Навряд, чтоб тот гад оставил его в живых. Мы ведь слышали выстрел из пистолета.
- Все-таки зайдем узнаем.
- Конешно! Хорошо, что ты вовремя вспомнила.
У подсолнухов свернули налево, добежали до гравийки; несколько минут и они у моста. Вот она, мертвая лошадь - изрешеченная пулями, облепленная множеством зеленых мух-падальщиц. Невдалеке от нее, за кюветом в траве, человек. Лежит навзничь, гимнастерка и армейские брюки в нескольких местах продырявлены, потемнели от крови; прострелен лоб. Здесь тоже целый рой мух. Успели обсыпать раны, кровоподтеки белым налетом из личинок. Марта присела на корточки, стала соскабливать их пучком травы. Андрей хотел забрать документы убитого, но все карманы оказались пусты и вывернуты наизнанку. Кобура тоже расстегнута, пустая, хотя запасная обойма на месте. Нет и бинокля.
- Куда ж делись пистолет и бинокль? - рассуждал он вслух. - Ежли б фриц, то он забрал бы и запасную обойму.
- А может, это Леха помародерничал? - предположила Марта. - С велосипеда он не мог его не заметить.
- Не забывай, что он на один глаз кривой, а вторым плохо видит. А там черт его знает...
- Как же быть с комиссаром? Нельзя же оставлять так. - В голосе ее сквозили жалость и сострадание.
- Скажу пацанам, придем, прикопаем.
- Надо бы от мух прикрыть - вон какой рой кружит...
- Зараз наломаю подсолнуховых листьев. - В нескольких метрах от убитого нагнулся. - Марта, глянь, - пистолет ТТ. Точь-в-точь, как у Александра Сергеевича!
- Видать, сам отбросил, - подойдя, предположила она. - На сколько хватило силы. А вон и бинокль, про который ты говорил на чердаке.
- Ты гля! - еще больше удивился напарник; откинул крышку футляра, достал, приставил к глазам. - Ух ты, этот лучше, чем который я видел недавно у наших. Несмотря что одна половина повреждена пулей.
- Значит, Андрюша, комиссар не в плен сдаваться спешил. Иначе зачем бы он, тяжело раненный, стал бы все это отбрасывать? Не хотел, чтоб досталось врагу.
- Похоже, ты права... Почему ж тогда он не кокнул этого фрицевского офицеришку, чтоб подороже продать жизнь? Погодь, я кажется, догадываюсь. Точно, - вернулся он к убитому: - Не смог поставить на боевой взвод. Видишь: у него кисть раздроблена.
- Выходит напрасно ты заподозрил его в измене, - заметила Марта.
- Пожалуй... Простите мне, товарищ комиссар, что плохо о вас думал, присел он возле него на корточки. - А за то, что ценой своей жизни вы спасли наши, мы будем с благодарностью вспоминать вас до конца своих дней!
- Иди уже за листьями, - напомнила Марта, - И неси побольше.
Вечером, перед заходом солнца, они встретились снова.
- Немного припозднился, - сказал извинительно. - Ты не представляешь, сколько хлопот привалило...