- Я не успела сказать... За вокзалом есть небольшой такой кирпичный домик - туда.

- Это упрощает дело! Ты тоже идешь с нами, будете с Федей на подхвате.

- Надо прихватить и бинокль, он у меня дома, - напомнил тот. - Может пригодиться.

- Беги, токо быстро!

Рельсы переходили в разных местах, поодиночке, затем сошлись вместе уже за вокзальным зданием. Кирпичное, продолговатое, одноэтажное, это здание, судя по некоторым освещенным окнам, было обитаемо, но ни во дворе, ни поблизости в этот предвечерний час уже никого не наблюдалось. Прилегающая территория обсажена пришедшим в запустение декоративным кустарником вечнозеленым, густым, вымахавшим в рост человека, особенно на задворках. Здесь и нашли надежное укрытие от посторонних взглядов.

Федя с Тамарой устроились в кустах дожидаться результатов - в условленном месте неподалеку. В случае перестрелки им сказано было немедленно уходить к тете.

Втроем подкрались ближе к домику, залегли под кустом. Домик оказался всего лишь будкой непонятного назначения, размером примерно 4х4 с двумя забранными решеткой окнами, за которыми угадывался свет. С расстояния в двадцать метров в бинокль четко видны пропущенные через оконные рамы цветные телефонные провода. Все говорило за то, что в будке кто-то есть.

Прошло около двух часов - здесь ли еще Вера? Если здесь, то как она, что с нею сделали - неужели надругались? И тут, похоже, не один... Интересно, заперта ли дверь? Если заперта изнутри - ждать ли, пока кто-нибудь выйдет? Или постучать, а когда откроют, ворваться силой? Эти вопросы беспокоили все время, пока Борис размалевывал лица вонючей масляной паклей.

- Сделаем так, - распорядился Ванько, когда было покончено с гримом. -Ты, Боря, останешься снаружи, будь начеку и действуй, как договорились. Рудик, вот тебе лимонка, - он отвинтил колпачок, вытряхнул кольцо. - Как токо ворвемся внутрь, изготовься и пригрози подорвать, если вздумают кочевряжиться. На какое-то мгновение, сколько б их там не было, они остолбенеют. Остальное сделаю я, сообразуясь с обстановкой. Пошли!

Короткая перебежка - и вот она, дверь. Из-за нее доносится нечеткий мужской голос. Осторожное нажатие - подается! В следующее мгновение, как гром среди ясного неба, требование на немецком:

- Встать! Руки за голову! Ну, собаки!

В левой руке кольцо от взрывателя, в правой - граната. Поднята выше головы, чтоб лучше было видно. Без кровинки в лице двое гитлеровцев в форме рядовых, сидевшие за столом с полевыми телефонами, вмиг выполнили требование; с ужасом переводили взгляды с лимонки одного налетчика на пистолет другого. Стоявший возле Веры гестаповец тоже на несколько секунд оторопел, но тут же схватился за кобуру. Схлопотав рукояткой по темени, рухнул на пол.

Придя в себя (надо сказать, обоих в первую минуту бил-таки колотун), Рудик приказал своим подопечным встать лицом к стене, сунул гранату в карман, вооружившись вместо нее пистолетом напарника. Тем временем Ванько, отложив пистолет гестаповца, занялся Верой. Она была жива и невредима, если не считать кровь из носу и красных от побоев щек. Появление друзей стало и для нее полной неожиданностью, а радость была столь велика, что она не могла вымолвить ни слова.

- Они тебя не покалечили, идти сможешь? - Ванько торопливо разматывал провод, которым по рукам и ногам туго прикрутили ее к стулу.

- Смогу... Как же вы меня нашли?

- Скажешь спасибо Тамаре. Что им от тебя нужно? За что сцапали?

- Из-за мониста... которое мне Борька...

Договорить она не успела, так как гестаповец, очнувшись, сделал попытку подняться. Получив тумака по голове, снова обмяк.

- Ладно, расскажешь опосля. Щас Борька отведет тебя к нашим. - Он снял последние витки провода.

Дверь оставалась распахнутой, и Борис видел все, что происходило внутри. Едва в дверях показалась Вера, кинулся навстречу.

Резко задребезжал телефон, один из связистов инстинктивно оторвал руки от стены.

- Стоять! - приказал Рудик. - Айн момент! - крикнул в трубку и положил обратно.

- Переведи: если они, раньше чем через полчаса, вздумают выбираться наружу - пристрелим на пороге!

Говоря это, Ванько выдергивал из трубок и аппаратов шнуры. Поискал глазами оружия - такового не оказалось. Извлек из кобуры запасную обойму, разломил табуретку и, прихватив ножку, кивнул: "смываемся".

Ножку просунули в дверную ручку снаружи, и дверь, открывавшуюся внутрь, открыть стало очень непросто. К этому времени, передав Веру из рук в руки поджидавшим в кустах, вернулся Борис.

- Вытрите лица и возвращайтесь в хутор, - распорядился старшой. - Через путя переходите порознь. А я с полчаса подожду для страховки.

Смеркалось. Через насыпь проскочили благополучно. Кукуруза у станции все еще была густой, под ее прикрытием без осложнений возвратились домой.

Выяснилось: Борис смастерил из кусочков цветной изоляции "красивое монисто" и преподнес своей зазнобе. Бдительный связист - это ему, видать, дважды пришлось восстанавливать поврежденную линию - увидев это украшение на шее Веры, сообразил, что к чему. Дорого могла стоить легкомысленность этого поступка... "Ювелиру" пришлось выслушать неприятные, но справедливые слова упреков.

Вчера на закате многочисленное воронье, держа путь на ночевку, устроило в небе неистовую свистопляску. Неудержимая ли радость или, наоборот, чувство обеспокоенности обуяли этих, в общем-то, спокойных и солидных кубанских аборигенов, только они словно взбесились: кувыркались, взмывали вверх-вниз, метались, будто играли в перегонки в малиновых лучах предзакатья, оглашая округу криками. В этот вечер нашим пацанам было не до ворон, а то бы и они поняли: быть назавтра перемене погоды! Выскочив поутру на физзарядку, Ванько был немало удивлен: за ночь ветер сменил направление на обратное. Вчерашние, такие весенне-легкие, пушистые облака, развернувшись, сгрудились, помрачнели, набухли свинцовой тяжестью, замедлили ход. Словно стыдились в столь неприглядном виде возвращаться туда, где ими любовались еще вчера. То и дело срывалась колючая снежная заметь, пронизывающий ветер швырял ею в лицо, шелестел о стены хаты, наметал Туману в будку.

- Что, не хочется покидать нагретого места? - навешивая мешковинный фартук на лаз, заговорил с ним Ванько, отзанимавшись. - Пришла, брат ты мой псина, зимушка-зима!

"Надо сходить к теть Лизе, взять для Веры теплую одежду, - размышлял он. - Да заодно и успокоить - небось, переживает, почему не вернулись вчера. Скажу: у Валеры, мол, день рождения, и тетя оставила ее в гостях на целый день, а то и два".

К обеду ветер стих, крупяные заряды перешли в хлопья, а те - в настоящий снеговал. Проселок и гравийка, которыми Ванько с Борисом держали путь на станицу, повлажнев, еще чернели, а вот жухлая трава по сторонам на глазах исчезала под пуховым покрывалом. Снег был мягок, липуч, и хуторская детвора наверняка высыпала из хат - посражаться в снежки, слепить первых баб-снеговиков.

Снежки, снеговики - об этом подумалось Ваньку. Бориса же беспокоила предстоящая встреча с Верой. Она, наверно, ругает его почем зря... И навряд ли простит страшную глупость - подсунуться с этим дурацким монистом. Из-за которого была, считай, на волосок от смерти. И не только она! Могла бы не выдержать издевательств, и тогда схватили бы всех. Страшно подумать, чем все это могло кончиться!.. И хотя, как говорится, пронесло, хорошего отношения от нее теперь не жди... Да и было ли оно вообще? Вот уже с год, как он к ней всей душой, а она к нему? Всей спиной. Как, действительно, мегера: не дотронься, не обними, делай так, а не этак. Может, лучше вообще не появляться ей на глаза!..

- Слышь, Вань, - сбавил он шагу, - я, пожалуй, вернусь. Делать мне там особо нечего...

- Ну, знаешь! - догадался тот о причине. - Будь мущиной. Заварил - так расхлебывай. Я вот пробую поставить себя на ее место. И вижу два варианта ее отношения к тебе после всего случившегося. Один - это если ты для нее так себе, серединка наполовинку; она ведь еще пацанка, ей простительно. Так вот, в этом случае она может (и имеет на то полное право) отчитать тебя или даже презирать за дурость. Другой вариант - когда она и упрекать-то не станет. Если ты ей нравишься, то нет такого греха или проступка, которого не простишь любимому человеку! И потом, ты ведь хотел сделать ей приятное, и она, небось, обрадовалась подарку; они до всяких безделушек охочи. Так что ты раньше времени не казнись.