Часто к нам на занятия приходил командир звена старший лейтенант Черниговец. В армии он был летчиком - истребителем, и в Осовиахим его послали на укрепление инструкторских кадров. Черниговец действительно мастерски летал, хорошо знал математику, физику, легко объяснял громоздкие формулы по аэродинамике. Курсанты любили его за уважительное к ним отношение. Очень помог Петр Черниговец в подготовке первого аэроклубовского выпуска и мне. В один из летных дней разбился старший летчик - инструктор И.М.Гаврилов. При ударе самолета о землю курсанта выбросило из кабины в сторону, он сгоряча поднялся и побежал... Врачи осмотрели его, послушали и дали освобождение от полетов, а через пять дней и его не стало. Полеты прекратились. Курсанты ходили понурые. Командир звена Черниговец приказал построить все звено для разбора случившегося.
- Самолет, как вы знаете, - начал он, - есть самолет и каким бы он ни был тихоходным и простым, к нему надо относиться на Вы, то есть внимательно и серьезно. И тот, кто этим пренебрегает будет наказан. Опытный летчик инструктор Гаврилов понадеялся на курсанта, а тот пренебрег законами аэродинамики или плохо знал ее - и вот результат. На последнем развороте, как все мы видели с земли, самолет задрал нос, потерял скорость и свалился в штопор. Высоты не было, чтобы машину вывести из критического положения, и он врезался в землю. Профессия летчика, - продолжал Черниговец, - как вы убедились, не только романтична, но и опасна. Но носы вешать не будем давайте, займемся делом! - И он начал рисовать тут же на песке различные положения самолета в воздухе, одновременно объясняя и спрашивая то одного, то другого курсанта. И лед тронулся.
Для инструктора самостоятельный вылет его ученика - такое же событие, как собственный вылет. Помню, первым я выпускала в своей группе учлета Чернова. Уже получено "добро" от командира отряда, но я волнуюсь и прошу еще слетать с ним командира эскадрильи. Комэск сделал с Ченовым полет по кругу да как закричит:
- Чего зря самолетный ресурс вырабатывать - выпускай!
С волнением взяла я в руки флажки, как когда-то брал их инструктор Мироевский. Все смотрят на учлета, а он сидит в кабине сосредоточенный, серьезный и ждет разрешения на взлет. Тогда я поднимаю вверх белый флажок, а потом резко вытягиваю руку, показывая флажком направление вдоль взлетной полосы.
Самолет с курсантом пошел на взлет, а мне кажется, что я что-то не сказала, хочется громко крикнуть ему вслед еще какието наставления. Не выпуская самолет из поля зрения, иду к финишу, чтобы встретить своего питомца у посадочного "Т".
Вторым выпускаю учлета Жукова, он тоже вылетел отлично. Много хлопот доставил мне курсант Седов. Если Чернову все давалось легко, то Седов полеты усваивал медленно, но твердо. Это я поняла позже, когда все двенадцать курсантов летали самостоятельно, и я стала подсчитывать часы налета по вывозной программе. Оказалось, что Седов налетал со мной меньше всех.
Как же так, задумалась я, Чернова все время в пример ставила, а Седова больше заставляла заниматься наземной подготовкой. В результате на Чернова израсходовано больше и горючего, и самолетомоторного ресурса. Летают же оба к концу программы одинаково, даже Седов чуть-чуть изящнее, увереннее.
В один из дней нагрянула Государственная комиссия. Я была спокойна - мои ребята летали хорошо. Одному только учлету поставили четверку за высший пилотаж, остальным - отлично.
В день авиации у нас на аэродроме праздник. Мы, инструкторы - летчики, к нему готовились заранее. Летали строем, отрабатывали одиночный пилотаж, парами, шестерками. Летали и на планерах, а парашютисты готовили свою программу, но сбрасывать их должны были мы - летчики.
И вот рано утром аэродром готов к приему гостей. Толстым канатом отделены места для зрителей. Мы еще и еще раз проверяем самолеты, уточняем программу и праздник начался.
Наконец, диктор объявил мой полет. Выполнила я комплекс высшего пилотажа над аэродромом, приземлилась и не успела зарулить, как мне говорят: "Твоя мама здесь". Оказывается, узнав из областной газеты, что будет праздник, она приехала в Калинин и прямо с поезда - на аэродром. Мама, конечно, и корзиночку с гостинцами прихватила с собой. Устроилась за барьером на травке и стала смотреть, что же это делается в воздухе. Сидела спокойно до тех пор, пока не объявили мою фамилию. Тут она заволновалась, а когда самолет стал делать пилотаж, мама с криком "Дочушка, упадешь!" - бросилась на летное поле, к центру аэродрома, держа свой повязанный праздничный фартук с кружевами так, как будто подставляла мне, чтобы в случае падения я попала на него.
Дежурные привели маму в штаб. Выяснилось, о ком она так беспокоилась, и тогда начальник аэроклуба предложил ей покататься на аэроплане. Мама от полета категорически отказалась.
После выпуска курсантов нас, инструкторов, премировали поездкой на пароходе из Калинина в Москву - на сельскохозяйственную выставку.
... Плывем по матушке-Волге, любуемся красотами ее берегов, а затем - по каналу. Я впервые вижу шлюзы, удивляюсь и восхищаюсь этим сооружением. Ну, вот и Москва. Мы осмотрели выставку. Побывала я и у своих на Арбате. Катя работала вязальщицей на трикотажной фабрике, Юрка учился в школе. Поговорили обо всем. Брат прислал с "оказией" записку. Писал, что плыли они долго по Енисею на барже вместе с уголовниками. "Урки" измывались над "политическими", отнимали и одежду, и пищу, а охрана словно ничего не замечала или не хотела замечать. В Игарке их высадили на берег и повели своим ходом в тундру. Многие простудились и погибли. Осталось меньше половины...
В Москве уже действовало метро второй очереди и меня потянуло посмотреть свою станцию - "Динамо". Колонны облицованы самоцветным ониксом. Между колонн - скамья, а над нею в проеме барельеф физкультурника. Красиво! Но я не поглаживаю ласково холодный мрамор рукой, как у "Красных ворот" - здесь я на отделочных работах не была, мрамор не шлифовала. Узнаю, что почти все мои товарищи по метростроевскому аэроклубу закончили летные училища и служат в частях Военно-Воздушных Сил. Виктор Кутов - летчиком-истребителем в авиационном полку на западной границе. Он-то пишет мне письма в стихах, просит отвечать на каждое, но мне, как всегда, некогда. После окончания училища Виктор приехал ко мне в Херсон с надеждой увезти меня с собой, но я и слушать не хотела.
- Вот окончу училище и сама к тебе приеду, - ответила тогда своему жениху.
- Не приедешь! Я тебя хорошо изучил. Тебя надо силой замуж брать.
- Вот и займись этим! - вырвалось у меня в сердцах.
Виктор уехал, а мне было очень и очень тоскливо. Я шла в училище и горько плакала... Может предчувствовала, что видела его в последний раз...
Пять дней мы гостили в Москве, а вернулись домой - принялись работать, да так напряженно, что не стало у нас даже и выходных дней.
Всю предвоенную зиму мы готовили летчиков по спецнабору из допризывников. Они были полностью освобождены и от работы на предприятиях, и от учебы в учебных заведениях. Аэроклуб выплачивал им стипендию. Мы же их к весне подготовили и почти всех рекомендовали на ускоренный выпуск в летные училища. Фактически у нас тогда было два набора - с отрывом от производства и без отрыва. Курсанты, занимавшиеся теорией без отрыва от производства, к полетам приступили летом - после выпуска спецнабора. День за днем мы помогали им обретать крылья, еще не все вылетели самостоятельно, вдруг...
Девчата, война!
... Полеты затянулись до вечера, а июньский вечер не скоро приходит. Я уже устала, но домой не пойдешь. Нужно еще провести разбор с учлетами, оформить документацию. Только села за стол в дверях голова подруги Машеньки Смирновой:
- Не засиживайся, Анюта - утром в лес. С солнышком поднимем! - сказала и упорхнула.
"Ну конечно же, вспомнила я, сегодня суббота. Уже сколько недель без выходных работаем, можно и отдохнуть. Здорово девчонки придумали - в лес. Погода как по заказу стоит. А мест заманчивых под Тверью тьма-тьмущая. И ходить далеко не надо. Садись на трамвай - довезет прямо в сосновый бор, тот, что за текстильной фабрикой "Пролетаркой"