- На Казанском вокзале.

- Жди меня у главного входа, я сейчас приду.

- И вот я стою - жду. Прошел час, другой... И вдруг я заметила плохо одетую, с поникшим взором женщину.

- Катя!?

Оказалось, что она искала меня, одетую в военную форму, а я ее красавицу смолянку с пышной прической, с блестящими синими глазами и гордой статью... Опять были слезы. Она схватила меня за руку и повела в глубь вокзала. Мы нашли свободную скамейку, сели и Катя рассказала, что Васю судила "тройка", приговорила к десяти годам заключения, приписав ему шпионаж и связь с английской разведкой. Его статья в "Экономической газете" была, якобы, перепечатана англичанами и этим он выдал какую-то государственную тайну...

- Десять лет! За что? - всхлипывая, говорила Катя. - Нюрочка, родненькая, ты, пожалуйста, больше мне не звони и не заезжай. Я сегодня только на минутку забежала в квартиру за Юркиными вещичками. Мы с ним теперь кочуем по знакомым, хотя многие нас боятся... А я боюсь, что меня дома могут арестовать... Что тогда будет с Юркой? - плакала Катя. Плакала и я. Мы расстались...

Куда мне было податься? К Виктору в авиачасть? - ни за что в таком-то виде... В аэроклуб? - Нет! На Метрострой? - Нет!

Под сожалеющие взгляды, чтобы все напоминало о самом счастливом времени, о дерзновенных мечтах, чтобы каждый намек о прошлом травил душу? Нет! Может, потом, а сейчас?.. Куда глаза глядят!

Вот в расписании поезд, который довезет меня до брата Алексея. Значит в этот город...

Поезд плелся, спотыкаясь на каждом полустанке, и от того колеса отстукивали не весело, а тоскливо: "пло-хо те-бе... пло-хо те-бе"...

В городе Себеж брата не оказалось, его перевели на новое место службы. Переночевала я там у соседей, а утром опять в путь. Денег в кошельке у меня оставалось только двенадцать рублей. Не хватало двух рублей до городка, где работал мой брат Леша. Ничего. Купила билет на все деньги, а то, что одну станцию не доеду - не беда - дойду.

Еду опять в общем вагоне и опять на верхней полке. Чтобы не плакать, прислушиваясь к стуку колес: "ку-да ед-шь... ку-да ед-ешь... ", а затем колеса сменили свою "песню" на другую: "Где-е твоя во-ля, где-е твоя во-ля... "

Воля, воля... Неужели у меня ее нет? Если есть, то почему я лежу вот такпластом на полке и ничего не хочу предпринять? Почему не борюсь за свое право летать?.. Вспомнились слова любимого всей молодежью первого секретаря ЦК ВЛКСМ Саши Косырева:

"Ни когда не отступайтесь от задуманного. Смело и гордо идите вперед... "

- Смело и гордо идите вперед! - повторила я, и в этот момент состав вздрогнув всем своим длинным, неуклюжим телом, остановился, словно предоставил мне право выбора.

- Где это мы стоим? - свесив голову вниз, спросила я.

- Чай Смоленск, - ответил мужчина.

- Сколько стоим?

- Минут тридцать, не менее...

Неожиданно для соседей по вагону я ловко соскочила с полки, накинула пальтишко, подхватила чемодан и - к выходу.

Мужчина, сидевший на нижней полке, переглянулся с попутчиком и произнес сочувственно:

- Как есть не в своем уме...

На что тот заметил:

- Может стибрила что?

- Тьфу ты, окаянный, - старушка сплюнула с досады, - зачем напраслину наводишь?..

Сам

Поезд ушел. В то время, когда он вильнул за последний смоленский семафор, я подходила к зданию обкома комсомола. Зимний рассвет едва только начинал подсинивать белые стены домов древнего города и, естественно, обкомовские двери были на запоре. Потолкавшись у входа и сильно продрогнув, я пустилась трусцой по улице. Добежала до афишной тумбы. Затем обратно. И так несколько раз, пока приятное тепло не растеклось по всему телу. А время шло. Город постепенно менял окраску, синие тона сменились розовыми. Начинался день. Вот уже где то совсем рядом прогромыхал первый трамвай, прогудел первый грузовик. Открылась и заветная дверь. Вместе с первыми посетителями ворвалась в обком и я. Сунула голову в одну комнату, в другую - не то.

- Где тут у вас секретарь помещается? - требовательным голосом спросила я у какого-то тщедушного парнишки в очках, важно шествовавшего с большущим кожаным портфелем по коридору. Тот глянул удивленно на меня по верх очков: кому это сразу "сам" потребовался? Но, уловив в моем лице и взгляде настойчивость, выяснять не стал, а просто сказал:

- Там, за углом обитая черным дерматином дверь...

Маленькая пухленькая секретарша грудью преградила мне ту дверь, но и тут не то мой вид, не то взгляд, не то рост заставили ее уступить мне дорогу к заветной двери. Воспользовавшись этим, я решительно переступила порог, и сразу со входа, боясь как бы меня не остановили, залпом выпалила:

- Мне нужна работа и жилье. И как можно быстрее!

Молодой человек, сидящей за большим письменным столом, удивленно сквозь очки посмотрел на меня, приподняв голову.

- Ты, собственно, по какому делу, товарищ?

- Дело мое не терпит отлагательства...

И страшно волнуясь, а оттого путаясь, я стала рассказывать о себе. О метро, об аэроклубе, о летнем училище, о брате... Ничего не скрывая, ничего не тая - как на духу. Секретарь слушал молча, в его взгляде виделась живая заинтересованность. По мере того, что он узнавал, в нем отражалось и теплое участие. Он понимал, как мне показалось, что отстранили девушку от любимого дела. И не просто девушку, а комсомолку, овладевавшую сложным летным мастерством. Большая война стояла на пороге. Крепила свою оборону и страна Советов. Невиданными темпами развивалась индустрия, перевооружалась армия. Обо всем этом прекрасно знал секретарь обкома и, слушая мой сбивчивый рассказ, все более удивлялся: как могли учлета без всяких причин снять с самолета в то самое время, когда так требуются летные кадры, когда Осоавиахим не успевает готовить курсантов для военных училищ, когда программа допризывной подготовки напряжена до предела!..

- Документы у тебя какие при себе?

- Вот, - я положила на стол паспорт, комсомольский билет, красную книжечку - благодарность от правительства за строительство метро, первой очереди и справку о том, что я закончила планерную и летную подготовку в аэроклубе.

Читая документы, секретарь задавал мне вопросы, как бы невзначай сам отвечал, сочувствовал, куда-то звонил, кого-то вызывал к себе, а я сидела на диване и... плакала.

- Ну, а наших ребят сумеешь учить планерному делу?

- Конечно, смогу!

- Отлично. Мандаты у тебя подходящие.

У меня даже дыхание остановилось.

- Ну, рева, пойдем обедать, - слышу его насмешливый голос, обращенный ко мне.

- Спасибо, не хочу!

- Пойдем, пойдем, - он потянул меня за руку.

После обеда, увидев мой пустой кошелек, одолжил двадцать пять рублей до первой получки.

- Ты вроде бы работой и жильем интересовалась? - в голосе секретаря веселое лукавство. - Мы тебя тут, пока ты ревела, просватали на Смоленский льнокомбинат счетоводом. Будешь сальдо бульдо подбивать. Планерную школу организуешь. На комбинате коллектив боевой, молодежный. Езжай прямо в отдел кадров. Я об всем договорился. А как устроишься, иди в аэроклуб к комиссару, там, я слышал, есть тренировочный отряд для тех, кто уже закончил пилотскую подготовку. У тебя сколько братьев? - неожиданно спросил секретарь.

- Пять.

- Ну вот, какая ты богатая на братьев, а у меня ни одного. Если в автографии будешь писать о всех братьях - много бумаги израсходуешь. Поняла?

- Спасибо за совет!

- В аэроклубе покажи все свои "мандаты" и попросись принять тебя в тренировочный отряд.

На том и порешили.

- Какие возникнут вопросы, не стесняйся, приходи...

- Спасибо... - всхлипнув носом, пробормотала я, и пулей помчалась на льнокомбинат, благодаря свою судьбу: какая же я все-таки счастливая на хороших и добрых людей!

В тот же день меня приняли счетоводом по расчету прядильщиц, к вечеру поселили в общежитие, в комнату, где жила лучшая стахановка комбината Антонина Леонидовна Соколовская. А в аэроклубе меня зачислили в тренировочный отряд, и я опять стала летать.